Виталий Гладкий - Меченые злом Страница 46

Сегодня утром по этим рисункам их опознали соседи убитого. Так что до встречи.

– Я буду вас ждать…

Лоб девушки покрылся испариной. Позади послышались шаги и к ним подошел врач. Он как будто почуял состояние своей подопечной.

– Вам пора, – решительно сказал он Артему. – Лимит времени давно исчерпан.

– До свидания, Марина… Викторовна. Выздоравливайте.

Она вымученно улыбнулась в ответ и беззвучно шевельнула губами.

– Все, все! Уходите быстрее. Она очень устала. Сестра! – нажав на кнопку вызова, пророкотал в микрофон своим басищем врач. – Срочно систему и… – Он начал перечислять какие-то лекарства.

Выйдя в коридор, Артем остановился, весь в плену несколько сумбурных мыслей. Мимо торопливо прошагала молоденькая медсестра с капельницей и бутылками физраствора.

Она посмотрела на него с нескрываемым интересом и скрылась за дверью реанимационного отделения. Артем, поймав себя на мысли, что все-таки не удержался и по мужской привычке оценивающе осмотрел ее снизу доверху, зацепившись за стройные загорелые ножки, осуждающе фыркнул в свой адрес и поспешил покинуть больницу.

Глава 24

Саюшкин был скорее мертв, чем жив. Отчаяние напрочь лишило его и здравого смысла, и обычной воровской изворотливости, которая всегда помогала ему найти выход из любого положения. Он попадал в разные, нередко очень опасные, передряги, но в такую – впервые.

Леха полностью отдавал себе отчет в том, что сейчас он едет в последний свой путь на этой земле. Саюшкин был уверен на все сто процентов, что его схватили наркоторговцы, хозяева украденного героина. Даже если он отдаст им свою добычу, живым его не выпустят. Такой же исход ему светит, если он будет все отрицать.

Извиваясь, словно червь, в темном грохочущем багажнике "мазды", Леха утробно выл, и крупные слезы обильно орошали и сумку с инструментами, которая больно била по скуле, и какие-то тряпки, и его одежду. Не будь клейкой ленты, сковавшей челюсти и позволяющей лишь мычать, он бы вопил не переставая. Ужас высушил мозги до состояния трухи, и все его движения были скорее непроизвольными, конвульсивными, нежели осознанными. Леха бился внутри своего жестяного узилища, словно птица в силках.

Ехали долго. Постепенно Саюшкин обессилел и почти успокоился. На смену смертному ужасу пришло тупое безразличие. Он начал смотреть на происходящее как бы со стороны, глупо удивляясь с какой такой стати его угораздило очутиться в багажнике автомобиля.

Леха будто напрочь забыл все предшествующие события. Мало того, ему стало казаться, что все это с ним уже происходило и теперь он просто видит дурной сон.

Через какое-то время "мазда" съехали с асфальта и добрый час передвигалась по грунтовой дороге, судя по въедливой мелкой пыли, проникающей даже в хорошо герметизированный багажник новой машины.

Наконец "мазда" остановилась, и Леху извлекли на свет ясный. К этому времени его блаженное состояние начало постепенно трансформироваться в некий симбиоз, состоящий из страха за свою жизнь, упрямства, жадности и фатализма. Саюшкин настолько пришел в себя, что едва ощутил под ногами твердую землю, сразу же начал строить планы побега.

Но увиденное мало располагало к оптимизму. Машина стояла во дворе двухэтажного загородного дома или сельскохозяйственной усадьбы; нет, скорее фермерского хозяйства, если судить по навесу, под которым стоял трактор "Беларусь", автомобильный прицеп, плуги и какие-то неизвестные Лехе агрегаты, находившиеся в идеальном состоянии, что для колхоза не характерно.

Двор окружала высокая дощатая изгородь, в которой не было ни единой щели. Поверх нее вилась новенькая колючая проволока, закрепленная на электроизоляторах. Видимо, по "колючке" был пропущен ток.

Саюшкина повели к добротному амбару, расположенному в глубине двора, сбоку от двухэтажного дома. Там же находился вольер, в котором бесновались три огромные кавказские овчарки. Лехе, немало перевидавшему на своем веку четвероногих друзей человека, стало не по себе, когда он увидел налитые злобой глаза этих зверюг. Такие разорвут, не успеешь и ахнуть, подумал вор. Уж он-то в собаках разбирался…

Его определили в каморку, очень похожую на тюремный карцер; только стены в ней были деревянными. Маленькое зарешеченное окошко пропускало немного света, и Саюшкин увидел под одной из стен старый матрац. У двери он рассмотрел пустое ведро с деревянной крышкой, исполняющее роль параши, а на низком табурете стояла алюминиевая кружка, и лежал закаменевший сухарь. Похоже, Леха был не первым и не последним узником этой "сельскохозяйственной" тюрьмы.

Ему развязали руки и грубо сорвали с лица клейкую ленту. Конвоир – бык с угрюмым прыщавым лицом – коротко, без замаха, ткнул Лехе под ребра своим чугунным кулачищем и сказал:

– Веди себя тихо. Чтобы ни гу-гу. Иначе выбью тебе все зубы и загоню в глотку деревянный кляп.

– З-за что-о?.. – заикаясь, едва вытолкнул из себя слова Саюшкин.

Лехе очень хотелось в этот момент заплакать (удар был сильным и в самое больное место – почти подмышку), но резервуар со слезами уже был опустошен.

– За то и за это. – Бык вдруг осклабился; наверное, ему понравилась его нечаянная "мудрая" фраза. – Все, ложись и нишкни. И смотри тут не нагадь на пол. Заставлю языком вылизывать.

Он ушел. Громыхнул засов и в каморке воцарилась напряженная и странная для Саюшкина тишина. После поездки в грохочущем багажнике ему казалось, что уши заткнуты ватой.

Леха бесцельно обошел свою камеру, в уме считая количество шагов. Выходило на то, что размер каморки были где-то два на три метра. Пощупав стены, вор убедился в их добротности. Амбар был сложен из деревянного бруса и совсем недавно, от силы тричетыре года назад.

Подставив табурет, Саюшкин попробовал на прочность и решетку. Но ее мог разломать разве что былинный богатырь Илья Муромец. В окошко виднелась часть второго этажа дома. Из раскрытого окна доносились звуки музыки – что-то современное – и слышался звон бокалов. Видимо, там шло застолье.

Значит, меня оставили на десерт, с горечью подумал Саюшкин. Хозяин не хочет прерывать обед из-за такой ничтожной личности, как собачий вор. Скорее всего, "беседа" с Лехой должна происходить без лишних глаз и ушей.

А, судя по голосам, в доме были гости. Притом, достаточно крутые: только теперь вор из своего окошка заметил "мерседес", "вольво" и "джип", стоявшие в тени деревьев минипарка с фонтанчиком и каменным японским садом. Возле машин горделиво расхаживали павлины, а на одном из камней лежал, греясь на неярком солнышке, диковинной породы кот.

Совсем упавший духом Саюшкин лег на матрац и попытался сосредоточиться. Он пока не видел ни единой возможности убежать из этой тюрьмы, а значит, ему предстояло вынести такие муки, о которых даже страшно помыслить. Немало повидавший на своем веку всяких мерзостей, Леха совершенно не сомневался, что полное откровение с его стороны вовсе не будет обозначать полное прощение. Он попал под каток, которому все равно кого и за что расплющить.

Оставалось единственное – все отрицать. И врать напропалую. Но врать с умом, не опускаясь до откровенной примитивной лжи. Жизнь можно спасти только в одном случае – если наркоторговцы убедятся, что они ошиблись и взяли не того, кого следует. Надежда была очень слабая, но иного варианта у вора просто не имелось…

За ним пришли вечером. Все то же прыщавое мурло отворило дверь каморки и без лишних слов потащило его в дом. Хватка у быка оказалась настолько крепкой, что левую руку, за которую тот держал Леху, почти парализовало. Саюшкин едва не застонал от боли, а конвоир, имеющий достаточно точное представление о своей силище, только нехорошо осклабился.

Собрав волю в кулак и решив, что эта боль лишь цветочки, вор со злостью посмотрел прямо в пепельно-тусклые зенки быка и криво, с вызовом, ухмыльнулся. Похоже, тот несколько опешил от такой наглости, и захват чуток ослаб.

В доме Саюшкина ждали двое. Один из них был низкоросл, широкоплеч, кривоног, с физиономией Иванушки-дурака – белобрысой, веснушчатой и толстогубой.

Второй – судя по манерам, босс – смахивал на испанца. Его густые и черные, как вороново крыло, волосы были тщательно зачесаны назад и казались набриолиненными. Живое, очень смуглое лицо с хищным носом, неискушенному наблюдателю могло показаться даже красивым, но нервный тик, время от времени искажающий довольно правильные его черты, на считанные мгновения приоткрывал внутреннюю сущность босса, от которой мороз пробегал по коже.

Небрежным жестом отправив быка восвояси, смуглый с наигранной озабоченностью спросил:

– Вас не ушибли?

– Нет, – буркнул Леха, озадаченный такой мягкостью.

А может, он ошибся, посчитав, что его схватили наркоторговцы, хозяева героина? Может, его с кем-то перепутали? Саюшкин несколько приободрился.