Лариса Капелле - Оракул Апокалипсиса Страница 12

– Или компьютер мозгом! – возмутился профессор.

– Еще про войну с роботами вспомните!

– И вспомню! – оглянулся Лоуренс в поисках поддержки.

Но, похоже, взвешенное и сдержанное поведение Филиппа производило на окружающих более выгодное впечатление, нежели скандальные действия его противника.

– Ага, тут синдром Франкенштейна можно присобачить, почему бы и нет! И все идеи о том, что созданное человеком может быть только исключительно опасно. Достаточно вспомнить все бунты против машин, а теперь представьте нашу современность без машин и быстренько взвоете! Не возвращаться же в пещеры! – усмехнулся незнакомый подругам мужчина с усами а-ля Тарас Бульба.

– Вот именно, – обрадовался его поддержке Филипп, – спасибо, Карл. Компьютер – машина, которая запрограммирована на определенные действия! Перестаньте, наконец, вести себя как домохозяйки и одушевлять машину!

– А ваши знаменитые правила робототехники! – не сдавался Лоуренс.

– Конечно, хотя бы они. Достаточно сделать первым и основным принципом, что ни в коем случае машина не должна причинять вреда человеку, и это мы вполне способны сделать. Все просто, как видите! – торжествующе заявил Филипп.

– Полный вздор, бред сивой кобылы! – возмутился неугомонный профессор.

Филипп опешил и не очень уверенным тоном начал:

– Что вы имеете в виду?

– То, что все ваши измышления – если не абсурдны, то ограниченны!

– Тогда позволю себе сказать: для вас мои исследования являются бредом сивой кобылы только потому, что вы разбираетесь в них примерно на том же уровне, что свинья в апельсинах!

Разговор, похоже, медленно, но верно перерастал в высоконаучное мордобитие. Оставалось чтобы кто-то заявил: «Что за шум, а драки нет?» – и эти слова послужили бы началом подлинного кровопролития. Ангелина с Екатериной Великой переглянулись и еле успели скрыть ехидные улыбки, как к ним обернулась кипевшая от возмущения Марго.

– Как он смеет так отзываться о работах Филиппа! Козел! Сейчас я ему скажу все, что думаю! – прошипела она.

– Успокойся! – прошептала Ангелина. – Тебя тут только и не хватало! Такие споры – нормальное явление. Ты только всех насмешишь, а Филиппу не поможешь, так что лучше молчи!

Наконец вмешался Лорис, по всей видимости, решивший, что дело зашло слишком далеко. И хотя жареным не пахло, учитывая высокоинтеллектуальный уровень спорщиков, а также явное отсутствие физической подготовки большинства из них, но приличия ради затевавшуюся потасовку следовало остановить.

– Дорогие друзья, коллеги! Не увлекайтесь, пожалуйста, и не забывайте, что мы цивилизованные и интеллигентные люди и должны оставаться такими, даже если наши мнения расходятся. И дорогой Лоуренс, я бы вам посоветовал тщательнее выбирать выражения.

– Какими могут быть выражения в ответ на эту чушь собачью!

Филипп наконец-то повысил голос:

– Я предпочел бы аргументы крикам пещерного человека!

– Хотите аргументы – получайте! Говорите, достаточно внушить компьютеру, что ни при каких обстоятельствах он не должен причинять человеку вреда?! – и он вопросительно посмотрел на Филиппа, тот только презрительно кивнул, всем своим видом показывая, что не собирается опускаться до уровня столь низкопробного и скандального элемента. – Замечательно, тогда знаете, что в первую очередь должна будет сделать машина? – Он выдержал паузу и победным тоном заявил: – Помешать человеку родиться!

Стоящие вокруг переглянулись, но никто не произнес ни слова. Тем временем Лоуренс продолжал:

– Так как именно с момента рождения и начинается для человека непрерывная череда опасностей! Нет рождения – нет угрозы!

– Как бы эта перепалка не переросла в перестрелку! – шепнула Екатерина Дмитриевна по-русски.

– А мне кажется, что уже переросла, – криво усмехнулась Ангелина.

Посещение лаборатории оказалось не лучше. И Ангелине, и ее подругам с первого взгляда стало не по себе. Действительно, картинка была не для слабонервных. Посреди лаборатории на блестящем хромированном постаменте стояли две головы шимпанзе, не статуи, не чучела или бюсты, а самые настоящие и, главное, живые головы, и никаких тел поблизости не наблюдалось…

Начальник караула города Рагнар Хед сегодня был не в духе – с утра поссорился с женой, и весь день не заладился. Он недовольно посмотрел на Хильдерика, клерка, вслух читающего жалобы горожан. Рагнар грамоте обучен не был. Да и зачем воину знать кривые закорючки, только зрение терять! А глаза воину нужны, ох как нужны! Это слабым и немощным вроде его клерка нужно себе на жизнь зарабатывать, а Хед и без грамоты обойдется. Правда, Гертруда, жена, последнее время стала жаловаться, что ей надоело жить с таким остолопом, который неспособен поддержать мало-мальски приличную беседу. Оно и понятно: Гертруда выросла с монахинями и у них обучилась чтению и прочим ненужным вещам. А вот как слушаться и покоряться мужу – этому монахини разве научат! Рагнар горько вздохнул. Вот чертова баба! Иногда хотелось бросить все и отправиться в поход. Но его оставили обеспечивать порядок в городе. Императору вдруг стало важно, что о нем думают его подданные. Охранять этих заплывших жиром торговцев и ремесленников! Разбираться с их жалобами на соседей! Искать пропавших кур! Как ему все это надоело! Понятно, что Гертруда потеряла к нему уважение. Раньше, когда он возвращался из походов, ловил на себе восхищенные взгляды жены. Еще бы – в блестящей кольчуге, запыленной мантии и с огромным мечом Рагнар внушал уважение. Вот жена и побаивалась. Попробовала бы она раньше укорять его в том, что он не знает ни одного жития святых и никогда не читал Евангелия! Господь создал его воином, а не монахом. В коридоре раздался шум. Стражник явно не хотел кого-то пускать. Но человек за дверью не унимался. Вот наглец! Рагнар поднялся и направился к двери – решил самолично проучить нахала. Да и ноги поразмять захотелось. Тоска от всех этих жалоб заела! Он распахнул дверь. На пороге стоял священник. Лицо его показалось знакомым.

– Отец Иероним! – вспомнил наконец он и приказал: – Пропусти его.

Священник зашел в комнату и застыл в нерешительности.

– Что вас привело ко мне, святой отец?

– Смерть моего подопечного, – твердо ответил тот.

– Этого нищего бродяги, как его звали? – задумался Рагнар.

– Густавиус, его звали Густавиус, и он находился под моей защитой!

Хед был в курсе случившегося пожара. Кривой Ганс доложил с утра. Но с выводами оружейника он соглашаться не спешил. По словам Кривого Ганса, кто-то специально закрыл дверь и связал нищему руки и ноги, то есть никакой надежды на спасение. Что за глупость! Конечно, оружейник был не дураком, но он явно ошибался. По мнению Хеда, происшедшее было несчастным случаем, и точка. Никакого дополнительного расследования проводить он не собирался. Станет он возиться со смертью никому не нужного нищего! Конечно, бедняга скончался в страшных мучениях. Врагу такого не пожелаешь – испытать муки ада здесь, на земле. Но он-то тут при чем? На все воля Господа. Пусть святые отцы и отмаливают душу несчастного у своего повелителя. А у начальника городского караула были дела поважнее! Только, похоже, настоятель церкви Святой Берты придерживался прямо противоположного мнения.

– Вот именно, Густавиуса, – как можно более мирным голосом произнес Рагнар, – жаль беднягу! Чего же вы ожидаете от меня?

– Правосудия, – снова односложно ответил священник.

– Вы тоже считаете, что дверь кто-то закрыл специально? – сморщился Хед.

– Я уверен в этом!

– Но какие враги могли быть у нищего бродяги? У него даже красть нечего! – возмутился начальник караула.

– Вот в этом и должно разобраться! – настаивал священник.

– То есть вы мне предлагаете заняться расследование смерти нищего Густавиуса? – не веря собственным ушам, переспросил глава стражников.

– Даже безродный имеет право на правосудие, сын мой, ибо все мы – братья и сестры во Христе!

Нет, положительно этот Иероним явно зарывался. Поставить бы его на место! Но связываться со святыми отцами – себе было дороже. И самое главное, если информация о его ссоре с настоятелем церкви Святой Берты дойдет до ушей его благоверной, не сносить Рагнару головы. Гертруда была абсолютно уверена, что святая Берта – ее самая надежная покровительница. И не мудрено, потому что единственным выжившим ребенком из десяти рожденных за пятнадцать лет их совместной жизни была Берта. Дочке было уже десять лет, и она росла здоровым, веселым ребенком. И Гертруда вполне серьезно считала, что все это – благодаря святой защитнице ребенка. Другие святые не оградили ее детей от напастей. Вспомнив свою обожаемую дочь, Рагнар вздохнул. Похоже, не отвертеться. Он заметил ехидное выражение, промелькнувшее на лице Хильдерика. Вот дохлая килька! Знает, заморыш, что священник победил, и радуется. Хед с трудом переносил ученого клерка и не упускал случая посмеяться над его слабостью. Впрочем, Хильдерик платил ему полной взаимностью, считая Рагнара самонадеянным болваном и невежей, иронией судьбы поставленным начальником над таким просвещенным и интеллигентным человеком, как он.