Дом - Матс Страндберг Страница 13

Но ты хотя бы бросил наркотики. Шесть лет и два месяца назад.

Юэль вытаскивает внутренний пакет из коробки, которая все еще стоит на мойке, выжимает остатки вина в бокал и делает глоток. Заходит в мамину спальню и включает свет. Смотрит на кровать, в которой мама уже никогда не будет лежать. Раму смастерил дед Юэля, в изголовье сделал простенькую инкрустацию с цветами. Должно быть, потратил много времени. И кому теперь это нужно?

Юэль садится у изголовья. Смотрит на жирное пятно на стене. К нему приклеились пылинки и мамина волосинка. Первое время он думал, что мама трется головой о стену во сне, но это невозможно. Пятно слишком жирное и слишком быстро возвращается.

Оно хотя бы не увеличилось с сегодняшнего утра.

Юэль наклоняется к пятну. Принюхивается, но оно ничем не пахнет.

Может, внутри стены что-то течет?

Он приносит кухонную губку, находит под раковиной бутылку с чистящим средством. Вернувшись, брызгает на пятно, пока оно не покрывается пенящимися сугробами. Усердно трет зеленой стороной губки. Останавливается, только когда исчезает и пятно, и рисунок на обоях.

Юэль возвращается на кухню и выбрасывает губку. Два раза моет руки, чтобы избавиться от ощущения, что жир прилип к кончикам пальцев. Потом смотрит на телефон. Слишком поздно звонить на мамин прямой номер, он не хочет будить и снова волновать ее, но можно позвонить в отделение.

Странно звонить так поздно? Но еще более странно не позвонить вообще?

Он набирает номер. Идут гудки.

– «Сосны», отделение Г.

Женщина, которая сняла трубку, говорит на таком же ярко выраженном диалекте, на котором говорил и Юэль, когда здесь жил. Интересно, она уже слышала о сыне под кайфом, который привез несчастную Монику?

А что, если они позвонят Бьёрну и расскажут ему?

– Здравствуйте. Меня зовут Юэль, сегодня к вам положили мою мать Монику, вернее, она переехала к вам, я просто хотел проверить, как она.

На другом конце провода секундное молчание.

– Насколько я знаю, все хорошо. Сейчас она спит, наверное, лучше ее не будить.

– Да, конечно.

Где-то на заднем фоне слышится звук сигнализации. – Мне надо идти, – говорит женщина.

Что-то в ее голосе кажется знакомым.

– Конечно, – соглашается Юэль. – Спасибо.

Но женщина уже повесила трубку.

Нина

Нина открывает дверь в Г1, тянется к кнопке в прихожей и отключает сигнализацию. Из квартиры слышится инфернальный храп, и Нина заходит внутрь. Лампа у кровати включена. Нина видит свое отражение в окне, призрачно-бледное на фоне опущенных жалюзи. Виборг спит с широко открытым ртом. Подбородок касается груди. Худая шея в складках гармошкой.

Игрушечная кошка Виборг упала на пол, и из-за нее сработал датчик движения. Нина поднимает игрушку, гладит шерсть из огнеупорного материала. Кладет кошку между старушкой и стеной. Тихо выходит из квартиры и осторожно закрывает за собой дверь.

По ночам в «Соснах» совсем другая атмосфера. Через пару часов Нина разбудит стариков, чтобы сменить подгузники и раздать питательные напитки. Они не ели после ужина в пять вечера, и лучше им не голодать до утра. Некоторые из них разозлятся, другие будут волноваться. Всегда одно и то же. Виборг захочет позвонить по номеру, которым никто не пользуется, чтобы поговорить с людьми, которых давно нет на свете. Петрус попытается затащить ее в постель, называя ее сукой и шлюхой. Эдит заведет вечную шарманку о том, что она секретарь директора Пальма. И этой ночью Нине придется разговаривать с Моникой.

Но она предпочла бы всему этому общение с Юэлем, чей голос эхом отдается в голове. Как могло случиться, что она забыла его? Хриплый. Глубокий. Раньше он звучал гораздо старше своих лет. Теперь, наоборот, гораздо моложе. Этот голос перебросил Нину в прошлое. Словно не было последних двадцати лет. Пойдем со мной сегодня вечером. Без тебя весело не будет.

Нина идет в кладовку, где хранятся швабры и ведра, берет тряпки и вытирает роллаторы и инвалидные коляски, чтобы чем-то занять время.

Как она решилась показать свои стихи Юэлю в первый раз? Она понятия не имеет, но это было в тот день, когда они начали мечтать вместе. Он учил ее играть на гитаре, хотел, чтобы она писала тексты на его музыку. Юэль заставлял Нину быть смелее, идти дальше, копать глубже. Тексты стали ее отдушиной. В них она могла злиться, грустить, требовать. Доносить свои мысли хотя бы до самой себя. Выражать то, что происходило в душе, хотя потом ее слова произносил Юэль. Они были хороши. Очень хороши. И как раз тогда жизнь Юэля пошла под откос.

Нина делает уборку и поливает цветы в комнате отдыха. Заходит в комнату для персонала и вынимает посуду из посудомойки. Закрывает дверцу шкафа и слышит чей-то смех, громкий и радостный.

Она выходит в коридор. Снова слышит тот же смех. Старый и одновременно девичий. Он доносится из Г4. Дверь в квартиру Будиль закрыта, но в тишине все равно слышно хорошо. Нина стучится. Слышит, как Будиль хихикает.

– Уродец мой, – воркует она. – Ты же настоящее чудовище.

Дыхание отчетливо слышится в темноте.

Нина заходит в комнату и включает свет. Будиль сидит в постели. Ночная рубашка из выцветшей фланели обтягивает тяжелую грудь.

– Вы не спите в такой час? – спрашивает Нина.

Но Будиль не отвечает. Она напряженно всматривается в окно. И только когда Нина кладет руку ей на плечо, старушка вздрагивает и встречается с ней глазами.

– Там снаружи какой-то извращенец, – сияя от радости, сообщает Будиль.

– Ой, надо же! – Нина смотрит на опущенные жалюзи.

– Он, поди, надеется увидеть меня голой, но ничего не выйдет. – И Будиль снова оборачивается к окну: – Пошел отсюда, мерзкий мужик!

Восторг старушки так заразителен, что Нина невольно улыбается. Здесь нет фотографий Будиль в молодости, но Нине кажется, что она была красавицей. Интересно, всегда ли Будиль одинаково сильно любила мужчин? Много ли их у нее было или лишь несколько избранных? Как бы там ни было, Нина понимает, что сейчас Будиль взволнована. «Сосны» – женское царство. Большинство сотрудников – женщины. Большинство жильцов – женщины, пережившие своих мужей, и навещают их в основном дочери, подруги, сестры.

– Будет лучше, если мы шторы тоже задернем, – предлагает Нина.

Будиль косится на нее:

– Да оставь! Наверняка