Александр Скрягин - Тайная геометрия Страница 11

– Ефим Алексеевич! Антон Никитич! – развела она одновременно обе руки в стороны, представляя мужчин друг другу. – Я уверена, заочно вы уже знакомы, теперь вот я хочу вас познакомить очно!

– Бамбалаев! – протянул руку Бамбалаев.

Мимикьянов кивнул, протянутую руку пожал, но фамилию свою, по въевшейся профессиональной привычке, не назвал.

– Вы, Ефим Алексеевич, простите, что от обеда вас оторвал, – вполне светским тоном, никак не вяжущемся с городским мифом о «Бешеном Бамбалае» произнес Антон Никитич. – Я вас долго не задержу, несколько минут и все, а место для встречи удобное… Никто и знать не будет, что мы с вами встречались…

– А чего нам наши встречи скрывать? Мы же ничего плохого делать не собираемся, – заметил Ефим.

– Конечно, нет! – даже слегка удивился странному предположению майора Антон Никитич. – Я хочу, что бы мы в добром деле наши усилия объединили.

Майор пошевелил волчьими бровями, сросшимися на переносице:

– В добром деле, почему не объединить…

Пресс-секретарь мотнула цветным подолом, перевела взгляд с одного мужчины на другого и произнесла:

– Ну, мужчины, покидаю вас, чтобы не мешать вашим мужским разговорам, нам, женщинам, совсем не интересным.

Неся на лице выражение хитрой учительницы, оставляющей двух драчунов в запертом классе, чтобы они окончательно выяснили отношения наедине и больше не будоражили школу, Ангелина Анатольевна вышла из кабинета. Дверь за ней затворилась бесшумно, но очень плотно.

Майор окинул взглядом комнату.

Бамбалаев стоял у стола.

Стол был накрыт на двоих. На белой с красными петухами скатерти остывали, исходя паром, две белые глубокие тарелки с той же самой стерляжьей ухой. В центре скатерти стоял запотевший стеклянный графинчик.

Майор заметил на одной из салфеток возле тарелки два смыкающихся алых полумесяца – отпечаток губ, покрытых женской помадой. Он почувствовал то, что называют ревностью.

Но майор мужественно отодвинул личное в сторону и начал работать. Оценив обстановку отдельного кабинета ресторана Дома ученых, он сделал вывод, что встречу с ним никто не готовил. Двое собирались обедать, но почему-то свой обед ради встречи с ним прервали.

– Прошу на балкон, – указал рукой в сторону открытой стеклянной двери Антон Никитич. – Поговорим на свежем воздухе, день сегодня отличный… Последние такие деньки стоят… Потом дожди, холод, снег… Мрак! Надо ловить солнце, пока есть такая возможность… Да и от разных любопытных ушей подальше, так Ефим Алексеевич?

Мимикьянов в слух ничего не сказал, но пошевелил волчьими бровями, что можно было принять за согласие.

Они вышли на узкую длинную террасу. Здесь стоял круглый стул и два стула. Они были сделанные в дачном стиле – из плетеного ивняка, покрытого лаком. На столе готовились к беседе темная коньячная бутылка и две нежных рюмочки на тонких ножках.

Вокруг балкона диким, неприрученным миром стоял недвижный сосновый бор.

Место легких запахов ресторанной кухни, порхавших в воздухе кабинета легкими бабочками-однодневками, занял огромный запах бора – аристократический, строгий и неизменный, как вечность.

Ефим глубоко вдохнул, и вдруг ему показалось, что из тьмы, клубящейся меж колоноподобных сосновых стволов, неслышно звучит какая-то мелодия.

Он прислушался.

И, то ли, на самом деле, услышал, то ли догадался: это была мелодия Шествия зверей из симфонической сказки Сергея Прокофьева «Петя и волк». Она притворялась веселой, но была пугающей.

– По рюмке, майор? – обратился к Ефиму Бамбалаев и потянулся к темной пузатой бутылке с этикеткой Ереванского коньячного завода.

– Нет, спасибо, не хочу, – чуть резче, чем требовалось для дальнейшего развития контакта, ответил не до конца избавившийся от ревности Мимикьянов.

– А, я выпью, – произнес Антон Никитич, как будто ничего не заметив в его голосе.

Он поднял бутылку, покачал в ладони, будто прислушиваясь к себе, и поставил на место.

– А, впрочем, после, – негромко, будто сам себе, заметил он.

Неслышная ушами, но ощутимая каким-то чутким внутренним прибором тревожная мелодия Шествия зверей все сильнее сочилась меж сосновых стволов. Она уже полностью затопила своими тревожными волнами ресторанный балкон.

– Я ведь сегодня как раз думал о вас, майор, – внимательно смотрел на Ефима черными горошинами зрачков городской олигарх.

Мимикьянов слегка обозначил на лице едва заметную гримасу удивления, но вслух ничего не сказал.

– А тут, смотрю, на ловца и зверь бежит, – продолжил Антон Никитич, – вы в ресторане обедаете… Я и попросил Ангелину Анатольевну вас пригласить на пару слов… Она взялась пару статеек для меня сделать, имидж так сказать… – непрошено пояснил он, метнув короткий изучающий взгляд на майора. Возможно, он догадывался об их отношениях и не хотел, чтобы ревность помешала делу.

Мимикьянов смотрел в медленно шевелящуюся между рыжими колоннами лесную тьму.

– Я все знаю, майор! – неожиданно громко произнес Бамбалаев. – Я все знаю! У меня ведь везде есть люди! И в милиции тоже!

– Рад за вас, – без всякой радости отозвался майор.

Но торговый магнат снова пропустил его тон мимо ушей.

– Мне известно, куда ведут следы! Я знаю, что милиция нашла мои деньги в «Топологии»!

– Неужели? – с нарочитым безразличием отозвался Мимикьянов.

Бамбалаев поднялся со своего стула и сделал несколько шагов вдоль корабельного ограждения террасы.

– Мои друзья говорили о вас много хорошего, – негромко произнес он, переходя на «ты», и почти крикнул: – Найди мне этих негодяев, майор!

В его голосе дрожала от боевого нетерпенья сжатая до предела стальная пружина.

Мимикьянов молчал, никак не показывал своего отношения к услышанному, а про себя думал: «ну, теперь хоть понятно, почему такой крупный предприниматель прервал свой обед.»

– Найди! – пружина в голосе Бамбалаева распрямилась, со вистом пролетев на расстоянии микрона от лица майора Мимикьянова. – Проси у меня, что хочешь! Если найдешь преступников, половина той суммы, что они у меня украли – твоя! Мало? – вскинул он на Ефима взгляд, ставший пронизывающим, как рентген. – Пусть будет вся! Там было десять миллионов! Мало? Добавлю еще! Только найди мне их, майор! – сжал он в кулак белую плоскую ладонь. – На кого, суки рваные, руку подняли? На меня? На Бам-ба-лаева! – по слогам произнес он. – Нельзя мне такого прощать, майор! Пойми меня, нельзя!

Антон Никитич замолчал.

Ноздри его стерляжьего носа стали малиновыми.

– Я понимаю, – спокойным голосом согласился Ефим. – Только, чем же я-то могу помочь? В милиции этим делом занимается целая оперативно-розыскная группа. Специалисты. Опытные работники. Думаю, они лучше меня справятся.

Бамбалаев дернулся, будто его ударило током.

– Да, как же они справятся? Как? – почти крикнул он. – Если эти негодяи такие секретные штуки используют?

Майор не понял.

– Какие штуки? – попросил он уточнить.

– Те, что на «Топологии» делают!.. – ткнул указательным пальцем в сосновые кроны Бамбалаев.

Майор был озадачен.

– На «Топологии» делают? – переспросил он.

– Да, уж не в магазинах продают… – дернул большой седой головой Антон Никитич.

Стараясь сохранить на лице выражение доброжелательного безразличия, Ефим спросил:

– И что же такое на «Топологии» делают, чтобы инкассаторов грабить?

Бамбалаев подошел к круглому столику, налил себе полную рюмку янтарного коньяку и выплеснул в рот.

– Ранцевые вертолеты, вот что! – выдыхая коньячный воздух, ответил он.

– Ранцевые вертолеты? – вздернул сросшиеся на переносице волчьи брови Мимикьянов.

– Да. Индивидуальные ранцевые минивертолеты на ракетной тяге, – уверенно ответил владелец сети магазинов «Наш дом».

Майор Мимиткьянов ничего не понимал.

Никаких ранцевых вертолетов объединение «Топология» никогда не делало и ни конструировало. Оно вообще не занималось средствами передвижения. Хоть с помощью ракетных движителей, хоть винтовых. Ни наземными машинами, ни воздушными. Сферой деятельности «Топологии» являлась совсем иное направление. Точная измерительная техника. В последнее время – почти исключительно мирного назначения: теодолиты для геологов, гирокомпасы для самолетов и эхолоты для рыбаков.

Никаких индивидуальных ранцевых минивертолетов на ракетной тяге, созданных в акционерном обществе «Топология», существовать просто не могло.

«Что все это значит?» – спросил он сам себя.

И сам себе не ответил.

Потому что, отвечать было нечего.

– Помоги мне, майор! – Бамбалаев, не мигая, смотрел на Ефима маленькими зрачками, твердыми и едкими, словно черный перец горошком.

– Хорошо. Я подумаю над вашими словами, Антон Никитич, – после паузы произнес Мимикьянов постоянно находящуюся у него в боевой готовности профессиональную фразу.