Викас Сваруп - Шесть подозреваемых Страница 10

— А вдруг его поймают и схватят чиновники соцобеспечения? — забеспокоился Пемба. — Помните, Кора хотел тайком забраться на катер — и как ему за это досталось? Ашоку не занимать ума и коварства. Он даже владеет нашим языком.

— Подумаешь, — с презрением отмахнулся Экети. — Я говорю по-английски лучше любого из них. Чиновники глупы, отец. У них одни только деньги в голове. А до меня никому нет дела. Но как же я попаду в Индию? Экети — не Нокаи, он не умеет летать,

— Мы выстроим для тебя лодку, — сказал Меламе. — Лучшую среди лодок, построенных нашим племенем. Отправишься при темной луне, никто не увидит. Думаю, через несколько дней ты доберешься до земли инене. Останется отыскать негодяя Банер-джи и вернуть похищенный камень.

— А как я найду Банер-джи?

— Отыщешь дом под зеленой крышей.

— Эй, здесь хоть кто-нибудь представляет себе, что такое Индия?! — воскликнул Экети. — Она безгранична, как небо. Это все равно что искать песчинку на морском берегу. Мне нужно знать адрес. В Индии он есть у всех. Так нас учили в школе. Ну и кто же мне скажет адрес?

— Мы об этом как-то не подумали, — признался Меламе и почесал в затылке.

Совет погрузился в молчание,

— Хвала Пулуге. Кажется, я знаю, как помочь делу, — послышалось вдруг, и на поляну, отделившись от потемневших крон, выступила некая тень.

Островитяне замерли в ужасе. Это был пресловутый Ашок, младший чиновник службы соцобеспечения.

— Куджелль! — выбранился Пемба.

На языке онге его слова значили что-то вроде: «Вот черт!», хотя дословный их перевод: «Свинья помочилась!»

— Я пришел с миром, — бегло проговорил Ашок на местном наречии, подходя к собравшимся.

Это был мужчина чуть немногим старше тридцати, среднего роста, худого телосложения, с короткими черными волосами и гладко выбритым подбородком.

— Я доставлю Экети в Индию, — объявил Ашок. — Мне известен адрес Банер-джи в Калькутте, Я помогу вам вернуть священный камень. Только расскажите, как он выглядит.

Достав из кармана ручку, чиновник открыл тонкий черный блокнот.

5. Вор

Еще шесть минут, и мне конец. Я вылакал целую бутылку «Крысиной смерти номер тридцать». Страшная отрава уже разбегается по моим венам. Чтобы убить крысу, ей нужно всего три минуты. Человек протянет, пожалуй, вдвое больше. Сначала меня парализует, затем тело станет синеть. Сердце начнет пропускать удары, а там и совсем остановится: Так преждевременно оборвется на двадцать первом году моя непутевая жизнь.

Мама сказала бы: самое время вспомнить о Боге. Покаяться в грехах. Но что толку? Шива не спустится с горы Кайлас[38] ради того, чтобы вытащить меня из передряги. Сдался ему какой-то босяк. Он помогает богатеньким. Вот почему, хоть я и живу на земле храма, но в Бога не верю.

Мой покойный друг Лаллан, конечно, решил бы, что я притворно наложил на себя руки, лишь бы добиться внимания какой-нибудь цыпочки. Но нет, это не игра. И даже не суицид. Это убийство.

Напротив меня стоит мистер Динеш Пратап Бхусия и тычет мне в живот револьвером. Пушка у него дорогая, импортная. Собственно, это он заставил меня осушить бутылку. Будучи вынужден выбирать между пулей и ядом, я предпочел последнее. Пить отраву по крайней мере не больно. Правда, эта мерзкая коричневая жижа по вкусу напоминала грязь.

Мистер Д.П. Бхусия с почти безумным блеском в глазах наблюдает за тем, как я умираю. Среди своих братьев он самый опасный. Однажды я видел, как он терзал любимого пса, тыча ему прямо в морду острой палкой. Вообще-то в клане Бхусия все рождаются с отклонениями. Старший брат, Рамеш, готов перепортить всех особей женского пола в округе, от прачки до уборщицы, пока его толстая женушка прохлаждается в салонах красоты. А младший брат, Суреш, тоже портит — правда, уже продукты. У него свой универмаг на перекрестке Андхерия,[39] так там любой товар чем-нибудь подпорчен. В бобах непременно мелкие камешки, в рисе — песок, в пакетиках с пряностями — искусственные красители, в муке мел. Покупателям достаются поддельное молоко, поддельный сахар, поддельные лекарства, поддельная кола, даже вода в бутылках — и та разбавлена. Если вдуматься, еще неизвестно, кто из братьев хуже. К тому же они и выглядят одинаково, словно сделаны под копирку. Даже я иногда не уверен, с которым из них говорю. Отец, мистер Джай Пратап Бхусия, тоже копия сыновей, только состаренная. Такое ощущение, будто женщины клана владеют конвейером, на котором род за родом штампуют мужчин, совершенно идентичных друг другу. Стоит вам повстречаться с одним представителем этого семейства на улице, и вы непременно скажете: «Вот идет Бхусия», — трудно не отличить черного буйвола в стаде коров.

Будь их дамы столь же уродливы, я бы не оказался в теперешнем положении. Я ведь устроился служить в этом доме главным образом из-за Пинки, единственной сестры полупомешанных братьев. Кожа у нее словно разлитый мед, а тело напоминает автомобиль «БМВ». Обтекаемые формы снаружи, мягонькая обивка внутри. Однажды я увидел красотку в храмовом комплексе и как дурак поспорил с Джаггу (он там торгует цветами) на тысячу рупий, что в течение двух месяцев закручу с ней роман.

Работать прислугой, имея в кармане университетский диплом, — то еще унижение, однако лучшего способа проникнуть в дом я не нашел. По счастью, место как раз оказалось незанято. Впрочем, любая зажиточная семья в столице страдает нехваткой прилежных рук. Хорошие слуги в наши дни столь же редки, как запчасти для «дэу-матиз».[40] Одно то, что я живу при святилище, заставило Бхусий увидеть во мне благонадежного и богобоязненного человека, и мне положили жалованье — три тысячи рупий в месяц.

Теперь уже, задним числом, признаюсь: это была самая крупная ошибка в моей жизни. Телефонному воришке высокого полета, привыкшему иметь дело с «Нокиа» и «Самсунгами», не пристало возиться с посудомоечным средством «Прил» и мылом «Рин».

Да еще эти Бхусии… С виду такая набожная, законопослушная семья: ходят в храмы по понедельникам,[41] жертвуют Шиве большие деньги. Пока я не начал у них работать, даже и не подозревал, какие это первостатейные мошенники и обманщики. Грубые, толстокожие, неотесанные, они обожали устраивать разносы за любой проступок или оплошность.

И ладно бы, если бы командовали одни мужчины, так ведь и дамы туда же! Они относились ко мне точно к своей собственности. К примеру, жена господина Румеша посылает меня в химчистку; жене господина Суреша срочно вынь да положь новый фильм на DVD. А самое главное: Пинки Бхусия ижершенно не поддавалась моим чарам. Я-то рассчитывал соблазнить девчонку без особого труда. Судя по манере одеваться, она не слишком опытна в подобных делах, но в то же время вроде и не ледышка. Не коварная искушенная стерва, однако и не синий чулок. Чего я только не перепробовал, чтобы привлечь ее внимание: прикидывался и нежным воздыхателем, и работягой с золотым сердцем; хотел впечатлить ее глубокими познаниями в области мобильных телефонов и тонким пониманием национальной политики — все без толку. Пинки видела во мне исключительно прислугу: когда пожурит, когда приласкает, но чтобы разглядеть перед собой настоящего мужчину — этого не дождешься. В голове одни лишь безмозглые подружки да еще ненаглядный CD-плейер. Даже ванных такие двери, что при всем желании не подсмотришь… В общем, через какой-нибудь месяц я понял: дело труба.

Тут бы мне бросить эту работу, признать свое поражение, отсчитать победителю-Джаггу тысячу рупий, однако судьба неожиданно повернулась так, что волей-неволей пришлось остаться. Аша, более известная всем как супруга Динеша Пратапа Бхусии, воспылала ко мне внезапной страстью. Однажды сырым и теплым вечером я принес к ней в спальню кое-какие туалетные принадлежности. Аша заперла дверь, схватила меня за рубашку, набросилась и всего зацеловала. Так завязался наш роман.

Прислуга — самый недооцененный класс на земле. Она не ждет от хозяев ни нежности, ни сострадания. Ей нужно лишь уважение. И даже не за дела — скорее за знания. Как-нибудь подойдите в шесть утра к будке «Матушки молочницы»,[42] потолкайтесь в очереди; ручаюсь, вы соберете столько горячих сплетен и сведений «не для посторонних», что можно будет уже не смотреть последние новости по телевизору. Слуги все видят, все слышат, все замечают, хотя порой и напускают на себя вид равнодушных тупиц. Господа для них — все равно что герои любимой «мыльной оперы»: за кем и следить от скуки, в то время как собственная жизнь сера и однообразна? Малейший жест, на который никто из клана даже не обратит внимания, чуть уловимое дрожание голоса — и вот уже им известно все. Эти молчаливые (когда нужно) свидетели первыми в доме знают, следует ли хозяину ожидать банкротства и скоро ли его дочке придется делать аборт. От них не укрыто ни то, кто за кем увивается, ни кто на кого точит зуб.