Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть Страница 66

Они долго хохотали.

В полдень Рутер Батуйгас, переодетый в полицейскую форму, включил в помещении 8-Эй экран телевизора. Дик­тор представил Барбару Чунг.

Бруно сидел в вертящемся кресле. Крот и Клео — на рас­кладных табуретах, принесенных агентами фирмы «Деловые советы и охрана». Агенты стояли за спинами пленников, не успев переодеться после маскарадного полицейского налета, инсценированного Бруно, на собрание Крута в отдельном кабинете ресторана гостиницы «Пенинсула». Нападение кончилось незапланированно. Предполагалось, что трупов не будет, немного постреляют в воздух... Но перепуганные жестокими, словно по железнодорожному расписанию про­веденными убийствами накануне, боевики Крута излишне нервничали. Пришлось уложить всех. Самое смешное, что старший из боевиков пытался прикрыть телом Бруно...

Шести участникам Круга, державшим синие флаги, дали преднамеренно возможность уйти. Они представляли такси­стов, ссора с которыми была нежелательна. Пощадили и для того, чтобы шум вокруг мафии не уподобился, как сказал Бруно, атомному взрыву из-за слишком большого числа трупов.

Темно-синие рубашки и брюки с черными лампасами выглядели непривычно на агентах, носивших обычно ко­ричневую униформу с аксельбантами. Джефри не отпускало странное ощущение, будто все они угодили в полицейский участок.

Барбара объяснила с экрана, что выступать по непривыч­ной для нее теме — о рэкете и мафии — побудила необходи­мость. Междоусобная война гангстеров, в которой нападаю­щая сторона, как стало известно от следствия, использовала полицейскую форму, вынуждает ее поделиться некоторыми соображениями о будущем бизнеса в этом городе-государст­ве. Газеты сообщат детали. Она не собирается их повторять. Хотела бы только заметить, что простые таксисты показали пример решительного отпора вымогателям, заявив три дня назад, что сами защитят себя от рэкета, если им не поможет администрация. Не исключено, что сопротивление такси­стов как раз и вызвало междоусобную грызню внутри «Бам­букового сада» и прочих группировок в этом роде.

Она сказала, что всякий раз, когда речь идет о необходи­мости искоренить преступность, следует прежде всего взять под защиту главный, основополагающий принцип. Этот принцип — незыблемость правового государства и правово­го общества. Это общество, слава Богу, способно еще само­очищаться от преступных союзов именно потому, что оно — свободное общество в лучшем смысле этого слова, то есть обеспечивает свободу конкуренции. Пусть лучшие поднима­ются, а худшие — гибнут в пучине прошлого.

Барбара заявила, что мафии в городе больше нет. Синга­пур чист и останется таким навсегда. Финансовый бизнес, торговля и предпринимательство не терпели подпольной экономики и не потерпят ее в будущем...

Пустили армейскую рекламу. Когда показали пилота, ввинчивающего перехватчик в бирюзово-желтую бездон­ную высь, Джефри удивился, как изменились внутри каби­ны самолетов. Диктор сказал: «Рожденные побеждать ждут новых товарищей! Вербуйтесь в военно-воздушные силы!»

—    Что скажет рожденный побеждать Рутер? — спросил Бруно.

—   Договаривались с ней о другом, сэр...

Кнопка памяти, которую вдавил Бруно Лябасти на своем телефоне, чтобы вызвать номер Барбары, была под цифрой один. Объяснения такой значимости журналистки в жизни хозяина Джефри, сидевший рядом, не находил.

—      Здравствуй, Барбара. Это Бруно... Твой кабинетик в редакции, где тебя снимали, выглядит мило...

Все молчали вокруг, хотя другие бы на их месте, подумал Джефри, о чем-нибудь разговаривали, пусть вполголоса. Но минувшей ночью они перестали быть компаньонами и пре­вратились в подчиненных одного человека, властного над их имуществом и будущим. Каждый обдумывал свое новое по­ложение, и зарождалось между ними то, что неминуемо взращивается в кругу прихлебателей, — взаимная подозри­тельность и отчуждение.

А Клео думал, что Бруно — счастливчик. Как всякий, уме­ющий заводить не одного, а двух и больше врагов.

—   Быстрый отклик, — сказала Барбара Бруно. — Я еще не успела прохладиться от жутких софитов...

—   Ты говорила блестяще!

Она вдруг почувствовала, как, должно быть, сильно лю­бит ее этот человек.

—  Ты читал когда-нибудь книги барона Стендаля, Бруно?

—   Имя мне неизвестно...

—     Барон родился французом или итальянцем, что-то в этом роде, но хотел иметь немецкое имя... Так вот, он вложил в уста своего героя...

Барбара запнулась, вспоминая название книги.

—   Это ведь не важно, в конце концов... Что он там изрек великого?

—  Слова такие: «У меня ничего нет, кроме репутации»... У Сингапура, Бруно, тоже ничего нет, кроме репутации. В этом городе мафии и прочих преступлений давно не было. Их нет и не может быть... А если и случилось что, будет пресечено. Непременно... Возможно, что ты еще не знаешь, что на рас­свете арестовано около ста проходимцев, занимавшихся вы­могательством «масляных денег» у таксистов и в барах?

«О, Господи!» — подумал Бруно.

Он посмотрел на Рутера.

Чистая случайность, что участники маскарадного налета в «Пенинсуле» не нарвались на настоящих полицейских, ус­троивших собственную «ночь длинных ножей»... Сколько раз говорил себе, что необходим информатор в управлении по подавлению преступности, сколько раз! Вот она, хваленая неподкупность сингапурской полиции!

—   Нет, не знаю, сказал Бруно.

—   Это — опасно... для тебя...

—   Почему ты так думаешь?

Барбара помолчала.

—   Ты выжидаешь? — спросил Бруно.

—            Ты помнишь, конечно, что через несколько дней будет слушаться дело о банкротстве некоего Ли Тео Ленга по ини­циативе со стороны «Ассошиэйтед мерчант бэнк»? Аудитор­ский совет намерен прислать свидетеля в суд. Им назначен младший Ли, этот бульдог-сутяга, достойный отпрыск папы из конторы «Ли и Ли». Добросовестность иска «Ассошиэйтед мерчант бэнк» он будет выявлять дотошно, поскольку восем­надцать миллионов... ты знаешь чьих... висят на «Ассошиэй­тед мерчант бэнк»... желающем перевесить их на беззащит­ного Ли Тео Ленга, сидящего в гонконгской тюрьме. Или, если хочешь, Амоса Доуви... Другими словами, твой ком­паньон и друг Клео Сурапато хочет повесить собственное преступление на снежного человека в Гималаях... Чтобы по­кончить со слухами о мафии и финансовых преступлениях, пачкающих репутацию этого города, младший Ли пойдет на все... То есть на все пойдут его отец и другие отцы города... Там как-то оказались замешаны русские, а их добросовест­ность в делах известна. На ней проверяются репутации.

—  Ты словно бы продиктовала колонку в газету, — попро­бовал пошутить Бруно.

—  Я, конечно, именно так не напишу, — сказала Барбара серьезно. — Однако что-то в этом духе придется делать, что­бы почитали в их посольстве или где там еще у них это читают.

—   Барбара, мне говорили про одного русского возле те­бя...

— Правильно говорили, Бруно. Может, мне удастся укре­пить его в мысли, что в этом городе не все так уж отврати­тельно, как непременно должно быть, по их мнению, при капитализме... До свидания!

Наверное, она рассмеялась у себя дома.

—  Клео! — сказал грубо Бруно. — Отруби ты конец, кото­рый тянется от тебя в Себастьяну! К этому русскому!

—  Его фамилия, босс, произносится Севастьянов, — ска­зал Джефри.

—  Ну, как там его! Собери ты ему эти крохи в восемнад­цать миллионов, которые утянул у этого... этого...

—   Васильева, — сказал Джефри.

—  У него! Верни, не обнищаешь. Иначе младший Ли из юридической псарни «Ли и Ли» по поручению аудиторов обгрызет тебе все штанины...

—  Бруно, — сказал вкрадчиво Клео. — Возвращая деньги, придется ведь обозначиться. Признать, что они — у нас, у тебя то есть... И вынырнет меченый атом, если возьмутся за дело серьезно, в Швейцарии.

—   Можно, босс? — спросил Джефри.

— Да?

—      Клео лучше встретиться с русским и переговорить. Компромисс с ним возможен. Слежка велась за Севастьяно­вым по моему указанию агентом «Деловых советов и охра­ны» в Бангкоке. На всякий случай, правда, без вводных... Наверное, что-нибудь нашлось, можно будет использовать.