Дональд Уэстлейк - Мокрушники на довольствии Страница 12

Один из полицейских спросил.

– Джо Пистолет там был? На этом совещании.

– Парень из Европы?

– Возможно.

– Похожий на Джона Рафта, только без носа, – сказал я. – Мы только что познакомились.

– Да, это он, – ответил полицейский. – Он и занимался переустройством?

– Нет, просто сидел в качестве наблюдателя.

– Это совещание никак не связано с Кэнтелом? – спросил третий легавый.

– Разумеется, нет, – ответил я. – Кого волнует такой ничтожный бездельник, как Билли-Билли Кэнтел?

– Меня, – заявил Граймс. – Меня весьма волнует этот ничтожный бездельник. И если я его не поймаю, мы с тобой будем развлекаться, путешествуя по участкам, до тех пор, пока ты не превратишься в подопечного ведомства социального страхования.

– Но почему? – спросил я – Ладно, ладно, он поиграл ножичком и доигрался, но это его сугубо личное дело. Никто из нас не имеет к этому никакого отношения. Почему мы должны его покрывать?

– Вот это я и хочу знать, – ответил Граймс. – По идее, мы должны были сцапать его уже несколько часов назад. Кто-то его укрывает. Он – один из подручных Эда Ганолезе, стало быть, и покрывает его либо сам Эд Ганолезе, либо еще кто-то из его подручных.

– Вы придаете Билли-Билли гораздо большее значение, чем мы, – сказал я, от души желая, чтобы мои слова соответствовали действительности.

– А что делал Джек Эберхардт в квартире Джанки Стайна? – спросил меня четвертый легавый.

Я захлопал глазами.

– Кто?

– Не валяй дурака, ты знаешь их обоих.

– Джека Эберхардта и Джанки Стайна? Конечно, знаю. И что из того?

Они-то тут каким боком?

– Эберхардт караулил в квартире Стайна. Кого он там ждал?

– Почем мне знать? – сказал я, пытаясь сообразить, что же произошло.

Должно быть, легавые, подобно мне, решили, что Джанки, скорее всего, даст Билли приют, и приехали к нему домой, где застали Джека Эберхардта. Я знал, что Джек болтать не станет, и не стоит беспокоиться из-за него, но сам Джанки опять был под кайфом, и ему я уж совсем не доверял.

– Он поджидал Билли-Билли Кэнтела, – сказал легавый – Правда?

– Тебе это известно не хуже, чем мне. Что еще ему там делать?

– Может, они с Джанки друзья, – предположил я.

– Ты дважды выходил из дома, – сказал Граймс, опять меняя тему. Первый раз тебя не было с трех до пяти. Потом ты вернулся, а в половине девятого опять ушел. Когда же было это совещание по какому-то там переустройству? В первый раз или во второй?

– И в первый и во второй, – ответил я, жалея, что не могу соображать быстрее. Я слишком устал, чтобы думать, и с трудом вспоминал то, что уже успел им сказать. – В первый раз я только познакомился с этим Джо Как-его-там и рассказал ему о наших сложностях.

– О сложностях с Билли-Билли Кэнтелом?

– Нет. Я уже сказал, что к Кэнтелу это не имело никакого отношения.

– Простое совпадение, так?

– То, что мне пришлось работать? Я бы не назвал это случайностью, поскольку тружусь каждый день.

– Складно говоришь, сукин сын, – сказал Граймс.

Тут вошла Элла с подносом. Она одарила меня лучезарной улыбкой невинной девочки, попавшей на вечеринку.

– Привет, Клей, – сказала она. – Я сделала чаю со льдом.

Элла обнесла угощением всех легавых. Они не знали, как быть. Легавый готов ко всему, кроме одного – он теряется, когда к нему относятся по-человечески и принимают в доме, как гостя.

– У нас... э... у нас нет времени, – промямлил Граймс. – Мы как раз собирались уходить – О! – Элла очень мило надула губки. – Куда же мне девать весь этот чай?

– Посидите еще, – сказал я. Происходящее вдруг начало меня забавлять. Всегда можно выкроить пять минут, чтобы выпить чаю. На улице очень жарко.

Легавые беспомощно переглянулись и в конце концов решили остаться отведать чаю со льдом. До сих пор я стоял, но теперь уселся в кресло у телефона. Элла разнесла чай и устроилась на полу возле меня, положив руку мне на колени. Она выглядела очень славно и по-домашнему.

Наконец я нарушил неловкое молчание.

– Как я понял, делом занимается восточный отдел по расследованию убийств.

– Да, мы, – ответил один из незнакомых мне легавых.

– С чего бы? – спросил я. – Мне казалось, что Билли-Билли – не такая уж важная птица. Или это из-за женщины?

Я едва не произнес ее имя, что было бы ошибкой.

– Не думаю, что тебе стоит делить с полицией ее заботы, – сказал Граймс.

– Просто мы считаем Билли-Билли мелкой сошкой, – объяснил я ему. – И я удивляюсь, почему он так важен для вас.

– Ну-ну, – проговорил Граймс. – Я хочу, чтобы ты передал кое-что Эду Ганолезе.

– Разумеется, если я увижу его.

– Увидишь. А когда увидишь, скажешь, что нам нужен Билли-Билли Кэнтел.

Не позднее сегодняшнего вечера. Нам все равно, дышит он или уже нет, но он нам нужен. И если мы его не заполучим, то сами произведем кое-какое переустройство, так ему и скажи.

– Если увижу, – повторил я.

– Тебе следовало бы поменьше умничать, – сказал незнакомый мне легавый.

– Да, тебе следовало бы умничать значительно меньше, чем ты умничаешь.

– Он не может иначе, – ответил Граймс. – Такая у него натура. Грошовый жулик с незаконченным образованием, нечистой совестью и неумными мозгами.

Время от времени Граймсу удавалось задеть меня, и сейчас у него это получилось.

– Мистер Граймс, – попросил я, – объясните мне, что такое жулик.

– Тебе ли этого не знать.

– По-моему, жулик – это человек, который нарушает закон. А как по-вашему?

– По-моему – так же.

– Тогда покажите мне не жулика, мистер Граймс, – попросил я. – Покажите мне честного человека, мистер Диоген Граймс.

– Да хоть бы я.

– Вы что, никогда не мухлевали с подоходным налогом? – спросил я его.

Элла подняла на меня глаза и предостерегающе сжала мое колено, призывая к молчанию, но я был слишком зол. – Вы никогда не превышали скорость на милю-другую в час? Никогда не просили дружка-политикана подсуетиться, чтобы скостить вам налог на недвижимость?

– Граймс покачал головой.

– Никогда.

– Клей, – мягко сказала Элла.

– Погоди, – отмахнулся я. – Мистер Граймс, неужели вы никогда не закрывали глаза, если какой-нибудь влиятельный человек слишком близко подходил к грани, за которой начинается беззаконие? Никогда не изымали квитанции на штраф за нарушение правил движения или протоколы допросов сынка какого-нибудь толстосума, задержанного за пьяный дебош? Вы никогда не делали этого по указке начальства? Никогда не смотрели сквозь пальцы на то, как кто-то сует кому-то взятку?

– Клей, не надо, – сказала Элла.

Граймс поставил стакан с чаем на круглый столик и поднялся.

– Тебе бы замолкнуть несколькими фразами раньше, – сказал он. – Да, иногда приходится делать кое-что, поскольку нет выбора. И я не люблю, когда мне об этом напоминают.

– Вы жулик, Граймс, – заявил я. – Такой же жулик, как и все остальное человечество. Среди живущих не было и нет ни одного честного, Граймс. Но я чуть-чуть честнее большинства. Я хоть признаю, что жулик.

– Ты и впрямь думаешь, что это тебе оправдывает? – спросил один из легавых.

Я взглянул на него.

– Покажите мне человека, перед которым я должен оправдываться.

– Ладно, – сказал Граймс. – Поехали кататься.

Я пожал плечами и встал, стараясь не смотреть на Эллу, которая все сидела на полу возле меня и разглядывала нас снизу вверх.

– Разумеется, я поеду с вами кататься, – сказал я. – А когда вы откажете мне в моем законном телефонном звонке и начнете таскать меня из участка в участок, вынуждая адвоката догонять вас, вы нарушите закон в очередной раз и опять поступите как жулик.

Граймс поморщился и что-то буркнул, как будто взял в рот какую-нибудь тухлятину.

– Оставайся дома, умник, – сказал он. – Оставайся здесь и продолжай дурачиться, но не забудь передать Эду Ганолезе то, что я тебе сказал. Чтобы к вечеру вы мне доставили этого Билли-Билли Кэнтела. А если не доставите, то узнаете, как я умею жульничать.

– Я все передам, когда увижу его.

– Сделай одолжение.

Граймс возглавил отступление, и все пятеро вышли вон. Я стоял и пялился на закрытую дверь.

Элла поднялась и встала рядом со мной.

– Не надо было так. Клей, – сказала она. – Не стоило восстанавливать его против себя.

– Он сам меня довел, – ответил я. – Кроме того, я восстанавливаю его против себя уже много лет. Такая уж это игра. И самое смешное заключается в том, что Граймс – честный человек, а честные люди – самые ранимые твари на свете.

Она смотрела на меня взглядом, который мне не очень нравился.

– Уж ты-то у нас совсем не ранимый, верно, Клей?

– Стараюсь.

Она созерцала меня еще с минуту, а я ждал, гадая, какое решение вызревает у нее в голове. У Эллы был ровный, спокойный взгляд. Потом она отвела глаза, пересекла комнату и, взяв со столика поднос, принялась собирать стаканы с чаем.

Я следил за ней взглядом, чувствуя, как на меня наваливается тяжелая усталость. Сейчас я не был способен ни на какие размышления и не мог продолжать разговор с Эллой.