Анна и Сергей Литвиновы - Небесный остров Страница 11

– Хотя папаня мне и без протокола бо́шку скрутит. Если узнает, что я с тобой трепался. – И почти с отчаянием закончил: – Батька бы сам ни за что не продался. Он гордый. Это все мамка: деньги, деньги, дом разваливается, машины нету, а детей, если хочешь, еще родим.

Аккуратно отряхнул рот полой своей безразмерной футболки. И стал рассказывать.

Лидка, как кошка, всегда жила сама по себе. А уж как шестнадцать ей исполнилось, совсем от семьи отдалилась. Говорила, тошнит ее в их колхозе сидеть. Утром уходила, появлялась к ночи, да и то не всегда. Что на пляж институтский она бегает, дома и не знали. Тем более болтать, в отличие от прочих девчонок, Лидка не любила. И с кем ходила туда – бог весть. Запросто могла склеить себе богатенького, тот и водил ее в крутое местечко. А может, с подружками через пирс лазили, чтоб пятисотку за вход не платить.

С кем она провела на пляже последний день своей жизни, Юрик не выяснил. Но деньги у нее при себе имелись: и коктейль купила, и в кошельке еще несколько сотен оставалось – им ее вещи вернули потом.

Узнали они о том, что случилось, уже ночью – участковый пришел. Маманя, естественно, рыдать, отец все кулаком по столу грохал, малышня проснулась, тоже орала в голос. А участковый напирал: мол, пьяная ваша дочь была, заплыла далеко. Если до суда дело довести – однозначно ее виноватой признают и денег ни копейки не дадут, потому лучше все миром решить. Но батя и слушать не хотел, мента, считай, выгнал. А сам кинулся куму звонить, дяде Толику. Тот на пляже институтском с этого сезона разнорабочим нанялся. Тенты подлатать, лежаки собрать-принести, мусор после шторма с берега убирал.

Поговорили коротко (о чем – Юрик подслушать не смог, пришлось мелких угоманивать, потому как маманя совсем сомлела). И уже через полчаса дядя Толик к ним в дом явился. Сели с отцом во дворе, выпили первым делом на помин невинной души. Юрик детей наконец уложил, тенью выскочил на улицу, до ветру. А как дело сделал, поближе к столу подкрался. И услышал, как кум отцу говорит:

– Не он посудиной правил! Не Матвей! Я как раз в море был, на моторке, и своими глазами видел! Метров с пяти. Матвей – тот черный, как ворона. И крепкий, всю жизнь в море. А этот – блондин. Дохляк.

Юрик замер.

– А на «Торнаде» его пассажиры какие были? – задумчиво спросил кума отец.

– Да целая компания. Бизнюки. Но на палубе – никого. Они ж как делают: в трюм забурятся и там киряют. Но ты не боись, – возвысил голос дядя Толик, – я и сам перед каким хочешь судом готов подтвердить: не Матвей за штурвалом был. А этот доходяга…

Кажется, кум и имя убийцы готов был назвать – да Юрику не повезло. Под ногой камушек хрустнул, батяня увидел его, наорал и погнал обратно в дом.

Он вернулся. Задумался. Получается, Матвей не виноват – просто покрывает кого-то?

Юрик сначала не дотумкал, что с того может быть выгода. Какая разница, кто за штурвалом стоял, – Лидку все равно не вернешь. И благо, никто не видел его, Юра даже слезу пустил. Пусть не дружили особо со старшей сестрицей и насмешничала она над ним, но все равно: родная кровь. Вспомнилось вдруг, как Лидка вместо мамани загулявшей в первый класс его вела. Все ругалась, чтоб пиджак не расстегивал и букет по земле не волочил. А когда уже поставила его в ряд на торжественной линейке – склонилась и в щеку чмокнула, а он смутился почему-то ужасно.

…На следующий день все еще хреновей пошло. Маманю зачем-то на опознание возили (будто без нее справиться не могли), и та совсем из строя вышла. Вроде и не пила почти, а глаза – совсем мутные, чушь сплошную несет, на мелких кричит криком. А отец опять с участковым беседовал, и снова те же песни: экспертизу, мол, провели, в крови у Лидки черт знает сколько промиллей, и свидетелей полно, что она далеко за буйки заплыла, и потому прямо сегодня надо мировое соглашение подписывать. Но батя и слушать не хотел: буду, мол, судиться – и точка. А про то, что кум ему рассказывал, – ни словечка.

И тем же вечером приехали они (Юрик сейчас сразу помрачнел). Двое мужчин. Один весь из себя солидный, глаза властные, при часах дорогих, в рубашечке белоснежной. Второй – бычара, гора мышц, и гавайка топорщится, явно под рубашкой кобура. Батя попытался с ними, как с участковым, говорить: типа, вон пошли, и дочь я свою не продам. Но они что-то сказали ему, очень коротко – и сразу сник отец. Повел гостей под виноград. Беседовали недолго и тихо. Приблизиться Юрик не рискнул – качок то и дело обводил двор нехорошим, пристальным взором. А когда ушли, папаня сразу в дом. И, первым делом, к портрету Лидкиному – на комоде уже поставили, с черной лентой, рядом рюмка с хлебушком. Голову опустил и шепчет: прости, мол, доченька. А через пару дней Юрик к отцу в карман сунулся, денег на пиво спереть, а там – карточка. Золотая. На батькино имя.

…Пацан потупился. Вытребовал у Полуянова новую сигарету. Произнес неуверенно:

– Сволочь папка, конечно. Но он сказал: Лидке-то теперь не поможешь. Зато уже цемент привезли, сто мешков. К дому пристройку ставить. И телик плазменный.

И опасливо спросил:

– Теперь, раз я тебе рассказал все, они бабки назад отберут?

– Вряд ли, – покачал головой Полуянов. – Деньги обратной силы не имеют.

– Но если статью свою напишешь, батяня меня точно грохнет, – уверенно заявил мальчишка.

– А ты не признавайся, что мне рассказал, – пожал плечами журналист. – Мало ли, откуда я узнал?

Хотел еще спросить, как фамилия кума, того самого дяди Толика, но не стал – выяснит и сам, а пацан и без того весь на нервах. Спросил только:

– А эти двое, что к твоему отцу приходили, они местные? Ты их знаешь?

– Качка вроде видел пару раз, – откликнулся пацан. – В ларьке и в баре у пляжа. Второго, чистенького, – нет. Пытался у бати спросить – тот аж посерел. Только и сказал: Хозяин. Я и сам понял: мужик реально очень крутой. Злой и умный. Самое страшное… видно сразу, что плевать ему. И на Лидку, и на всех нас.

Помолчал. С обидой добавил:

– Я б у такого ни копейки не взял. Западло.

– Ты прав, – скупо улыбнулся Полуянов. – По-своему. А у отца твоего своя правда. Ему семью кормить, детей поднимать.

– Да пропьют все они! – отмахнулся Юрик. – Цемент вон, во дворе валяется, даже не укрыли, я сам пленкой заматывал.

И тяжело, будто старичок, поднялся. Буркнул:

– Ну, бывай, Дима. Спасибо типа за угощеньице. Только если что… я тебя не знаю. Ты меня тоже.

– Погоди, – остановил его Полуянов. – На, возьми. На пивко. – Он протянул парню тысячную купюру.

Глаза у Юрика жадно блеснули. Однако он твердо отвел Димину руку. Произнес:

– Давай уж хоть я сестру свою не буду продавать.

Дима спорить не стал. Нацарапал на визитной карточке номер мобильника, протянул парню:

– Звони, если что.

– Что мне тебе звонить, – буркнул парнишка.

– Ну, мало ли. Может, на журфак надумаешь поступать, – улыбнулся Полуянов. – Чем смогу – помогу.

– Через неделю меня и не вспомнишь, – хмыкнул парень.

Но карточку аккуратно поместил в карман шорт.

Гуляли вчера, как настоящие отпускники, – почти до двух ночи. И Надя не сомневалась: Димка, как и она, разоспится часов до одиннадцати.

Однако тот – вот фанат! – уже в девять утра вскочил. Топал по номеру, шумел водой в ванной комнате.

– Когда придешь? – сквозь сон пробормотала она.

– Не знаю. К обеду, наверно, – буркнул он.

Ну, и чудесно – она и выспаться успеет, и на море сходить.

Однако торчать на пляже одной оказалось скучно. Ну, искупалась. Повалялась на горячем песке, перебралась в тень. Полистала книгу, съела кисточку винограда. А дальше что делать? Поболтать не с кем, пиво в одиночку пить – явно не комильфо. И Надя решила посмотреть вчерашние фотки – Димка ее весь вечер щелкал. Старался, командовал ею, будто маститый фотохудожник. И клялся, что снимет истинные шедевры.

Девушка достала из пляжной сумки недавнее приобретение, цифровик, и приготовилась наслаждаться.

Что ж, беседки, фонтаны, клумбы с розами Полуянову давались неплохо. И юные девы, что вроде случайно попали в кадр, тоже выглядели эффектно. А вот она сама…

Надя крутила фотку за фоткой и все больше расстраивалась. Снимков полно, а распечатать нечего. Здесь она толстая, там – корявая. Неужели она действительно настолько ужасно выглядит?! Хотя на диетах вечно сидит, зарядку иногда делает. Да и лицо не радовало: то испуганное, то усталое. Морщинки, опять же. Понятно, конечно, что с дороги, не выспалась накануне – но не настолько ж она крокодил?!

Надя безжалостно удалила почти все фотки. Досадливо вернула фотоаппарат в пляжную сумку. С обидой взглянула на стайку малолетних стройняшек – те валялись на надувном матрасе, смаковали коктейли из жестяных банок. Явно не утруждают себя диетами и уже к двадцати пяти расплывутся, поблекнут. Но пока – королевны. И на нее (полноватую, с книжкой и виноградом в пластиковом пакете) поглядывают снисходительно.