Искатель, 2001 №10 - Александр Дюма Страница 12

И хотя огромный экспедиционный флот Филиппа II был разгромлен англичанами летом 1588 года, весной 1593 Испания вновь серьезно угрожала Англии. По ночам на стенах лондонских домов стали появляться бунтарские лозунги и призывы, и тайный совет был вынужден создать следственную комиссию, наделив ее правом вторгаться в жилища частных лиц и искать там изменников. 12 мая, во время одной такой облавы, члены комиссии обнаружили и изъяли бумаги Томаса Кида, молодого драматурга, который делил кров с Кристофером Марло.

Никакой антигосударственной крамолы в записях Кида не было, зато нашлась крамола богохульная: драматург подвергал серьезному сомнению божественную сущность Иисуса Христа. Такое вольнодумство в те времена каралось смертью. Всего несколькими годами ранее за сходное преступление был заживо сожжен Фрэнсис Кетт, один из университетских приятелей Марло.

Кид всячески отрицал свое авторство и под пытками сообщил, что обнаруженные у него богохульные записки принадлежат Марло. Своим «признанием» Кид поставил тайную службу в очень неловкое положение. К тому времени Марло уже несколько лет выполнял деликатные поручения и был связным между Англией и континентальной Европой. В день ареста Кида он гостил в доме Томаса Уолсингэма, двоюродного брата сэра Фрэнсиса. Туда-то и доставили судебную повестку. Разумеется, драматург и разведчик немедленно явился в суд, где был арестован без объяснения причин и вскоре благодаря вмешательству влиятельных друзей выпущен под залог и подписку о невыезде.

А спустя двенадцать дней труп Кристофера Марло лежал на заплеванном полу дептфордской харчевни. Спрашивается: если Марло был. повинен в богохульстве, почему его отпустили под залог? Почему не подвергли пытке, как Кида, и не принудили сознаться в ужасном преступлении? Почему ему позволили встретиться с тремя весьма и весьма темными личностями 30 мая? Вероятно, вот почему. Сэр Фрэнсис Уолсингэм был человеком умным и коварным, но, несмотря на это, возглавляемая им секретная служба кишела агентами-перевертышами, которые хотели бы видеть на английском престоле католического монарха. Таким двуликим Янусом был и Роберт Поули, один из собутыльников Марло. После заговора Баббингтона его арестовали, но вскоре выпустили и восстановили в должности. Марло вполне мог знать о предательстве Поули и выдать его под пыткой, а заодно назвать имена других тайных врагов Елизаветы.

Ради безопасности этих людей Марло должен был исчезнуть. Так, может быть, компания кутил собралась в Дептфорде именно для того, чтобы заставить драматурга и шпиона умолкнуть навеки? Может быть, пьяная драка служила лишь маскировкой коварного и тщательно подготовленного убийства? Или истинной жертвой в ту роковую ночь стал вовсе не Кристофер Марло? Такое вполне возможно. Марло должен был давать показания в суде, и сэр Фрэнсис Уолсингэм резонно полагал, что эти показания могут серьезно скомпрометировать его как главу секретной службы, не сумевшего распознать врага в его рядах и к тому же сделавшего этого врага своим любимчиком. По некоторым данным, и Уолсингэм, и Марло были гомосексуалистами и обожали друг друга. Поэтому сэр Фрэнсис, естественно, искал способ разорвать отношения с Марло, разорвать решительно и бесповоротно, но, по возможности, безболезненно для поэта. Не исключено, что с его ведома Кристофер Марло и трое его приятелей устроили собственный заговор, целью которого были инсценировка гибели драматурга и его побег из страны. В 1955 году английский писатель Кэлвин Хоффман выпустил в свет книгу, в которой весьма убедительно доказывает, что жюри присяжных, оправдавшее Фрайзера, было ловко введено в заблуждение, и тело, предъявленное ему на дознании, принадлежало вовсе не Кристоферу Марло. Это был труп какого-то безымянного матроса, то ли убитого раньше, то ли залученного Марло в харчевню и «подставленного» под нож Фрайзера. Такую точку зрения поддерживает доктор Танненбаум, который убежден, что рана глубиной два с половиной сантиметра над правой бровью никак не могла привести к мгновенной смерти.

Впрочем, версия Хоффмана поразительна не только с точки зрения судебного медика. Этот автор считает, что после пресловутой драки в харчевне Марло под защитой Фрэнсиса Уолсингэма отбыл на континент, где как ни в чем не бывало еще четверть века писал пьесы, которые затем публиковал под псевдонимом… Уильям Шекспир. Примечательно, что первая публикация Шекспира, пьеса «Венера и Адонис», появилась в сентябре 1593 года, спустя три месяца после гибели Марло. И ни один серьезный исследователь творчества Уильяма Шекспира никогда не пытался отрицать, что его трагедии «Генрих VI», «Ричард 111» и «Тит Андроник» выдержаны в стиле Марло до такой степени, что бытует мнение, будто убиенный драматург приложил руку к их созданию (при этом предполагается, что пьесы написаны до мая 1593 года). Через семь лет после гибели Марло в свет вышел его перевод первого тома сочинений Лукиана, а затем в том же издательстве — сонеты Шекспира, посвященные «господину У. Г.». Хоффман считает, что «У. Г.» означает «Уолсин-Гэм», поскольку во времена Елизаветы имена часто писались через дефис.

Излишне говорить, что подавляющее большинство историков принимает версию Хоффмана в штыки, называя ее сущей чепухой. Но всегда ли право большинство? Уже доказано, что стиль писателя уникален, как отпечаток пальца, и подделаться под него невозможно. Попробуйте позаимствовать у автора хотя бы его лексический арсенал, и вы сразу же убедитесь, что это напрасный труд. Более того, словарь автора не меняется на протяжении всей его карьеры и служит абсолютно надежным опознавательным знаком. Так вот: набор слов, которые употреблял Марло (средняя длина слова — четыре буквы), совершенно идентичен шекспировскому.

А Клеменс Дейн, написавший в 1921 году пьесу «Уильям Шекспир», так и вовсе утверждает, что Кристофера Марло убил сам Шекспир, и драка между ними завязалась из-за какой-то девицы. Но это так, к слову, уж простите за каламбур.

Кроме того, необходимо честно и откровенно признать: никто не смог неопровержимо доказать, что актер Уильям Шекспир из Стратфорда как-то причастен к созданию пьес, публиковавшихся под его именем. На родине Шекспира знали как купца и ростовщика, но отнюдь не как писателя. Даже памятник, установленный в Стратфорде примерно в 1630 году, изображает Шекспира не с пером в руке, а с мешком, служившим в те времена символом купечества. Не сохранилось ни одной шекспировской рукописи, хотя в библиотеках и архивах есть немало рукописных текстов других литераторов елизаветинской эпохи. Ни родители, ни дети Шекспира не умели ни читать, ни писать, а судя по некоторым сохранившимся корявым росчеркам «бессмертного барда», он тоже был либо совсем, либо почти неграмотным.

К сожалению, теперь уже вряд ли удастся не — опровержимо доказать, что Марло писал под псевдонимом Уильям Шекспир и платил деревенскому лицедею за разрешение ставить на