Ультиматум предателя - Андрей Михайлович Дышев Страница 5

– Спокойно, гражданин! – предупредил он, показывая мне свои желтые ладони. – Это всего лишь проверка содержимого карманов.

– Спереди тоже будешь проверять? – спросил я и сжал кулаки. Неизвестно, чем бы закончилась проверка содержимого карманов, если бы Фобос примирительно не махнул рукой. Сигарета, торчащая между пальцев, оставила в воздухе дымную закорючку.

– Не надо раздувать ноздри, юноша! – сказал он мне. – Откуда нам знать, кто вы и с какой целью к нам пожаловали.

– Да я ведь уже говорил! – воскликнул я. – У моего самолета отказал двигатель…

Фобос присосался к сигарете. Щеки его запали еще глубже, глаза превратились в тонкие щелочки. Он мне не верил.

– Где ж обломки? – негромко спросил он, будто разговаривал сам с собой, оперся локтями о перила ограждения, посмотрел на воду. – Хоть бы всплыло что-нибудь… Самолет – это ж не булыжник… Так ведь? Кроме того, он должен был издавать звук, но мы ничего не слышали. Вы со мной согласны, что это, по крайней мере, странно?

«Какие же они все тупые!» – мысленно ужаснулся я и процедил:

– «Всплыло», «издавать звук»… Это ж самолет затонул, а не унитаз. Если отказывает двигатель, то самолет летит беззвучно, как птица. Шшшшшшшшшшш-бульк! Вот и всё!

– Когда я был такой же маленький, как вы, – задумчиво сказал Фобос, – то тоже был врунишкой.

Окурок полетел в воду. Я проследил за ним и почти вплотную придвинулся к Фобосу. Из двух зол я выбрал меньшее: пожилой бородатый мужчина, как я полагал, если даже не верил, то, хотя бы, должен был уметь сочувствовать и сопереживать.

– Пожалуйста, – зашептал я, – доставьте меня на берег, и я хорошо заплачу вам. Баксами! Или еврушками! Чем хотите!

Фобос долго молчал, почесывая бородку. Не поворачивая головы, произнес:

– Думаете, так все просто, юноша? Пообещал деньги и оказался на берегу? Как на рынке? Деньги – товар – деньги?

Он говорил медленно, спокойно, даже вяло, словно засыпая. Я скрипнул зубами и обернулся. Рыжий ходил по палубе на руках, как клоун по арене. Овальный амулет болтался на тонкой веревке.

«Цирк, а не яхта!» – подумал я, сплюнул и быстро пошел на корму. Приблизился к никелированной лесенке, по которой так жизнерадостно поднимался какой-нибудь час назад, присел над водой. Вид темно-зеленой воды меня быстро охладил. Мне неприятно было даже думать о том, как я спускаюсь, захожу в воду, отталкиваюсь ногами о скользкий борт яхты. Озноб прокатился по моему телу. И чего я мечусь? Куда намылился? Надо терпеть и ждать. Когда-нибудь они же причалят к берегу, черт подери!

Я отвернулся, чтобы не видеть никелированную лесенку, мокнущую в воде, этот сверкающий серебром мостик, соединяющий жизнь мокрую и холодную, с жизнью сухой и теплой. Едва заметное движение у двери, ведущей в кают-компанию, привлекло мое внимание. Я шагнул под навес, с удивлением глядя на молодую мелкорослую женщину, которая, склонившись над умывальником, тщательно обрабатывала его мягкой беличьей кисточкой, будто красила. Короткая пепельная челка, высвободившаяся из-под заколки, спадала женщине на лоб. Не по размеру большая тельняшка промокла насквозь на груди. Плотная, с невыразительным рисунком скатерть, связанная на бедре узлом, заменяла юбку.

Наконец, женщина меня увидела, оставила свое занятие и положила кисточку в черную коробочку, похожую на пенал для косметики.

– И где вы всё это время были? – тихо спросила она. – Сидели верхом на якоре?

Лицо ее было белым, загар даже нее обозначился на нем, даже не подрумянил кончика носа, который подвергается инсоляции в первую очередь. В ее невыразительных чертах чего-то не хватало – может быть косметики. Чтобы ответить на вопрос, какого цвета ее брови и ресницы, стоило здорово напрячь зрение. Только глаза на этом незавершенном эскизе были прорисованы четко. Каштановые, зрелые, словно кофейные капли на белой салфетке, они притягивали мое внимание как единственно заметный и подвижный объект.

– Что вы сказали? – уточнил я.

Но женщина ничего не ответила и зашла в кают-компанию. Я смотрел, как скатерть, заменяющая ей юбку, волочится по полу. "Уж не больная ли она?" – подумал я, чувствуя, как брезгливость и мистический страх разливается по моей груди. Я спустился к двери, приблизился к умывальнику и посмотрел на матовые пыльные мазки, покрывшие дно раковины. Коснулся их, растер в пальцах. Это была обыкновенная пудра.

– Вы не проголодались?

Я обернулся. Передо мной стоял Фобос. На него падала тень от тента, и я вдруг обратил внимание на его униформу. Сейчас стало заметным то, чего нельзя было увидеть под прямыми солнечными лучами: рукава выглядели более выцветшими, нежели ткань на груди и плечах, будто они когда-то принадлежали другой, старой и поношенной куртке, а потом их отпороли и пришили к новой. Так бывает, если поверх куртки долго носить бронежилет.

– Скажите, – произнес я. – И как долго вы собираетесь болтаться здесь, посреди моря?

– До тех пор, пока не найдется человек, который взялся бы заправить яхту топливом, да еще и объяснить, для чего он это делает, – с затаенным смыслом ответил Фобос, словно этим человеком должен быть я.

– А если он не найдется ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю?

– Этого не может быть, – ответил Фобос, приблизился к умывальнику, открыл кран и сполоснул раковину. Потом поднял голову, глядя на меня почти в упор. – Вы же сами прекрасно это знаете, не правда ли, бедный вы мой летчик?

Не дождавшись ответа, он толкнул дверь и жестом пригласил меня в кают-компанию. Окончательно сбитый с толку, я зашел в просторную каюту, значительную часть которой занимал широкий стол и кожаные диваны по бортам. Иллюминаторы были прикрыты голубыми шторками. Кое-где висели картинки с морскими пейзажами. В углу, где был обустроен небольшой камбуз, сидела уже знакомая мне миниатюрная женщина и смотрела по видаку какую-то кассету, где грузный мужик с одутловатым лицом ходил по яхте и рекламировал ее ходовые характеристики. Фобос сделал знак рукой, женщина выключила телевизор и бесшумно, как тень, вышла из кают-компании.

– Что у