Сергей Волков - Пасынок судьбы. Искатели Страница 36

- Здорово, мужики! - басонул он, тяжело спускаясь с крыльца. - Ну, чего? Сразу поедем али отдохнуть хотите?

- Да можно и сразу. Мы не устали! - вразнобой ответили мы с Борисом, пораженные какой-то былинной могучестью деда.

- Ну, глядите, мужики! А то можно было б и опосля! Ланноть, пойду запрягать, курите пока!

Дед убрел за дом, на задний двор, заскрипели отворяемые ворота сарая, приглушенно ржанула лошадь. Из дома вышла Пустыриха, пристально посмотрела на нас, вдруг погрозила пальцем и проскрипела:

- Вы тама не фулюганьничайте! Андреич мой ногами хворый, а так мужик - хоть куды! Будете озоровать, поломает!

- Да ты что, бабусенька! - засмеялся Борис: - Мы люди приличные, зачем нам «фулюганьничать»?

- Да хто вас знает? - проворчала старуха и ушла в дом.

- Н-но… Ну, давай, радёма! - забасил вдруг чуть не над самым ухом Андреич, ведя в поводу коня, за которым загромыхала телега.

Мы вышли из палисадника, забрались на душистое, слегка влажноватое сено, Андреич взгромоздился на передок, слегка шлепнул коня вожжами.

- Ну, ласковая, н-но! И мы поехали…

Дорога шла селом, потом свернула под гору, по раздолбанному мосту пересекла реку и углубилась в темный, еловый лес. Мрак, такой плотный, что хоть глаз выколи, обступил нас, и только хлюпающая под копытами коня и колесами телеги грязь да чувствительные толчки говорили о том, что мы вообще движемся.

Меня удивила перемена, произошедшая с Борисом. Дитя пригородов, сын промзон, железных дорог и вокзалов, искатель, в Москве всегда уверенный в себе, даже временами нагловатый, попав в глухие деревенские края, сник, стушевался, все больше озирался по сторонам, пока, наконец, не спросил у возницы заметно дрожащим голосом:

- Андреич, а волки у вас тут водятся?

- Не-е! - задорно ответил дед, понукая лошадь. - Волков давно уже не видать. Кабанов страсть как много, особенно щась, осенями. Бабы в лес по грибы пойдут, дык потом их с елок снимают всем селом!

- А что, разве кабаны нападают на людей? - тревожно спросил Борис.

- Когда гон у них, случается! - степенно ответствовал Андреич раскатистым басом. - А так - не, он же, кабан, хто?

- Кто? - напрягся Борис.

- Свинья, она и есть свинья! - добродушно закончил дед, и заорал, обращаясь к лошади: - Н-но, прости господи, колхозная худоба! Ш-шевели мослами, каурая!

Лошадь дернулась, для виду побежала чуть быстрее, потом перешла на привычный уже тряский шаг.

Я лежал на сене, наслаждаясь нашим путешествием, вдыхал ароматы ночного леса, вслушивался в ночные звуки - где-то хрустнула ветка, раздался крик какой-то птицы, зашелестели под порывом ветра еловые лапы, что-то прошуршало в пожухлой траве…

Мне вдруг подумалось, что и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад все могло быть точно так же - и эта дорога, и деревянная телега, и каурая ленивая крестьянская лошадь, и кряжистый дед, привычно ее понукавший… Время остановилось, вечные звезды через разрывы облаков смотрели на мир, я расслабился, растворяясь в ночи, словно кусочек сахара в стакане чая, и тут Борис нашарил мой рукав и схватил меня за руку.

- Чего ты? - удивился я, недовольно очнувшись от блаженной истомы.

- С-серега, где твой ликер? - чуть стуча зубами, спросил искатель, и в темноте я увидел, как сверкнули белки его бегающих глаз.

- На, вот он, в сумке, - я протянул Борису квадратную литровую бутыль.

Он жадно схватил ее, свернул крышку и припал губами к горлышку, несколько раз ощутимо булькнув.

- Чего-то мне не по себе в этой темнотище! - сказал Борис, протягивая мне бутылку. - Хлебни, приятная штука!

- Чавой-то вы? - послышался голос Андреича. Старик шумно вдохнул, удовлетворенно крякнул, и сказал, ни к кому не обращаясь: - Наливку пьють! Хорошее дело, кости греет! У молодых-то, известное дело, кость мягкая, сама по себе теплая! А у стариков кость каленая, ломкая, значить, ее бы погреть и не грех, хуч вроде и вредно…

Дед бормотал сам с собой еще что-то, пару раз понукал лошадь пускаться в галоп, но животина была, видать, тоже старой и умной - она прекрасно симулировала резвую скачку и тут же успокаивалась.

Я толкнул Бориса локтем, указал рукой на деда, мол, угости старика! Борис кивнул, отвинтил крышечку и протянул бутылку.

- Андреич, прими для сугреву!

Возница, видимый только по очертаниям, обернулся, и пробасил:

- Благодарствую, мужики! Эх-ма, что ж вы ее из горла-то? Сказали бы, я б вам стакашку выдал!

Сам он, однако, пользоваться «стакашкой» не стал, а присосался к бутылке и сделал гулкий богатырский глоток, потом вернул бутылку, почмокал губами и пробормотал что-то вроде:

- Ну, спасибочки! Ишь ты! Сладенькая! Варенье со спиртом! Немецка вешш!

- Почему немецкая? - спросил я, припоминая, что купленный мною ликер был вроде как английским, лимонным.

- Дык ить я пивал уже такой! - благодушно громыхнул дед. - Когда с войной-то в Ерманию пришли, стояли мы в городишке… Кенинг-Вустер-Хаузен, во! Ну, известное дело, пошарили маленько по местным - со жратвой-то у них туго было, а у нас мериканской тушенки - завались! Мы и меняли вино на тушенку. Вот одна старая фрау и вынесла нам штоф такой, хрунстальный, красивый, а в ем вот ента вот наливка! За пять банок сменялись, ребята попробовали - слабое, говорят! А мне пондравилась! С тех самых пор и не пил! - закончил старик свой рассказ, явно намекая на то, что неплохо было бы повторить.

Борис сунул Андреичу бутылку, потом и сам приложился, передал мне.

- Выпей, Серега! Позавчерашняя пьянка, а особенно ее тошнотные вчерашние последствия не шли у меня из головы, но я, в конце концов, не выдержал и тоже сделал из бутылки приличный глоток чуть приторного, кисло-сладкого ликера.

Лес по бокам дороги начал редеть, а заходящая уже луна словно нашла в тучах подобающую для своей величины прореху, высветилась мягким, неживым светом облив чахлые, облетевшие березы, далекие поля, согнутые ивы вдоль текущей слева реки, темный лес позади нас, жирную грязь под колесами, мокрую спину лошади, кепку Андреича и нас с Борисом, полулежащих на задке телеги.

Борис, на которого подействовало спиртное, а более всего - появление луны, успокоился и даже развеселился, я же, наоборот, погрустнел. Луна всегда тревожила меня, а зрелище тонущих в сизой, жутковатой дымке полей, далекого леса впереди, загадочно поблескивающей речки неожиданно усилили тревогу.

«Куда едем? Зачем?» - впав в странный пессимизм, думал я, поглядывая в чуть шевелящийся, временами расслаивающийся туман, который медленно наползал на дорогу от реки.

- Андреич! - обратился к старику Борис. - Далеко еще?

- Да не-е! Считай, Поганкин овраг проедем - и до Корьёво рукой подать! Километра три будет до моста, и еще… Ну, с гаком, короче! Вы, мужики, не серчайте, а тока за Поганкиным оврагом дорога влево, в Гришино заворачивает! Я вас высажу, а там вы ходом дочапаете!

- Ладно… - махнул рукой захмелевший Борис и закурил, беззаботно развалившись на сене.

Минут через двадцать мы минули неглубокий овражек с пологими склонами, и у здоровенной, в три обхвата, сосны телега остановилась. Андреич пожал нам руки, не отказался от прощального богатырского глотка ликера и, указав нам дорогу, начал разворачивать свой тарантас, покрикивая на лошадь. Спустя минуту мы остались на дороге одни…

- Как он там объяснял? От сосны прямо до реки, а потом вдоль ее до моста, а на той стороне налево? - Борис дождался от меня утвердительного кивка, отхлебнул из бутылки и двинулся вперед, периодически спотыкаясь и поминая профессора, которому за каким-то бесом понадобилось покупать себе дом у черта на куличиках, в заброшенной, умирающей деревне…

Мы шли довольно долго. Я замерз, все же октябрь - не май, ночами подмораживало. Борис, посвистывая, шел себе и шел впереди, и, судя по походке, бутыль в его руках стала пустой на две трети.

Впереди появился мост, гениальное сооружение местных умельцев - два огромных сосновых бревна были переброшены с одного обрывистого берега на другой, а между ними набиты доски, перила же отсутствовали, как понятие. Тут, на наше «счастье», скрылась в тучах луна, и мы перебрались через реку по жутковато качающимся бревнам чуть не ползком.

Свернув после моста в нужную, указанную дедом сторону, мы вскоре заметили впереди огонек и спустя пять минут вышли к околице небольшой деревушки, вольно раскинувшейся на высоком речном берегу.

У дороги торчал ржавый указатель. Я бы и не заметил его, если бы пошатывающийся Борис в порыве пьяного ухарства не разбил о железный столб бутылку с жалкими остатками ликера. Я посветил зажигалкой, и сквозь жирную ржавчину проступили буквы: «Корьёво».

«Добрались, хвала… Кому? Хвала Сварогу!» - решительно закончил я мысль и посмотрел почему-то в небо, словно и впрямь ожидал увидеть там золотое колесо Сварги.