Стивен Хантер - «...И ад следовал за ним» Страница 77

Билл молча принялся за тамалу[40].

— Ладно, — сказал Эрл, — давайте я лучше расскажу вам о том, что задумал. А уж потом вы сами решите, будете ли участвовать в игре.

— Я в игре, — поспешно заявил Чарли. — Это я тебе сразу говорю. И Билл тоже в игре, потому что он боится, как бы кто-нибудь не сказал, что Чарли Хатчисон сделал что-то такое, чего он сам испугался. Если это произойдет, его книги перестанут раскупаться.

— Билл, ты по-прежнему остаешься служителем закона. То, что я предлагаю, формально является противозаконным.

— Билл, по-моему, ты никогда не позволял закону помешать хорошей драке, разве не так? — спросил Чарли. — Проклятие, на границе мы стреляем в нарушителей, а те стреляют в нас. В старые дни, когда все было по-честному, дело обстояло так: или мы, или они. Мы в первую очередь думали о том, что служим правосудию, во вторую — как бы остаться в живых, ну а закон шел на самом последнем месте.

— Билл, я...

— Черт побери, рассказывай же наконец, — сказал Билл.

Эрл рассказал. Рассказал все, как перед этим рассказывал всем остальным. Тем временем Чарли, который неизвестно, слушал ли его вообще, сосредоточил все свое внимание на том, чтобы вытряхнуть червя из бутылки, а Билл невозмутимо расправлялся с новой порцией тамалы.

— Вот и все, — заключил Эрл. — Теперь ваше слово.

— Знаешь что, Эрл, — начал Чарли, — сказать по правде, я никогда не испытывал особо теплых чувств к цветным. Это я тебе прямо говорю. Так что не жди от меня, что я начну пожимать им руки и рассыпаться в любезностях. Но ты предлагаешь то, что нельзя купить ни за какие деньги, — возможность убивать. У меня на счету семнадцать человек, и я рассчитываю перед тем, как отправиться в мир иной, сделать на своем револьвере еще несколько зарубок. И хотя обниматься с ниггерами я не буду, но если надо серьезно поработать оружием, можешь на меня рассчитывать, как я и сказал.

Эрл повернулся к Биллу, понимая, что молчаливый здоровяк рискует потерять слишком многое, однако вознаграждением ему явился едва заметный кивок. Билл, разумеется, не станет распространяться о том, что им движет, о своих мечтах, надеждах. Пустая болтовня не для него. Достаточно только сказать ему, где и когда, и если Билл Дженнингс ответит, что он в игре, значит, он будет в игре.

Эрл закончил объяснять последние детали:

— Я дам каждому из вас по пятьсот долларов наличными. Я хочу, чтобы на эти деньги вы обзавелись оружием и оплатили свой проезд. Вам предстоит пятого сентября приехать в Таллахасси и купить местную газету. Там в рубрике частных объявлений будет заметка о продаже автомобиля «форд» тысяча девятьсот тридцать второго года выпуска за шестьсот долларов.

— Черт побери, Эрл, никто не выложит шесть сотен за «форд» тридцать второго года!

— Совершенно точно. Поэтому вы позвоните по указанному номеру, и я сообщу, куда вам нужно будет прибыть на следующий день.

— А, понял.

— Поедете каждый сам по себе. В дороге ведите себя тихо, ни с кем не заводите дружбу, не пейте сами и не угощайтесь за чужой счет. Оденетесь для охоты, а не для войны.

— Оружие свое захватить?

— Нет. Никаких служебных револьверов с занесенными в архив серийными номерами, и вообще ничего такого, что могло бы привести к вам. А также ничего армейского. Лично я отправился бы в оружейный магазин и купил хороший карабин, скажем, с затвором, управляемым с помощью рычага, и пару револьверов тридцать восьмого или триста пятьдесят седьмого калибра. Если вы предпочитаете сорок пятый калибр или у вас дома завалялся старый «люгер» — пожалуйста. Но только не берите с собой что-нибудь такое, что вам не хотелось бы бросать в болоте. Так что если у вас случайно есть «лайтнинг» самого Билли Кида, оставьте его дома.

— Черт побери, у меня столько старого оружия, что ни в какой магазин и ходить не надо, — сказал Чарли. — У меня дома стволов триста.

— Поедете вторым классом, без шума. Вы охотники, направляетесь на охоту. Понятно?

— Понятно.

— Мы проведем там какое-то время. Затем отправимся на место, получим массу удовольствия и вернемся назад; все это произойдет за одну ночь, быстро, жестоко и громко. И после этого вы ни словом не обмолвитесь о случившемся ни единой живой душе. Договорились?

— Договорились, — сказал Чарли.

Билли молча кивнул, снова едва заметно.

Эрл положил на стол два конверта, которые тотчас же скрылись в карманах.

— Вот и все.

— Ну а теперь предлагаю выпить со мной, — сказал Чарли. — У меня есть отличный тост.

— Пожалуй, я не откажусь, — наконец сказал Билли.

— Я за рулем. Если ничего не имеете против, я выпью кока-колу.

— Как тебе угодно, — согласился Чарли.

Он снова плеснул текилу себе в стакан, затем налил Биллу, Три стакана встретились в воздухе.

— Этот тост я выучил во Франции, — объяснил Чарли. — По-моему, он как нельзя лучше подходит заведению Пабло. Ха! Vive la guerre, vive la mort, vive le mercenaire![41]

Глава 43

Начальник тюрьмы послал человека за шерифом Леоном Гаттисом с просьбой как можно скорее приехать в колонию. Шериф, всем обязанный начальнику тюрьмы, немедленно откликнулся на вызов.

Он привязал коня к коновязи у древнего особняка, отгороженного от внешнего мира старой кирпичной стеной. Шериф старался не смотреть на обветшалое здание «дома порки», скрытое за пальмовой рощицей, ибо ему было известно предназначение этого здания и он не мог думать о нем без содрогания. Если честно, на нервы шерифу действовала вся колония. Вот, например, надпись «ТРУД СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ», изогнувшаяся над воротами: что она означает? Эта фраза казалась шерифу смутно знакомой, но он, сколько ни бился, не мог определить, где ее слышал. А потом еще место, именуемое «домом криков», которое находится выше по течению. Заключенные уверяют, что те, кто туда попадает, кричат и больше уже никогда не возвращаются назад. Шериф поежился.

Не было ничего приятного и в зрелище негритянок, выстроившихся в длинную очередь в контору за недельной пайкой продуктов и товаров. Все они были угрюмые, забитые, подавленные. У них не было развязности обычных цветных девчонок; судя по всему, ни одна из них не доставила бы большого удовольствия на сеновале, а ведь только в этом негритянка может обойти свою белую подружку. Эти же черномазые девки выглядели голодными и цинготными, словно их только что сняли с дыбы, предварительно хорошенько исполосовав кнутом. В их глазах не горел огонь, в их примитивных душах не было смеха, хотя у двух-трех, как помимо своей воли обратил внимание шериф, под простенькими платьями из грубой мешковины болтались на свободе очень даже неплохие сиськи.

Слуга, убеленный сединами негр, впустил гостя. Прежде чем войти в особняк, шериф потопал ногами, стряхивая с сапог грязь. Шагнув внутрь, он наткнулся на тот же барьер старинных запахов: пыль, гниль, сырая прохлада плесени, значительный температурный скачок по сравнению с улицей. Ощущение Юга, такого, каким его показывают в кино, тщательно заботясь о достоверности в малейших мелочах. Хорошо хоть, что проникавший в окна дневной свет избавлял от необходимости зажигать свечи или масляные светильники: это придавало бы внутренним помещениям еще более зловещий, призрачный вид. Старик-слуга, двигавшийся так, словно его позвоночник спекся в сплошной твердый шест, а каждый шаг доставлял невыносимую боль, проводил шерифа к кабинету начальника тюрьмы, постучал, открыл дверь и впустил его внутрь.

Начальник тюрьмы был в кабинете один. Он сидел за письменным столом и напряженно работал. Его рука зависла в воздухе, словно показывая, насколько он поглощен работой, и шериф застыл в дверях, не смея его отвлекать. Громко тикали старинные настенные часы в такт движению длинной секундной стрелки. Общее впечатление ушедшей старины дополняли книги, портреты величественных пожилых джентльменов, стойка с дорогими ружьями и флаг штата Миссисипи. Начальник тюрьмы поставил последний росчерк вечным пером, покатал по листу бумаги пресс-папье, высушивая чернила, аккуратно убрал документ в ящик стола и соизволил наконец взглянуть на вошедшего.

— Шериф Леон, как это любезно, что вы так быстро откликнулись на мое приглашение заглянуть ко мне.

Ни за что на свете шериф не посмел бы промедлить хоть мгновение, выполняя приказание; начальник тюрьмы прекрасно знал это, однако ему нравилось сохранять в речи учтивую изысканность старого Юга. Он был человеком исключительно вежливым, поскольку считал, что именно вежливость, благородство, законы общества и есть то самое, что отделяет его и ему подобных от ниггеров.

— Да, сэр, я с радостью поспешил к вам.

— Прошу вас, садитесь. Не желаете ли стаканчик хереса?

— Сэр, вы позволите быть откровенным?

— Разумеется, шериф Леон.

— Сэр, если честно, херес мне не нравится. Мои родители никогда не пили херес, и я так и не распробовал его вкус.