Гелий Рябов - Мертвые мухи зла Страница 13

Знакомые слова, знакомая задача...

Расходились по одному. Домой Ильюхин вернулся на рассвете, голова гудела, как пустой котел раздачи на камбузе. Грохнулся в койку не раздеваясь. Спал - не спал, только все время лез Юровский, старался сдернуть брюки и совершить содомский грех. Проснулся разбитый, в полном ничтожестве, почти в отчаянии. "Он ведь, каин, еще под нас подведет... думал убито. - Как угадать? Он опытный, сука..."

Теперь заснул мертвым сном и проснулся от безумного стука в дверь. То был посыльный из ЧК. Пока все совершалось по плану Юровского. В гостиной ДОНа стоял письменный стол, за ним работал доктор Боткин. Полчаса назад, при досмотре помещений, в ящике письменного стола обнаружили пачку револьверных патронов. Посему Юровский предполагает всех незамедлительно расстрелять, для чего требует сотрудника Ильюхина в Дом Особого Назначения...

Бежал сломя голову, бежал так, как никогда не бегал. В гостиную влетел, теряя дыхание. Юровский стоял у стола прямой и гордый, как древний бог, Боткин замер у окна, царь с царицей прислонились к стене, Мария Николаевна молилась у иконы в углу.

- Вот, - сказал Юровский и швырнул пачку с патронами на стол. - Я требую, граждане, чтобы вы во всем сознались. В противном случае я буду принужден вас всех расстрелять. Немедленно.

Царица вскрикнула и спрятала лицо на груди мужа. Мария замолчала на мгновение, но тут же продолжила - громче, увереннее:

- ...не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень...

- Прошу за-амолчать! - заорал Юровский, но Мария продолжала:

- ...не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему!

- Откуда это? - тихо спросил Ильюхин.

- Какая разница... - махнул Юровский указательным пальцем. Прекрасный шанс, вот что я вам скажу!

- А Москва? Проверка? Господин Боткин, кто вам дал эти патроны?

- Здесь были две монахини... - растерянно отвечал врач. - Они убирали... убирали в присутствии охраны. А потом... а потом...

- Граждане Романовы могут уйти... - сжав губы, произнес Юровский.

Они уходили, не оглядываясь, и только Мария, оторвавшись от иконы, бросила из-под длинных ресниц долгий-долгий взгляд...

Или показалось Ильюхину?

- Ты, матросик, рискнул подставить мне ножку? - улыбнулся Юровский.

Лучше бы он не улыбался. Мразь ненавистная.

- Я вас спас... - угрюмо пробурчал. - И, главное: а что вы, дорогой та-ащ, придумаете, когда приедут остальные? По-умному надо, тонко надо, или я не прав?

- Черт с тобою... - Юровский снова провел пальцем по воздуху. Тонко-не-тонко... Че-пу-ха-с! У революции есть только целесообразность, вникни раз и навсегда!

И покинул гостиную, словно Наполеон поле боя - большой палец правой руки за бортом френча, левая отмахивает, как во время парадного марша.

Ильюхин вошел в столовую, в камине еще тлели угли, из-за дверей доносился негромкий голос великой княжны:

- В каждом стихотворении есть главные, решительно главные строки... Вот, например: "Все дышавшее ложью Отшатнулось, дрожа. Предо мной - к бездорожью Золотая межа".

...Возвращался в свою сиротскую квартиру и как безумный повторял услышанное. Едва дождавшись утра, примчался в "Американскую". Повезло: Кудляков спускался по лестнице. Схватил за руку, прочитал стихи, спросил шепотом:

- Что это, Кудляков?

Тот переменился в лице, сник и одними губами:

- "Непостижного света Задрожали струи. Верю в солнце Завета, Вижу очи твои..." - Повлек за собою, на улицу, уже усаживаясь в авто, добавил грустно: - Если запомнил - прочитай. Там...

Где "там"? Не объяснил и исчез. Голова шла кругом, вдруг услышал, как с треском распахнулась дверь, вывалился Юровский:

- Они уже здесь. Поехали.

И снова автомобили и пролетки у дома Ипатьева. Множество людей с узлами и чемоданами. Гуськом, под присмотром караульных, входят в калитку. Странная мысль: вот бы сейчас пойти и посмотреть, как дочери обнимают отца и мать, сестру... А этот мальчик в солдатской одежде, как будто с фотографии сошел... Алексей. Юровский произносит безразличным голосом:

- Сопляк... Собирался царствовать над нами. Щенок... А ведь неизлечимо болен. Гемофилия у него. Кровь не свертывается. Он этой кровью и изойдет...

Страшно. Признайся, матрос: очень страшно. У тебя нет сына. Пока нет. Но если бы его...

И судорога поперек лица. Юровский заметил. Глазаст.

- Что это ты?

- Борщом с гнилой свеклой накормили... - И без улыбки: - Мне бы теперь уйти. А то... обделаюсь.

- Сейчас поедем. Видишь, лет шестидесяти, в сером костюме с жилетом, голова седая, борода и усы? Это бывший генерал. Илья Татищев. Лишний. Теперь видишь двух баб? Пожилая, в черном, в широкой шляпе, старая? Это училка ихняя, Шнейдер. Рядом - помоложе, похожа на женщину нашего племени, это графиня, представь себе - Гендрикова. Обе лишние. Так вот: распорядись сейчас, чтобы этих сучек отправили в Пермь и там аккуратненько кончили. Аккуратненько... Способ пусть найдут сами. А Татищева этого мы сейчас увезем с собой... Топай, матрос.

Ильюхин побежал и, давясь, передал распоряжение юркому инородцу с маузером в деревянной кобуре через плечо. Тот откозырял:

- Щас. В самом лучшем виде. Генерала сам возьмешь?

- Сам. Не суетись, болезный...

Подошел к Татищеву:

- Видите, авто ожидает? Идемте...

- Куда? - заволновался, начал хватать какие-то баулы и чемоданы, они падали.

- Не извольте беспокоиться. Вещи доставим следом, в лучшем виде.

- Так куда же мы?

- В лучшую городскую гостиницу.

Врал и удивлялся истеричным своим выдумкам. Гостиницу? Что ж, можно и так сказать...

А Юровский баб этих не взял и поручил другим та-аваристчам только лишь по трусости своей. Слабо ему женщину застрелить. Боится железный чекист. Трус, и все!

Утешая себя этими пассажами, подошел к автомобилю. Татищев уже суетливо усаживался на заднее сиденье, стараясь поаккуратнее уложить пожитки.

- Этого совсем не нужно, гражданин... - Юровский навис над задним сиденьем и мгновенно все выкинул. - Вы не опасайтесь. Все подберут и внесут в дом. А мы с вами только зарегистрируемся.

- Но этот господин сказал, что в гостиницу! Как же так? - заволновался Татищев. - И вещи, мол, доставят...

- Не вижу противоречия...

Через пять минут остановились около тюрьмы и боковой калиткой прошли на кладбище.

- Это... Это и есть... гостиница? - Татищев все понял.

Юровский огляделся, неторопливо вытащил браунинг.

- Она самая, ваше превосходительство...

И выстрелил два раза.

Татищев рухнул и застонал, Юровский добил его, спрятал браунинг в задний карман брюк.

- Оружие революционеров! - сказал с гордостью. - Ты тут распорядись, чтобы закопали, а у меня еще дела...

Чтобы ты подох... И чтобы дети твои подохли. Все до одного! Сдерживая дрожь и ярость, направился к церкви. Увидел старика, тот подметал перед папертью.

- Пошел к стене тюремной! - приказал звенящим шепотом. - Там труп. Закопать без следа! И если только пикнешь-вякнешь - рядом зарою.

Заряжать главный калибр тяжело и хлопотно.

И революция дело хлопотное.

А быть чекистом - что ж... Для этого надо родиться с Лениным в груди и с наганом в кобуре.

Поутру вспомнил о монахинях. Они передали патроны. Сами по себе они этого не могли. Значит...

Значит, идет обслуживание главной задумки Юровского. И значит, кто-то из этих неотхаренных вовремя сук - на связи у Якова Михайловича. Это надобно немедленно проверить. И этот канал воздействия на семью - пресечь. "Накося, выкуси, железный Яков... Что понятно - то поправимо. Ты у меня фигу сглотнешь и не подавишься. И не заметишь. Ты, может, и от природы своей умелец, да ведь и мы... ты - ради мира у ног. И я - ради. Верю в солнце Завета. Вижу очи твои! Поборемся.

Но как выйти на этих черных помощниц? Как установить факт? Как пресечь - только незаметно, невнятно, чтобы не поняли, не догадались... Кулак не подмога. Наган - тоже. А если что не так... Амба.

Нужен Кудляков. А ведь странность: сколько работаем, а не удосужился узнать - где искать мил-друга, если что...

Он ведь оперативник. А у оперативника должно быть место, которое служит местом встреч. С теми, кто доносит. Жандармы, помнится, называли: "секретная агентура". Осведомительная и всякая-разная. А как узнать - где эта самая "явочная"?

Кто о ней, кроме Кудлякова, знает?

Председатель, вот кто! Лукоянов Федор Николаевич. Еще одна ошибка: надобно было представиться начальничку, как и положено культурному чекисту. Это Юровский сбил. И Татьяна. И Войков...

В "Американскую" помчался бегом. Поднялся в правое крыло на второй этаж, постучал. Голос послышался юношеский: "Да-да?"

Вошел. У окна молодой человек лет двадцати семи, бритый, в офицерской, тщательно отглаженной форме без погон, высокий, излишне худощавый. Лукоянов.

- Я - Ильюхин. От Дзержинского, из Москвы.

- Вы у нас две недели, а представляетесь только теперь? Ладно, какая нужда?