Сергей Волков - Пасынок судьбы. Искатели Страница 37

- П-пошли искать дом! - слегка заплетающимся языком скомандовал Борис, выкинул в придорожный бурьян горлышко бутылки и двинулся вперед.

Я шагал за ним, прикидывая, что мы вообще сможем разглядеть в такой темноте.

Корьёво находилось на взлобке невысокого приречного холма, причем все без исключения дома были построены таким образом, что огороды и хозяйственные постройки, всякие сараи и амбары смотрели на реку, словно задержавшись перед тем, как сползти с южного склона холма вниз.

Река Угра делала тут широкую петлю, как бы огибая деревню со всех сторон, а там, где находилась шейка этого своеобразного полуострова, стеной стоял абсолютно черный лес.

В деревне светились окнами пара домов, да горел тусклый фонарь на столбе возле колонки. Мы по грязи дошагали до чугунной трубы, торчащей из земли, Борис нажал на рычаг, где-то в глубине земли раздался нарастающий гул, и спустя несколько секунд с шипением и плеском из носика колонки ударила струя холодной, ломящей зубы, безумно вкусной воды.

Мы напились - сладкий ликер здорово разжигал жажду, сполоснули лица, и решили перекурить и обсудить наше положение.

- Дом профессора мы в такой темноте все равно не найдем! - доказывал я просвежившемуся Борису. - Давай стукнемся в те дома, где свет горит, попросимся переночевать, а завтра с утра решим, что и как!

Борис пытался спорить, что-то доказывал, но его, как и меня, постепенно доконала усталость, и, наконец, единогласно решив идти искать ночлег, мы отправились к ближайшим горящим окнам…

Глава 11

Даже из обыкновенной табуретки можно гнать самогон! Некоторые любят табуретовку…

О. Бендер

Дом, к которому мы подошли, не различимый в темноте, огораживал покосившийся, низенький, до крайности старый штакетник, шершавый на ощупь от лишайников. Калитку во мраке найти было практически невозможно, и Борис, особо долго не думая, перешагнул через кривой заборчик, направляясь к двери. Я последовал за искателем, в душе очень надеясь, что хозяева пустят нас на постой - спать хотелось неимоверно, хотя по московским меркам было еще не поздно, часов десять, ну, может быть, самая малость одиннадцатого.

Низкая, тоже старая и покосившаяся дверь, когда-то, видно, крашенная в синий цвет, была чуть-чуть приоткрыта, и из дома выбивалась полоска тусклого света. Борис решительно и громко постучал. Тишина. Он постучал громче, мы прислушались - опять ничего.

- Может, спят все? - предположил я.

- Ага, а свет не гасят, чтобы не страшно было! - усмехнулся искатель и нанес по двери несколько мощных ударов кулаком.

Ответом была та же тишина, а потом, неожиданно, с протяжным скрипом, похожим на стон, дверь накренилась вперед, гнилые доски не выдержали, и, сорвавшись с верхней петли, вся воротина упала вперед, на руки Бориса.

- Достучался! - проворчал я, отступив назад - все произошло, как в кино, словно мы ломились в избушку на курьих ножках.

Борис кое-как приладил дверь на место и повернулся ко мне.

- Ну что, может, войдем? Я пожал плечами.

- Можно и войти, только не нравится мне все это…

- Да ладно, Серега, пошли! - и Борис, уверенно сняв дверь с нижней петли, поставил ее рядом и, согнувшись в три погибели, протиснулся под низкую притолоку.

Мы попали в освещенную не ярким светом маломощной электролампочки комнату, в середине которой горой белого когда-то, а теперь здорово закопченного снега, возвышалась русская печь.

Дощатый стол, лавки у стены, из угла, заросшего пыльной паутиной, сурово глянул на нас Боженька. Половину комнаты отделяла цветастая занавеска, и из-за нее доносился причудливый храп, не просто «Хр-р-р!

Фью-ю!», а длинное, замысловатое всхрапывание, и такой же долгий, с переливами, выдох.

В комнате пахло старостью, обыкновенной нищей русской старостью, когда одинокий человек уже и не живет, а больше молится Богу, в которого его отучали верить всю жизнь, чтобы творец побыстрее прибрал к себе дряхлую никчемную жизнь…

Борис отдернул занавеску, и мы увидели спящую на большой никелированной кровати с шарами бабку, укрытую широким цветастым, самодельным одеялом.

Борис кашлянул. Никакой реакции. Мы кашлянули вместе - в ответ только храп. Я поднял угол скамейки и грохнул им об пол - бабка даже не изменила тональность!

- Ну, и? - я вопросительно посмотрел на Бориса.

- Пошли в другой дом! - махнул искатель рукой. - Тут все равно ночевать негде, одни лавки да стол!

Мы вышли из избушки, аккуратно поставили дверь на место и отправились по подмерзшей грязи к светящимся вдалеке окнам.

Тут все оказалось совсем по-другому. Добротный, сложенный из здоровенных бревен дом, крытый красным железом, солидно возвышался между двух вековых сосен. Ярко горели окна. По синюшным, движущимся бликам в одном из них можно было догадаться, что там работает телевизор. Света от окон хватало, чтобы разглядеть клумбы с увядшими цветами перед дверью, свежеокрашенный, разноцветный штакетник, летнюю кухню и мощный, густой фруктовый сад позади дома.

- Тут, небось, кулаки какие-нибудь местные живут! - предположил Борис и отодвинул деревянную щеколду.

Едва мы шагнули во двор, как к нам с громоподобным лаем бросился из спрятавшейся в тени дома конуры огромный, лохматый пес-кавказец.

- Все, абзац! Он нас порвет! Бежим! - Борис проворно шмыгнул на улицу, я бросился за ним, еле-еле успев закрыть калитку перед носом грозной собаки.

Вдруг вспыхнули мощные лампы на крыше дома, невидимые до того в темноте. Стало светло, как днем. Пес, не переставая лаять, встал на задние лапы, и, опираясь передними на калитку, свирепо косил на нас красные глаза.

- Ну, чего ты встал! - Борис тянул меня за рукав. - Пошли, пошли скорее отсюда!

Вдруг распахнулась дверь, и на крыльцо выскочил худой, жилистый мужик в надетом на голое тело тулупе, с ружьем в руках. Он буквально секунду рассматривал нас, потом заорал резким, противным голосом:

- Амур, пшел на место! Эй, вы! Чего надо?!

- Извини, хозяин, нам переночевать бы! - крикнул в ответ Борис. - Мы заплатим!

- У меня не ночлежка! - отрезал мужик. - Пошли в задницу!

- Ну, ты, куркуль хренов! - уже со злостью заорал на него Борис. - Кинул бы ты свою ружбайку, я бы тебя самого в задницу запихал! Хамло деревенское!

Мужик на крыльце флегматично пожал плечами и негромко сказал:

- Амур! Чужой!

Собака с тигриным рыком метнулась к штакетнику, легко перемахивая через колья.

- Атас! - крикнул Борис, и мы побежали в темноту со всей скоростью, на которую были способны.

Амур нас не догнал. Вернее, не достал, поскольку чувствуя, что от резвого кобеля бегством спастись не удастся, мы, в конце концов, в полной темноте залезли на раскидистое дерево, росшее у последнего в Корьёво дома.

Пес прыгал, захлебываясь лаем, где-то внизу, Борис сверху орал на него, а я, уцепившись за трухлявый сук, молил Бога, чтобы не упасть.

Наконец хозяин отозвал своего лохматого охранника, спустя некоторое время погасла иллюминация на его доме, и мы, кряхтя и переругиваясь, сползли с дерева. Я закурил и сказал:

- Эту ночь как-нибудь перекантуемся, хоть у той бабки на лавках, а завтра, ты как хочешь, а я возвращаюсь в Москву!

- А что такого произошло? - неприятным голосом спросил Борис.

- Во-первых, меня последний раз собаками травили лет двадцать назад! Во-вторых, после этого фейерверка с музыкой, - я кивнул на «кулацкий» дом, - Судаков сразу сообразит, что к чему! А в-третьих…

- А в-третьих, ты испугался! - перебил меня Борис, сплюнул и продолжил: - Ну и черт с тобой! Езжай в свою ненаглядную Москву и сиди там, как бурундук в норе!

- Сам ты… - я решительно повернулся и зашагал прочь, как вдруг в окнах темнеющего рядом дома вспыхнул свет, открылась дверь, и на крыльцо вышла кутающаяся в ватник молодая женщина с заспанным лицом.

Совершенно спокойным голосом, на правильном русском языке, она сказала:

- Ребята, нельзя ли потише, очень спать хочется!

- Нам вот тоже хочется, да негде! - грубо рявкнул еще не остывший от перепалки со мной Борис.

Женщина улыбнулась.

- Это ваши проблемы! Если хотите, могу выделить топчан в сенях, жестковато да и холодно, но все же не на улице!

Борис некоторое время соображал, потом с криком: «Богиня! Благодетельница!» устремился к хозяйке дома.

Я наблюдал всю эту сцену издали, стоя на грани света и мрака, и во мне боролись гордость и сонливость. Борис тем временем был допущен к ручке и запущен в дом. Женщина двинулась за ним, но в последний момент задержалась на пороге, обернулась и крикнула, обращаясь ко мне:

- Эй! Ну, а вы что же? Идите скорее, мне холодно!

Ура, будем считать, сонливость победила! Я мелкой рысью устремился к дому, про себя радуясь, что все так получилось…