Екатерина Лесина - Слезы Магдалины Страница 13

Теперь да. Похороны. Траур. Адвокаты. Дела. Незнакомые люди со знакомыми лицами со снимков, которые мама присылала. Спешат сочувствие выразить. Спасибо. Да, я в порядке. В полном порядке.

Одиночество волнами, одна выше другой.

И волнорезом – бумаги. Подписать. И еще подписать. И вот здесь тоже. Вы понимаете, о чем речь? Конечно. Скоро возвращаться. Домой. Там он. Каким бы ни был, но утешит. Он ведь понимает, насколько ей важна поддержка...

Расставание. Жена опять беременна, а врал, будто давно не спит. Прости, пойми, у нас все было замечательно, и ты ни в чем не виновата.

А какая разница, кто виноват, если было хорошо, а теперь плохо? Не разбить, не исправить, так зачем искать виновных? Казнить нельзя помиловать...

Время как вода. Работа по инерции, с каждым днем все хуже. Уволят? Пускай. Деньги есть. Американское наследство, на сколько-то да хватит. Простите, мама-папа, ваша дочь и вправду дура.

Танькина свадьба. Вымученное веселье и краткая связь, которая немного оживила. Никакой любви, чистая физиология. Пусть так, но... удержаться не вышло. Увольнение.

Письмо.

Еще письмо. Страшно и жить хочется. Именно сейчас, когда уже на краю, очень хочется жить.

– Правильно, – Влад, обнимая, гладит по спине. – Для того край и нужен, чтобы понять: жить хочется. Всем хочется. Тебе и мне, и...

Не договорил, но понятно: даже ему. Тому, который убивает.

– Н-наверное, – только сейчас Алена поняла, что охрипла. Слишком много всего сказала, и ненужного тоже, но сожаления нет. – Наверное, я ему должна сказать спасибо. Он же меня спас. Иначе я сама попыталась бы...

– Скажешь. Обязательно.

Обыкновенная девчонка с обыкновенной жизнью, полной обыкновенных проблем, которых вдруг стало слишком много.

Алена, заплаканная и некрасивая, с пятном сажи на щеке и грязными, забранными в хвост волосами, вызывала жалость. А еще раздражение оттого, что позволила довести себя до подобного состояния. Вот с Наденькой такого бы не случилось.

Наденька идет по жизни, смеясь. Прямо, к цели, однажды пойманной в прицел черных глаз. Вскрывая защиту с ловкостью опытного хакера. Устраняя соперниц.

Плохо это? Хорошо? Она не будет плакать и жаловаться. Не станет рассказывать о неудачах, а слабость проявит лишь затем, чтобы в этой слабости увязла сила.

Настоящая ведьма. Мелькнувшая мысль заставила встрепенуться. Ну конечно, Надька упоминала о ведьмах! О знакомой своей, к которой письма приходят.

Черт, как он мог пропустить настолько прямую подсказку?

Нужно срочно переговорить с Надькой. Телефон? Нет. Не пойдет. Влад должен видеть ее лицо. А еще хорошо бы встретиться с этой ее пострадавшей подругой. Значит, нужно в город.

– Ты куда? – В Алениных глазах полыхнуло страхом.

– В город. Вернусь. Сиди здесь. Никуда не выходи, никому не открывай.

– Но...

– Если хочешь, чтобы я помог, слушай, что говорю, – Влад повысил голос, опасаясь сорваться. Спокойнее. С чего это он настолько завелся? Подумаешь, разговор. Или в город хочется? Но его-то никто в деревне не запирал. Дорога свободна. Садись и езжай.

Влад так и сделал.

Вопрос 4: Но где же он набрался такого опыта? И почему его не набрались другие?

Ответ: Ему не пришлось далеко ходить за опытом, ибо в марте 1644 года в городе, где он жил, обнаружилась секта из семи или восьми ужасных созданий, называемых ведьмами. Город этот находится в Эссексе и носит название Манингтри. В округе тоже обитали ведьмы, которые встречались со своими городскими товарками каждые шесть недель по ночам (и всегда то была ночь пятницы) неподалеку от его дома, где торжественно приносили жертвы дьяволу. Однажды обнаружитель услышал, как одна ведьма разговаривала со своими помощниками и велела им отправляться к другой ведьме, которую накануне задержали, обыскали в присутствии женщин, поднаторевших в поиске дьявольских отметин, и нашли на ее теле три соска, каких у честных женщин не бывает. После этого по приказу судьи они не давали ей спать три ночи, ожидая, что помощники придут к ней во время бодрствования, и действительно, на четвертую ночь она перечислила их по именам и рассказала, как выглядит каждый из них, за четверть часа до того, как они пришли в комнату. Первого она назвала:

1. Холт, который явился в облике белого котенка.

2. Фармара, толстый спаниель без ног, про которого ведьма, хлопнув себя ладонью по животу, сказала, что это она его так раскормила своей доброй кровью.

3. Уксусный Том, похожий на длинноногую борзую с бычьей головой, длинным хвостом и широко расставленными глазами, который, стоило обнаружителю заговорить с ним и приказать ему идти в место, отведенное ему и его ангелам, немедленно превратился в четырехлетнего ребенка без головы, обежал не менее двенадцати раз всю комнату кругом и исчез у дверей.

4. Сосун и Сахарок, два черных кролика.

5. Ньюз, черный хорек. Все исчезли, как только ведьма назвала нескольких других ведьм, от которых она этих помощников получила, указала других женщин, у которых были дьявольские отметины, и сказала, в каких местах их следует искать и сколько их там, а также назвала по именам их помощников, которых звали Элеманзер, Пайвакет, Пекин Корона, Гриззель Жадные Кишки, и других, каких имен ни один смертный не выдумает. И точно, когда обыскали и допросили указанных ею женщин, обнаружили у каждой точно такое количество дьявольских меток и в тех же самых местах, на которые она указала, и имена помощников они назвали те же самые, хотя и не слышали, о чем шла речь раньше, и так продолжали друг друга выдавать, пока в одном только Эссексе не набралась сотня женщин, предававшихся дьявольским занятиям, из которых двадцать девять были осуждены и привезены на казнь в тот самый город, где жил обнаружитель, и даже послали дьявола по имени Медведь убить его в его собственном саду. Вот так, посмотрев, как обнаруживают на телах ведьм противоестественные соски, и повидав сотни их, он и приобрел свой опыт и теперь убежден, что любой человек, обладая таким же опытом, мог бы определять ведьм не хуже, чем он и его помощники.

– И вы говорите, что зовут вас...

– Мэтью Хопкинс, ваша милость, – Мэтью снова вгляделся в чужие глаза, которые его, беспомощного, выворачивали наизнанку. Плыло отражение, кривилось. Кривилось и лицо его милости, графа Стаутона, вынужденного заниматься сим скучным делом. – Я, Мэтью Хопкинс, известный тем, что...

Джонни из Кимболтона не позволил договорить.

– Ваша милость, всем известно, что настоящий Мэтью Хопкинс стал жертвой дьявольского умысла! Два года тому он исчез по дороге на Грейт-Стаутон! Был унесен грозой, небывалой для этих краев, что является явным свидетельством присутствия ведьм!

– Он лжец? – графский пальчик простерся над столом, указуя на Мэтью.

– Нет, ваша милость, он не лжец. Он человек, чей разум затуманен колдовством, а душа опутана дьяволом. Не гнев, но милосердие и сострадание нужно проявить...

– Проявите.

Его светлость любил быть милосердным.

Спать. Закрыть глаза и спать. Можно с открытыми. Можно стоя. Падая. Лишь бы спать...

Укол. Выводит из забытья, заставляя встрепенуться. В лицо плещут водой, за плечи трясут. Пощечины. Он уже не чувствует ничего, а они все бьют. За что?

Потому что он, Мэтью Хопкинс, одержим.

Спасают.

Нельзя сдаваться. Нельзя поддаваться. Еще немного, и отстанут. Поверят. Успокоятся и Луизу отдадут... говорят, созналась. Конечно, она же слабенькая.

Руки в прозрачной коже, вены видны, каждую целовал. И пальчики с пятнышками-мозолями, розовыми ноготками. Раковины... жемчуг... спать.

Хватают за волосы, макают лицом в ведро. Воздуха!

– Отрекись!

Нет!

– Мэтью Хопкинс мертв!

Нет!!

– А ты просто думаешь, что ты – это он.

Нет!!!

Пузыри по воде, захлебываясь. Холодно. Больно. Боженька добрый, за что? И спать бы, спать... комната кривится, стены серые пузырями. Камень трескается улыбкой. Глаза без ресниц. Синие-серые-зеленые. Ведьмы! Всюду ведьмы! Раньше и теперь. Добрались, пробрались в бред и теперь тянут нити-взгляды, руки-грабли, когти желтые. Вот-вот ухватят!

– Держите! Крепче держите!

Отпустите, твари! Сволочи! Луиза, ты где? Пожалуйста, Луиза, не бросай.

– Одержимый!

Одержимый, соглашается тот, кто еще недавно твердо знал свое имя. Теперь его почти нет. Спать очень хочется, а Магдалина плачет. Надрывно так, на сотню голосов, пальцами дерут ослабшие струны нервов. Забираются под шкуру смехом дьявольским.

Ведьмы.

Луиза.