Наталья Солнцева - Золотой гребень для русалки Страница 14

— Ты работай! — сурово приказал он. — Раскачиваться некогда.

Жизнь в Москве не обманула ее ожиданий, но оказалась гораздо жестче, чем можно было предположить. Тяжелее всего девушка переживала отчуждение подруг. В чем она перед ними провинилась? Сама удивилась, когда Калганов назначил ее солисткой группы.

— Я? А вдруг… не справлюсь?

— Это уже моя забота. Справишься, или мы распрощаемся.

Ее никто ни о чем не спрашивал. Она поняла, что мнение продюсера не обсуждается.

— Ты контракт читала, когда подписывала? — сверкал глазами Рома. — Я тебя не заставлял. Сама согласилась. Есть еще вопросы?

Вопросов не было. «Разве не об этом я мечтала? — думала Лея. — Я молиться должна на Калганова. Бога благодарить за такое стечение обстоятельств».

Инцидент в клубе «Спичка» поставил ее в особые условия. Калганов пошел на вынужденные меры, и девушки с ними смирились. А что они могли изменить? Связанные договором по рукам и ногам, «Русалки» не имели права голоса.

«А если бы Вишняков не ворвался в гримерную? — гадала Лея. — Если бы он сумел обуздать свою страсть? Если бы группа в тот вечер вообще поехала в другое место? Если бы…»

Целая карусель «если бы» кружилась у нее в голове. Что заставляет события развиваться так, а не иначе? Как сложилась бы ее жизнь, не случись в юности той роковой встречи? С тем незнакомым, ненавистным, проклятым, который сломал ее судьбу, разбил сердце, украл ее мечты.

Все девочки, подрастая, рисуют в своем воображении будущую любовь, жениха, свадьбу, детей, счастье в кругу семьи. Они с завистью смотрят на старших сестер и подруг, на невест в белых платьях, на героинь телевизионных сериалов — этих Золушек, которые становятся принцессами. Жестокие сказки для взрослых порождают ожидания, которым не суждено сбыться. Жестокие — потому что в реальности все по-другому, проще и безнадежнее.

Она тоже видела волшебные сны и ждала принца, пока окружающая действительность не разбила ее розовые очки. Черно-белый мир наводил на нее уныние. Только нетронутая красота природы давала ей отраду, питала ее душу. Почему бы из леса не выехать какому-нибудь Робину Гуду, прекрасному романтическому разбойнику, не посадить ее на своего коня и не увезти в убежище посреди непроходимой чащи? «Бредни!» — сказала бы ее мать. А что не бредни? Беспросветная бедность, деревянные дома без удобств, огород, монотонная грязная работа — и никакого будущего. Муж-алкоголик, который будет ее бить, плаксивые болезненные дети, вечное безденежье, стирка, кастрюли, грядки, резиновые сапоги, платок — после сорока она будет старухой с желчным характером и расшатанным здоровьем.

Наверное, она сгущала краски. Уж больно хотелось в большой город, туда, где течет яркая жизнь, полная удовольствий и неисчерпаемых возможностей.

Она всегда жила мечтами — с детства, с тех пор, как начала себя осознавать. Мечтала о красивых платьицах и туфельках с бантиками, о красивом доме, о красивой любви. Кто сказал, что детям снятся только игрушки и сладости? Ее посещали другие сны. Увидев на сцене поселкового клуба мальчиков и девочек в расшитых блестками костюмах, уже ни о чем другом думать не могла. Вцепилась в руку матери и давай вопить: «Я тоже так хочу! Я тоже!»

Разве не счастье — нарядиться в пышное платье с оборками, вплести в волосы ленты и цветы, плясать, петь, быть в центре внимания, получать аплодисменты? Больше всего ей нравилось восхищение окружающих. Разучивать песни и танцы было скучно, неинтересно, — но без этого на сцену не выйдешь. Кто станет просто смотреть на долговязую нескладную девчонку, белобрысую, с тощими, как у журавля, ногами?

Повзрослев, она поняла, что продолжения у этой сказки не будет. Слишком тернист путь на большую сцену, и в одиночку его не одолеть. Будь у нее талант, и тогда пробиться было бы трудно. А уж бесталанным и вовсе рыпаться не стоит. Музыкальный слух и кое-какой голосок, чувство ритма, природная грация, которая требует шлифовки, — не в счет. Таких «одаренных» — пруд пруди.

Осознав полное отсутствие перспективы, она наступила на горло своим ожиданиям, но, видимо, задушить их на корню не удалось. Ростки детской мечты о красивой жизни, о блеске и огнях сцены, упорно пробивались…

Уже в старших классах школы за ней начали ухаживать мальчики. Не самые привлекательные и не самые умные — почему-то она вызывала нежные чувства у хулиганистых, трудных подростков, двоечников и драчунов. Надо ли говорить, что такие «Робины Гуды» пришлись ей не по вкусу. Чего-то в них не хватало. Может быть, лоска, своеобразной чести, внутреннего достоинства, присущего герою английских баллад. Как ни парадоксально, разбойник, чтобы завоевать ее сердце, должен был быть благородным.

Спрос рождает предложение. Благородный разбойник не замедлил появиться. Романтический герой выехал прямиком из леса и пустил коня шагом по просеке, где она собирала землянику. Конь был под стать хозяину — такой же ухоженный, явно не здешний. К добротному седлу приторочена кожаная сумка с пледом, с провизией. И таким неправдоподобным казалось появление этого всадника, весь его вид, что она не поверила своим глазам.

— Эй, красавица! — окликнул ее всадник. — Мы с конем пить хотим. Есть вода поблизости?

Справа от просеки тянулся овраг, внизу звенел ручей. Она махнула рукой в ту сторону.

— Покажешь? — с надеждой посмотрел на нее Робин Гуд.

Могла ли она отказать? Она шла впереди, он, спешившись и ведя коня под уздцы, — за ней. Солнце горячо, по-летнему светило сквозь кроны деревьев. Пахло можжевельником. По склонам оврага цвели мелкие белые и лиловые цветы. На дне ручья, в прозрачной воде были видны каждый камешек, каждая песчинка.

Она шла, двигалась, что-то отвечала ему — как в тумане. Наверное, то была не совсем она, а ее воображаемый образ, освещенный ярким солнцем, рядом с образом всадника…

Само собой получилось, что мужчина расстелил на поляне круглую скатерть, угостил девушку коньяком, бутербродами с копченым мясом, бужениной, свежими помидорами. Сам почти не пил — только ей подливал в теплый, нагретый солнцем серебряный стаканчик. У нее закружилась голова — от крепкого напитка, от близости всадника. Запах его одежды из кожи, пряной туалетной воды, спиртного мешался с запахом цветов, хвои и конского пота. Бабочки порхали над скатертью, конь, отмахиваясь хвостом от насекомых, пощипывал молодую травку.

Лицо всадника — не юноши с пушком над верхней губой, а сильного зрелого мужчины — склонилось над ней. Они оба не совладали с голосом крови, разбуженным звуками и запахами весны, леса. Зов природы взял верх над запретами…

Она впервые оказалась во власти мужских ласк, отдалась чужой страсти. Как могла она противиться? Ведь ее грезы осуществлялись наяву… Неискушенная в любовных играх, она не сразу опомнилась и позволила ему перейти опасную черту, откуда уже нет возврата. Его руки скользнули к ней под кофточку, потом опустились ниже, к молнии на ее истертых джинсах… Потом она уже ничего не помнила, кроме неистовых поцелуев, своего слабого сопротивления и его натиска. Сопротивлялась даже не она — ее нетронутое девичество, еще не сломленная стыдливость, робкая чистота любви, не знающая физического акта. Плотское вторглось грубо, с болью, на миг затмившей сознание, со стоном, с криком, с наслаждением и ужасом от содеянного…

— Что ж ты молчала? — растерянно пробормотал он, увидев кровь.

А что она могла бы сказать? Ему, пришедшему из волшебных снов? Из Шервудского леса, сотканного нитью ее мечты… Он пришел по-разбойничьи и, не спрашивая, взял ее, похитил ее девственность и ее душу. Поступил с ней так, как поступают лесные люди с глупыми, наивными девушками. Робин Гуд в кожаной одежде, которой ей до сих пор видеть не доводилось, с запахом, которого она ни разу не ощущала, с лицом и глазами, не похожими ни на какие другие. Со шрамом на левой брови, с горячими и требовательными губами, с руками нежнее шелка…

— Почему ты меня не предупредила? — нахмурился он. — Сколько тебе лет, лесная колдунья? Надеюсь, не пятнадцать?

Ей было шестнадцать. Она плакала, но не от горя — от счастья. Наверное, мужчина по-своему истолковал ее слезы. Она ничего не успела сообразить, как разбойник вскочил на коня и скрылся из глаз. Ускакал прочь…

Напрасно она день за днем, месяц за месяцем приходила на то место. Робин Гуд бесследно исчез…

Может, ничего и не было? И та вспышка молнии почудилась ей — под сладостный шепот ручья, под вздохи ветра. Она просто перегрелась на солнце, и ей все привиделось. То было наваждение, которое наслал на нее леший…

Однажды ей в голову пришла страшная, беспощадная мысль: «Романтический герой» воспользовался случаем, напоил ее и… изнасиловал. Она же сопротивлялась! Пусть вяло, но…

«Не лги себе, — эхом отозвался ее внутренний голос. — Ты сама хотела этого. Ты могла не пить столько, могла сразу уйти. Могла дать решительный отпор». Могла, не могла! Какая теперь разница? Ужасно, что воспоминания о тех мгновениях стали ее единственной радостью. Она бы все отдала, лишь бы та встреча в лесу повторилась…