Любовь Рябикина - У каждого свой путь Страница 73

Она слезла с высокой кровати-каталки, обратив внимание на забинтованные ноги и руки. Завернулась в простыню, замотав ее вокруг тела наподобие туники и шатаясь направилась к зеркалу. Смотрела на собственное отражение и не узнавала. Голова оказалась забинтована. Лицо с зелеными глазами и темными дугами бровей ей ни о чем не говорило. Марина долго смотрела на себя. Ощупала лицо, пытаясь хоть что-то вспомнить. В голове не было ни единой мысли…

Наклонилась к крану и напилась воды. Затем ополоснула лицо. Смотрела в зеркало, как светлые струйки катятся по щекам, а видела перед собой деревянную раму не большого окна, покрашенную белой краской. Белую строченную занавеску и струи дождя, катящиеся по стеклу. Она ясно расслышала чей-то смутно знакомый женский голос:

— Маринка, хватит в окно смотреть, иди уроки учить…

В голове закружилось. Держась за стену, она доковыляла до широкого окна и выглянула: внизу раскинулся небольшой парк. Трава оставалась зеленой, но на ней уже лежали золотые медальки опавших листьев с берез и лип. На скамейке сидели два парня. У одного рядом лежали костыли, а у второго торчала перевязанная культя. Она вгляделась: в парке таких ребят было много. Марина подумала: “Откуда они прибыли? Разве где-то война?”. Схватилась за виски, сдавливая вдруг заболевшую голову…

На плечо легла рука. Что-то внутри сработало и дало команду “Чужой!”. Последовал резкий разворот. Чужая рука четко зафиксировалась в ее ладони. Человек с испуганным криком полетел на пол, а она мгновенно отскочила в сторону и приготовилась к отпору. Только после приема взглянула на того, кто ее напугал. Это был тот самый военный, что называл ее Мариной. Халат упал и она видела перед собой полковничьи погоны. Откуда она это знает, Степанова не могла бы сказать, но автоматически вытянулась.

У распахнутой двери, привалившись спиной к косяку, застыл еще один смуглый мужчина в белом халате, очках в черной толстой оправе и стетоскопом на груди. Он был полноват. Из-под белоснежной высокой шапки торчали черные космы вьющихся волос. Халат, застегнутый не до самого верха, открывал взору военную рубашку и галстук. Маринка подумала: “Почему вокруг одни военные? Я что, тоже военная?”. Брошенный ею на пол офицер начал вставать, охая и поглаживая ушибленные локти. Нашел на полу выпавшие из кармана очки, осмотрел и снова положил в нагрудный карман рубашки. Он смеялся:

— Она помнит!

Доктор наблюдал за Мариной сквозь толстые линзы. Обернулся и охладил его радость словами:

— Это не память, а инстинкт! Руки и ноги у нее живут своей жизнью. Взгляните в лицо — это автомат! Она сейчас и сама не знает, как это у нее получилось. Робот, если хотите.

Горчаков перестал смеяться. Внимательно взглянул на женщину и спросил:

— Как-то исправить можно?

— Медицина мало занималась такой проблемой, как потеря памяти. Случается такое нечасто и обычно память восстанавливается сама…

Маринка не слышала их. Она снова отошла к окну. По аллее шла женщина с ребенком. У малыша были темные волосы. В голове словно что-то взорвалось. Перед глазами, будто кадры из хроники, пронеслась пара видений: смуглый кудрявый мальчик, завернутый в расстриженную рубаху от нижнего мужского белья. Он же сидит в цинковом тазу с водой, шлепает ладошками и смеется. Она обернулась и громко спросила:

— У меня есть сын?

Доктор замер и пулей кинулся к окну. Увидел женщину с ребенком. Обернулся. Быстро спросил Марину:

— Почему ты так думаешь?

— Черные волосы, смуглое лицо, блестящие глаза. Я вижу это тут…

Она ткнула пальцем себе в забинтованный лоб. Доктор схватил офицера за руку и поволок за собой из палаты. Закрыв дверь сказал:

— Леонид Григорьевич, это выход! Вы поняли? Надо привезти ее родных. Срочно! Уверен — память вернется, когда она их увидит.

— Если показать фотографии?

— Может не сработать и наделаем только хуже. Она сейчас в таком состоянии, что может решить — мы ее принуждаем верить. Откровенно говоря, после того, как я видел ваше падение, мне боязно находиться рядом с этой женщиной. Это мина замедленного действия! Кто знает, что сработает у нее внутри через час или через два?

— Но ее родители до сих пор не в курсе, где она работает!

Врач вздохнул:

— Придется сообщить. Иногда память не восстанавливается годами. А у нее явно имеется шанс! Так не лишайте женщину памяти…

Дверь распахнулась. Маринка стояла на пороге, завернутая в простыню. Глядя на мужчин злыми глазами, громко спросила:

— Где мой сын? Куда вы его дели? Я хочу его видеть! Вы не имеете права лишать меня моего ребенка…

Горчаков взялся руками за ее плечи и почти силой заставил вернуться в палату, так как из других палат начали выглядывать больные:

— Тише, Марина! Твой сын жив и здоров. Ты заболела. Он в очень хорошем месте живет. Ты помнишь своих родителей?

Она удивленно заморгала:

— У меня есть родители? Как их зовут?

— Есть. Ты скоро с ними увидишься и вспомнишь все. Сейчас тебе неплохо бы отдохнуть. Ты мне веришь?

Женщина пристально смотрела ему в глаза минуты три. Горчаков видел, что она напряженно думает. У Степановой этот сероглазый полковник вызывал в душе тепло, словно он сделал для нее когда-то что-то очень хорошее. Она улыбнулась и кивнула:

— Верю! Хотя не знаю почему. Как вас зовут, товарищ полковник?

Горчаков обернулся к доктору:

— Она звания помнит! — Снова поглядел на женщину: — Я Леонид Григорьевич Горчаков. Отдыхай. Завтра я тебя снова навещу. Какие фрукты любишь?

Перед глазами Марины промелькнула картинка: старая развесистая яблоня с обомшевшим стволом, рядом мужчина с пшеничными усами и маленькая девочка с золотистыми хвостиками и неровно завязанными в них бантами. Мужчина берет девочку на руки и поднимает высоко-высоко. Она тянется к большому красному яблоку, выглядывающему из темной листвы… Видение исчезло. Она задумчиво сказала:

— Яблоки, краснобокие яблоки… Кто эта девочка и мужчина?

Она внимательно разглядела лицо Горчакова, потом доктора и отрицательно покачала головой, словно отвечая собственным мыслям. Медленно направилась к кровати-каталке. Не снимая простыни и не обращая внимания на мужчин, забралась и легла, укрывшись одеялом с головой. Мужчины какое-то время смотрели на кровать, а затем вышли в коридор. Горчаков попросил:

— Вы ее оденьте. Если она в таком виде в коридор выйдет, мужики взбесятся. Я и сам не железный…

Доктор вздохнул:

— Просто в таком виде перевязки делать легче было. Мы не думали, что она сегодня очнется. Две недели трупом лежала. Вы же видели!

— Почему она ничего не чувствует?

— Мы ее обезболивающими колем, чтобы болевой шок не приключился. Кожа на локтях до кости обгорела. Скоро перестанем. Пройдемте в кабинет. Вы должны это знать…

Кабинет оказался маленьким и тесным, зато с огромным окном. Врач уселся за стол и стащил очки. Близоруко прищурился на устроившегося на кожаном диване Горчакова:

— Десять дней назад к госпиталю подъехала машина китайского посла. Начальнику госпиталя пришлось принять высокого гостя. После визита он вручил мне три флакончика аэрозоля от ожогов, производства Китая и сказал, что это оставил китаец для Искандера. Она спасла в Афганистане жизнь какому-то китайскому инженеру. Он рассказал своему послу о страшных ожогах. Тот нашел лекарство и привез в госпиталь в благодарность. Я решил попробовать. Раны перестали гноиться через сутки. На большей части конечностей ожоги начали заживать. Остались только самые глубокие. Бинты не снимаем, кожа еще слишком тонкая и может потрескаться от сухого воздуха.

Горчаков кивнул:

— Мы знаем о китайце. Он готов был увезти Марину в Китай и устроить на собственные деньги в очень дорогую клинику в Пекине. Парень пробыл в пещере год и месяц. В двадцать три года выглядит на пятьдесят с лишним… — Полковник помолчал. Улыбнулся и добавил: — Все же сумел отблагодарить!

В деревню въехали две черных “Волги” с московскими номерами. Медленно пробирались по раскисшей дороге, переваливаясь на многочисленных колдобинах. Выглядывающее из-за туч солнце отражалось в ветровых стеклах. Довольно холодный ветер срывал желтые листья с берез, посаженных по всей деревенской улице и гнал их по дороге. Время от времени листочки касались капота и стекол, какое-то время трепетали на гладкой поверхности, затем срывались и улетали. Деревенская баба, одетая в ватник, несла на коромысле воду в ведрах с колодца. Машины остановились рядом. Стекло на дверце поползло вниз и солдат-шофер спросил:

— Здравствуйте! Не подскажете, Ушаковы где живут?

Женщина наклонилась, с любопытством заглянула внутрь. Трое военных поздоровались с ней. Один, она заметила, был генералом. Она удивленно поклонилась, переложила коромысло на другое плечо и торопливо объяснила, обернувшись к солдату: