Александр Горохов - Наказание Страница 13

Квартира Яна Петровича была старой, несколько обветшавшей, досталась ему от отца, а тому от деда, героя гражданской войны. Новшеств Ян Петрович не любил, точнее, не стремился угнаться за модой, и потому интерьер его жилища был солиден, внушал уважение своей классической стабильностью: в основном красное полированное дерево и мореный дуб, письменный стол — так уж стол, двухтумбовый, под зеленым сукном, по краям отделан бронзой.

На все это архаичное великолепие Ян Петрович смотрел сегодня грустными глазами, прикидывая, сколько лет он ничего этого не увидит, сменив родной дом на лагерные бараки.

Он сидел у овального стола, неторопливо подводя итоги прожитой жизни, а его темпераментная жена металась по столовой из угла в стол и едва сдерживала себя, чтобы не кричать в полный голос.

— Но это же абсурд, дикость какая-то, Ян! Такого не бывает, просто не может быть! Они же мальчишки, несмотря ни на что! Но ты-то ведь — доктор наук! Тебе не пристало участвовать в этом абсурдном спектакле! Как старший товарищ, ты должен был объяснить этим ребятам всю бессмысленность их поведения!

— Дора, — спокойно остановил ее Ян Петрович, — я уже не вправе что-либо объяснять им. Не я заказываю музыку. А то, что они были мальчиками и ими остались, — не спорю. Но думать об этом надо было, когда писал на них донос. Позорный и бесстыдный. Наибольшая мерзость, до которой может опуститься русский интеллигент.

— Но тогда ты еще был, извини, советским интеллигентом!

— Не надо лукавить, Дора, — улыбнулся снисходительно и спокойно Ян Петрович. — Донос есть донос. Мерзость — есть мерзость. И она требует наказания. Я это понял и принимаю, как должное. Вот и все.

— Подожди, Ян. В конце концов, это был твой долг! Обязанность педагога — сообщать о нездоровых, разлагающих тенденциях в студенческой среде, указывать на виновных, чтобы остальной организм остался здоровым!

— Дора, — он укоризненно взглянул на нее. — Тебя не тошнит от собственных слов?

— Да не один же ты так делал! Общеизвестно, что на каждой кафедре всегда был, как минимум, один стукач! А на каждом курсе — один, а то и двое осведомителей из состава комсомольцев или уже коммунистов. Они доносили обо всем в ректорат, а чаще непосредственно в органы. Но их теперь простили. Давно простили! И стукачи, и их руководители живут себе припеваючи и занимают все те же высокие посты.

— А я себя простить не могу. — твердо ответил Ян Петрович. — И горжусь этим, даже цепляюсь за возможность понести наказание, очиститься, а потом начать новую жизнь.

— Но элементарное покаяние…

— Я был и останусь атеистом.

— Скажи мне все же, почему ты один должен понести такую тяжелую кару? Ведь ты даже доноса сам не писал! Ты только поставил подпись под тем, что написала Клара Яковлевна!

— Волынская уже платит.

— Чем?!

— Своей дочерью.

Дора Михайловна открыла рот, потом сказала с облегчением:

— Какое счастье, что Нина в Петербурге, а Миша в Бельгии! — и встрепенулась: — Зная Клару и ее нынешнее лирическое состояние, смею думать, что она рада отделаться от дочери!

— Не говори чепухи, — нахмурился Ян Петрович. — Она наказана. И наказана значительно страшнее меня. Я отсижу свой срок в заключении и вернусь человеком свободным, рассчитавшимся по всем счетам. А ее наказание бессрочно. Ее дочь повзрослеет и никогда не простит ей ни прошлого, ни настоящего. Она потеряла единственную дочь, что может быть хуже? — Он вздохнул, обнял жену и сказал, поучая, как ребенка: — Не ищи оправданий. Все это лицемерие и глупость, если не сказать жестче. Жили-были сопливые ребята, неопытные и глупые. В горячке событий кинулись в дело, суть которого не понимали. Сделали глупенький журнальчик. А подлые люди написали на них донос и отняли у несмышленышей более двух бесценных молодых лет.

— Но тогда считалось, что они сокрушают мораль, нравственность, даже основы государства!

— Ай, Дора! Посмотри телевизор, почитай газеты. Сокрушали и сокрушают, а Россия стоит. И стоять будет.

— Подожди, Ян! А если завтра ты узнаешь о готовящемся убийстве, тоже промолчишь? Если, положим, женщин и детей станут убивать?

— Оставь Дора. Эта тема стара как мир. В каждом случае должно быть свое решение. В прошлом я сделал неправильный выбор. Вот и пришел день расплаты. Дико, как страшный сон, но уж так мне повезло.

Дора Михайловна тяжело опустилась на стул, сникла, но до конца еще не смирилась. И не могла смириться, потому что за двадцать лет супружества привыкла к податливости мужа, разными путями, маневрами всегда добиваясь своего.

— Послушай, Ян, в любой ситуации можно найти выход, особенно теперь. Молодежь даже от армии откупается, альтернативной службой. Может быть, им деньги предложить? Продадим машину, продадим…

Ян Петрович невесело рассмеялся.

— Как же вы, женщины, одинаковы! Клара Яковлевна начала именно с этого, попробовала откупиться. Но погубленных лет не выкупить! Не оплатить! Если бы можно было решить это дело деньгами, то мальчики давно оставили бы и нас, и Клару в одном нижнем белье, а то и без него! Не забывай, что на нашей совести еще и смерть человека, — он осекся, нахмурился и голосом офицера, отправляющегося на передовую, сказал жене: — Время. Мне пора, Дора. Увидимся, наверное, не скоро. Но я повторяю еще раз и запомни хорошенько: при любых обстоятельствах ты НИЧЕГО, совсем НИЧЕГО не знаешь. И на суде тоже скажешь, что не знала НИЧЕГО. Иначе, Дора, после отбытия срока я к тебе не вернусь, не рассчитывай на мою мягкость.

— Ты уже не мягкотелый, — грустно улыбнулась она. — Быстро переродился. И это единственный положительный итог всей этой безобразной истории. Хорошо. Ничего никому не скажу. Будь мужественным… До конца.

Они поцеловались и через минуту Яна Петровича уже не было в квартире.

Его жена долго смотрела на телефон и жестоко боролась с соблазном поднять трубку и позвонить куда надо, в миг сорвать все эти дикие, нечеловеческие планы, но она знала, что Ян Петрович уже другой человек и что, выиграв сегодня, она может проиграть в будущем и потерять его навсегда.

Дора Михайловна вздохнула, автоматически взглянула на себя в зеркало, ужаснулась и пошла в парикмахерскую — жизнь продолжалась, хотя муж минуту назад и отправился «на дело», — ему предстояло совершить тяжкое уголовное преступление.

В тихом тенистом переулке Борис и Аркадий поджидали Яна Петровича и уже издали увидели его «жигули».

Борис махнул рукой и машина остановилась возле них.

Не дожидаясь приглашения, они сели на заднее сиденье, и Борис сказал приказным тоном.

— Вырубите мотор. Выслушайте последние инструкции.

— Я все проработал, продумал и усвоил, — строго ответил Ян Петрович, не чувствуя уже ни страха, ни робости, ни даже вины перед ними.

— Очень хорошо, — удовлетворенно отметил Борис. — Значит, действуете без истерик, не торопясь, предельно хладнокровно. Деньги берите из кассы. Сейф стоит в углу операционного зала. Если увидите, что он открыт, хватайте бабки и бегите. Теперь держите пистолет.

Борис протянул ему облупленный армейский пистолет.

Ян Петрович, не сдержав дрожи в голосе, спросил:

— Это… Какая модель?

— ТТ. Тульский «Токарев».

— Но я… я не умею стрелять!

— Совсем? — озабоченно поинтересовался Борис.

— Абсолютно!

— А в детстве не стреляли в воробьев из рогатки?

— Да у меня ее не было никогда!

— Ничего страшного, — меланхолично вставил Аркадий. — Мы это учитывали при выборе оружия. Борис вас обучит за секунду.

— Смотрите! — сурово произнес Борис. — Пистолет заряжен, патрон дослан в ствол. Это предохранитель. Снимаете с предохранителя и нажимаете на курок столько раз, сколько вам надо. Сколько пожелаете трупов, столько и будет.

— Да. Но…

— Стрелять нужды нет, — опять промямлил Аркадий. — Вешать вам на шею труп мы не имеем желания. Если вы сами, конечно, не вошли во вкус и не собираетесь прикончить пару кассирш и охранника, чтоб не оставлять свидетелей. Тогда дело другое, препятствовать не будем. Но угрожайте оружием сразу, от дверей. Еще лучше — пальните в потолок, это произведет хороший эффект.

— В потолок я тоже не буду стрелять. Могу в кого-нибудь попасть. Все-таки нервы напряжены.

Борис зло засмеялся.

— Это по первому разу! А потом вы будете проводить эту операцию спокойно, между завтраком и обедом! Штаны у вас еще сухие?

— Не надо так, — сдавленно ответил Ян Петрович и засунул пистолет за ремень брюк.

— Правильно! — одобрил Борис. — Чисто гангстерская манера! У вас явный талант к этому делу, Ян Петрович.

— Вот что, мальчики, — сухо сказал Ян Петрович. — Извольте знать свое место. Вы меня поняли?

Аркадий оттолкнулся от спинки сиденья и наклонился к Яну Петровичу.