Екатерина Лесина - Слезы Магдалины Страница 12

Врет, до сих пор не наплевать, а тогда тем паче. Мотив? Мотив. А Серафимова тогда?

– И что она вам сделала?

Димыч нарочно не стал присаживаться рядом, хотя девчонка махнула, приглашая. Стоять удобнее: лицо видно. И руки, особенно пальчики, анемично-бледные, дрожащие пальчики, что разминают фильтр сигареты. Неприятен разговор? Или не разговор, а воспоминания.

– Да что она могла сделать? Обычное. Жениха отбила. Просто, смеха ради... повозилась с неделю, потом послала. Она вообще легкая была. Ну серьезно, легкая. Без балды. Я прямо в шок ушла, когда мне сказали, что Настька повесилась.

Мнет губы, раскатывает остатки помады, запирает слова, которые ему, чужаку, вдруг вздумавшему прошлое копать, нельзя говорить. И все-таки говорит:

– Ее убили.

– Кого? – переспрашивает Димыч. Не потому, что не понимает: она должна сказать, и тогда будет ясно, верит ли она в сказанное.

– Настю. Я тогда говорила, а не поверили. И Настькина мама, когда приезжала, тоже не поверила. Никто не поверил, а ведь правда! Ну некрасиво вешаться. А Настька никогда бы не сделала некрасивого. Да и зачем?

Слушай, Димыч, внимательно слушай. У тебя ведь тоже подозрения были? Были, не отрицай. Уж больно гладко все складывалось у Охотника, без осечек. А так бывает, только когда сам убиваешь.

– Думаете, она бы из-за любовничка расстроилась? Да ни черта. Ей нового найти, как два пальца... она и находила. Я вообще думаю, что это не он ее, а она его послала. К женушке. Чтобы сравнил, подумал и... – Острые локотки блондиночки сошлись на узкой коленке, спина выгнулась кривой дугой, а голова опустилась на руки. – Господи, я ж ее не люблю! Ненавижу даже ведьму этакую, а все равно жалко!

– Жалко? Да, жалко. Хоть стервь, а все человек. Живой человек, – женщина в цветастом платке и тяжелых цыганских серьгах бодро плевалась семечками и словами. – Правильная вся из себя. Приехала. В чужой-то монастырь да со своими порядками. Сорим мы. В подъезде не метем. А мне что, плотят, чтоб мела?

Димыч не прерывал монолога, лишь кивал да поддакивал.

– Я ей так и сказала, ты, коль в охотку, паши, а я не буду. Не дурная, чай. Ну семки. И что семки? Их же все грызуть, они вообще полезные.

– Значит, из-за семечек ругались?

– Из-за семок, – охотно согласилась баба. – Со мною. С Кавушкиным из-за курева, что смолит в подъезде и окурки прям-таки кидает. С Сываками из-за малых, что лазют бесприглядными. А что им станется? Бисово семя, дикое. С Тумшиным из третьей из-за друзей егоных. Парень-то молодой, понятное дело. Ну шумит, так и что? С Коневым из-за собаки, большая и лает. И гуляют туточки. Дескать, гадют на песочницу. Так какая ж песочница? Кто в ней играетца? Тьфу. А с Бабалихой из-за котов, их у ней трое, жалостивая.

Похоже, покойная успела рассориться со всеми соседями.

– Не, гражданин милиционэр. – Баба отряхнула ладони и вытащила из кармана новую горсть. – Вы тут не подумайте ничего. Обычное ж дело. Сварятся соседи? Ну и сварятся. Никто ж из-за сварок в петлю не лезет. И она не полезла б. Железного норову баба была, пусть земля ей пухом...

– ...железного? Нет, что вы. Характер у Инночки мягкий, даже слишком. Я иногда злился даже. Ее обсчитали, а она, вместо того чтоб скандал закатить, улыбается и извиняется, дескать, не будете ли столь любезны перепроверить, – гражданин с покатым лбом чувствовал себя неудобно. Он ерзал, тер платком переносицу и щеки, растирая до красноты, облизывал губы и тяжко вздыхал. – Бесконфликтная она. Никогда, ни с кем... Соседи громко музыку слушают? Она потерпит. Продавщица хамит? Проглотит. Учительница Анькина взятки вымогает? Понесет... Господи, ну кому она мешала? Ведь светлый человек... и о чем думала? Скажите, о чем? У детей стресс, до сих пор у мамы моей живут. И квартиру, похоже, менять придется. А мы в ней только-только ремонт закончили. Да и мне теперь... какая карьера? Какое будущее?

– ...будущая чемпионка, – остролицая девчонка посадила щенка на ладонь и чмокнула воздух перед его мордочкой. – Я их вижу. Ленка вот не умела, а у меня глаз-алмаз. И заказчики это признавали. А Ленка... ну с собаками ладить умела, это да. И с людьми. Какая была? Наверное, никакая. Квелая. Сонная вечно. Мы с ней давно дружим, точнее вроде как дружим, просто она хоть и не гений, но кидать не станет. Вот и дело начали. Теперь-то я одна, но ничего, справлюсь. Правда, маленькие мои? Правда... Из-за чего повесилась? Так откуда ж мне знать! Может, она вообще ненормальной была...

Было не было. Не нашлось между этими людьми ничего общего, кроме писем, которые приходили к каждой из жертв. К сожалению, ни одно не сохранилось: родственники быстро избавлялись от напоминаний о трагедии.

Этот дом он купил по случаю, хотя теперь понимал, что ничего случайного в мире не происходит. Наоборот, любое действие, любой поступок предопределены.

Он вернулся, чтобы избавиться от кошмаров. Он прошелся по центральной улице, по которой когда-то бегал пацаном. Постоял у колодца, потрогал треснутую, съехавшую набок крышу, заглянул внутрь – в лицо дыхнуло плесенью и вонью. Вспомнил, как когда-то таскал ведра. Вниз летело весело, со звоном. Плюхалось, пробивая водяную гладь, и тонуло. Наверх шло тяжело. Скрипел ворот, на рукоять, отполированную до блеска, приходилось налегать всем телом, а бабы, стоявшие в очереди, не спешили помочь. Косились, шептались да хихикали, когда он, ухватившись за ручку ведра, тянул его, вываливая на себя холодную колодезную воду.

Твари. Ведьмы. Они все, жившие здесь, ведьмы. И не только они. Мир полон, мир стонет и, как некогда, требует очищения. Великая битва для одного человека.

Человека, который однажды вернулся в прошлое, чтобы изменить будущее.

Его дом стоял на прежнем месте. Стены в зеленый перекрасили, подоконники сняли и крыльцо развалили. А черепица почернела не то от сырости, не то от пыли.

Пока он стоял и разглядывал, пока боролся с воспоминаниями, из дома выбралась старуха. Уже позже он понял, что женщина не так и стара, но выглядела она древней – морщиниста и неопрятна.

– Тебе чего? – просипела она, кутая горло драным шарфом.

– Купить хочу, – неожиданно для себя сказал он.

Дом обошелся на удивление недорого, дороже вышло порядок навести, ремонт сделать. Не для того, чтобы стало лучше, но для того, чтобы стало так, как было. Почти так. В отличие от себя прошлого человек был старше. И точно знал, как ему жить.

И Господь, милостью своей, отдал наследство в руки его.

Алена не имела представления о том, как расследуются преступления. Воображение рисовало сыщика, который идет по следу с лупой наперевес и револьвером, лихо заткнутым за пояс. Он бодро находит улики, складирует в ячейках гениального разума, чтобы потом, разложив по полочкам, назвать имя злодея.

Но сыщика не было, ни с револьвером, ни без оного. Не было и свидетелей, которых можно было бы опросить, и уж тем паче улик.

Одни разговоры под брюзжание огня, запертого в печи.

Влад допрашивал ее с пристрастием, вытаскивая из памяти буквально все.

Детство. Летние каникулы. Бабушка-ведьма.

Смерть. Посылка. Вот оно, украшение. Не снимаю. Привыкла. Оно мой амулет.

Учеба. Новая школа. Танька. Дружба. Первое лето в городе. Скука. Потом привыкла. Взросление. Первая любовь. Поступление и снова учеба.

Родители переезжают в Штаты. Ссоры. Алена ехать не хочет. Доказывает самостоятельность. Истерика. Не потому, что самостоятельная, а потому, что влюбленная. Насмерть. Навсегда. До гроба и даже больше. Уступают. Уезжают.

Третий курс и беременность. Расставание. Упреки. Обиды. Смерть любви в стерильном кабинете. Почему не стыдно рассказывать об этом?

Потому что давно. Было-сплыло-прошло, травой поросло, в землю ушло... откуда слова? Память подсказывает. Слезы. Уговоры родителей, решивших, что теперь-то она точно подчинится. Упрямство: не хочу, чтобы жалели.

Госы. Диплом. Надо же, доучилась. Защита. Выпускной. Пьяная, и случайный секс с незнакомцем. У него квадратный подбородок со шрамом. И родинка на шее. Больше ничего не запомнила, а вот родинку до сих пор как наяву – черное пятнышко, грибок на ножке.

Поиски работы. Бесполезно, но если очень захотеть... хождения по мукам. Опять уговоры. Мысль, а может, и вправду переехать? Но удача, фирма, и снова любовь. Уже сдержанная, осторожная, с терпким привкусом разлуки.

Встречи. Связи. Скрытность. Он глубоко женат и недоступен. Мучительные вечера и слезы. Робкая надежда: с женой у него не ладится. И постепенная безнадега: расходиться не будут. Ради дочери. Сердце разваливается на куски и остывает.

Звонок: родители разбились. Насмерть. Прилетай. Прилетела. Растерянная и ошалевшая от внезапного одиночества. В последний звонок снова поссорились. Ее обозвали дурой. И стервой, которая чужую семью разрушает. А она плакала, что тоже хочет немного счастья. Разве это запрещено?

Теперь да. Похороны. Траур. Адвокаты. Дела. Незнакомые люди со знакомыми лицами со снимков, которые мама присылала. Спешат сочувствие выразить. Спасибо. Да, я в порядке. В полном порядке.