Кровавые жернова - Воронин Андрей Николаевич Страница 36

– Видишь, какая у меня жена? – не без гордости пробормотал Краснов. – О деле думает, а мужа ей не жалко.

– А если случится, как тогда в Пулково? – Марина историю знала.

– Я об этом и подумал. Везти-то тебе не восемьдесят килограммов, да и спина тебя уже не беспокоит. Но учти, мне там пить придется.

– Если не у меня на глазах, пей хоть как свинья.

– Значит, и гулять мне можно, когда ты не видишь?

– Делай что хочешь, Краснов, лишь бы я не знала, – Марина поднялась и пошла в вагончик собирать вещи.

– Давай услуга за услугу: если ты не передумал лететь вместо меня, я тебя в аэропорт завезу и с самолета встречу. Так будет спокойнее, – задумчиво произнес Полуянов, переворачивая граненый стакан с кофейной гущей на блюдце.

Краснов наблюдал за приятелем со скептичным выражением лица, сузив глаза.

– Что, суеверным стал?

– От такого и слышу, – блюдце приклеилось к стакану, пришлось тряхнуть.

– Ну, и что ты там увидел? – спросил Краснов.

– Попробуй угадай, – отшутился Полуянов, вглядываясь в очертания.

– Вот так вроде фига получается, к тебе пальцем повернутая, а если вот так, на слона смахивает. А вот так.., я показывать не буду, очень пикантно выглядит.

Полуянов же видел совершенно другую картину. Пятно кофейной гущи казалось ему клубящейся грозовой тучей, в нескольких местах рассеченной ломаным зигзагом молнии.

– Ерунда какая-то, – сказал он, указательным пальцем отталкивая блюдце.

– Ты бы еще карту кинул.

– Карты не кидают, кидают в картах. И еще кидают на бабках.

– Вот ты, Полуянов, такой деревенский из себя, а такой смышленый. И где это ты всего нахватался?

– Жизнь научила.

– Мужика, который тебя к мельнику водил или как его там, та же жизнь учила, но что-то толку из него не вышло. Тебя послушать, вы с ним вместе одни университеты кончали, одни у вас преподаватели.

– Гришка тоже кое-что умеет, чему ты, Сергей, не обучен.

– К примеру?

– На любом ветру прикурит, в дождь огонь разожжет и в лесу с голоду не сдохнет. Жена его, кстати, как огня боится.

– Маринка меня тоже слушается.

– Именно что слушается, а страха никакого, – Антона словно кто-то толкал локтем под бок, чтобы говорил о своей любовнице.

– Зачем страх? – удивился Сергей. – Страх рождает ненависть, а не любовь. Я не хочу со страхом засыпать, думая, что жена мне во сне пьяному горло перережет.

– А есть за что?

– У каждого найдется, если хорошо покопаться.

Краснов нетерпеливо посмотрел на дверь вагончика, мол, скоро ли жена появится, но гордость не позволяла ему самому заняться сборами. Сергей скорее бы сдох, чем помыл посуду или постирал рубашку. Весь мир для него четко делился на женскую и мужскую половину, и в этом он очень напоминал Григория Грушина. Правда, Сергей подводил под это научную базу, как человек образованный, а Гриша действовал по наитию, как его отец и дед. Собирать сумки было женской обязанностью, а носить их – мужской.

– Сергей, – крикнула Марина.

Краснов легко взбежал на крыльцо вагончика. Сумку взял за ручку осторожно, сперва испробовал, не тяжелая ли. Поднимал плавно, на плечо не забрасывал.

– Счастливый ты, Антон, что из этой чудесной дыры выбрался. Сюда на день или на ночь приехать еще можно, а жить нужно в Москве.

– Жить можно везде, – напомнил Полуянов.

– Прозябать, – сквозь зубы буркнул Сергей, боясь обидеть друга. Он и так много неприятного наговорил про его родную деревню. Его удивляло, что Антон вовсе не комплексует по поводу своего сельского происхождения, даже умеет использовать себе во благо, иногда прикидываясь полным простаком и рубахой-парнем.

Настоящую цену Полуянову Сергей знал. Тот уж если на что нацеливался, обязательно цели добивался. Подбирался к ней год, два, три, но непременно получал желаемое.

По деревенской улице, распугивая кур и гусей, пронесся джип. Вновь мелькнула возле дома священника машина Холмогорова.

Москва после берега реки показалась ужасно душной, задымленной, провонявшей бензином.

– Это ж надо, какой мы гадостью дышим! – возмущался Краснов, подруливая к дому Антона Полуянова. – Ты домой хоть с утра позвонил?

– Зачем? – пожал плечами Антон.

– А я всегда так делаю. Скажи, Марина? Не то приеду, а у жены любовник. Зачем ей неприятности? – произнося это, Краснов весело смотрел на Антона. Тот вынужденно улыбнулся.

Жены дома не оказалось. На столе лежала записка, ничего толком не проясняющая: «Скоро вернусь».

То ли вчера положила, то ли сегодня, куда ушла, зачем? Ни даты, ни времени.

Антон не любил оставаться один в квартире, он не умел находить себе занятие.

Он подошел к иконе, висевшей над телевизором в углу. Икона была старая, Полуянов привез ее в Москву после смерти матери.

Мать рассказывала, что икону купил еще дед перед своей свадьбой на ярмарке в Твери. Лик Богоматери покрывал слой копоти. Жена как-то хотела занести икону знакомому реставратору освежить лик, но Полуянов не дал. Пусть все будет как есть. Не грязь же, в конце концов, а копоть от лампады и свечей. Еще дед смотрел на нее. И Антон представил себе деда, которого помнил только старым. Ни одной старой фотографии не сохранилось, все сгорели в войну.

"И почему он выбрал именно эту икону? Вот спросить бы. Наверное, дед ответил бы просто:

«Приглянулась!»". Дед помнился ему старым, седым, с окладистой бородой. Но самого лица сразу не мог вспомнить, помнил лишь седую бороду и косматые брови. Лицо ушло навсегда, ушло из жизни и из памяти.

«Удивительно! Кроме этой иконы, у меня из родительского дома ничего не осталось, если не считать воспоминаний, – и Полуянов ласково провел ладонью по гладкой поверхности иконы. – Сволочь я все-таки! Даже на могилу к матери, к деду не сходил. И не потому, что поленился, просто забыл. О кладбище вспомнил, себе место на нем купить хотел, а о них забыл».

Что-то хрустнуло, зазвенело в столовой.

«Может, жена? А если она спала? Тогда почему в столовой?»

Антону стало страшно, как случалось в детстве, когда происходило что-нибудь непонятное, необъяснимое. Он почему-то на цыпочках прокрался в столовую и ничего подозрительного не услышал. Звон повторился. Звенели хрустальные подвески на люстре.

«Сквозняк, что ли?»

И только сейчас Антон разглядел взъерошенного воробья, нагло усевшегося на бронзовый рожок. Птица дрожала, вертела маленькой головкой. Полуянов распахнул окно и взмахнул рукой, сгоняя воробья с люстры. Испуганная птица метнулась к потолку, пронеслась над буфетом и с разгону ударилась в стекло – средняя часть окна не открывалась. Воробей упал на подоконник с распростертыми крыльями.

«Глупая птица».

Антон с опаской положил на ладонь неподвижного воробья. Почувствовал биение сердца птицы и принялся гладить по перьям. Воробей встрепенулся и сел на ладонь. Воробей преспокойно почистил перышки, затем, взмахнув крыльями, легко полетел в раскрытое окно.

Полуянов, опершись на подоконник, проводил его взглядом, пока не потерял из виду.

«Хоть одно доброе дело сделал за сегодняшний день».

И только сейчас Полуянов изумился:

«Как он сюда попал? Окно же было закрыто!» – Полуянов точно помнил, что и дверь в столовую тоже оставалась закрыта.

Хрустнул в замке ключ, и Полуянов с улыбкой вышел в прихожую. Жена вернулась из магазина и не удивилась тому, что муж уже находится дома. Дежурное «привет», поцелуй в щеку. Антон взял корзину с покупками и понес на кухню. Супруга отправилась мыть руки, даже не спросив у мужа, где он был все это время.

Глава 11

Ранним утром Антон Полуянов подогнал свою «Волгу» к подъезду Сергея Краснова. Подниматься в квартиру не стал: знал, что Сергей человек обязательный, задерживаться без нужды не станет. К тому же не хотелось снова видеть вместе Сергея и Марину. Тогда мысли у Антона путались и вел он себя непредсказуемо.

Мог сморозить какую-нибудь глупость, из-за которой потом бы злился.