Александр Скрягин - Тайная геометрия Страница 14

Майор остался один.

Вернее, он думал, что остался один.

Не успел он выдохнуть воздух, окончательно завершая только что случившееся событие, как из-за альпийской каменной горки выступил невысокой плотный крепыш.

На нем без единой морщинки сидел светло-синий летний костюм с галстуком в мелкую красно-белую полоску. Узел галстука, отметил Ефим, был завязан безукоризненно. Это обращало на себя внимание. В последнее время галстуки завязывать разучились. Не только у обычных людей, – даже у публичных политиков, участников элитарных вечеринок и дикторов телевидения, – узлы накручивались безобразной толстой котлетой. А не аккуратным, обращенным вниз равнобедренным треугольником, чья форма была выверена десятилетиями борьбы мужчин за собственную привлекательность.

– О, женщины! Цветы жизни и радость мужчин. Завидую! – приятным баритоном с легкими гортанными нотками, уроженца Кавказа, произнес незнакомец.

Ефим перевел взгляд на то, что находилось над галстуком.

Лицо.

Слегка смуглое. Глаза – карие. Рот твердый. Нос – помесь клюва крупной хищной птицы и спелого банана. Характерная примета – выдающийся вперед подбородок, похожий на костяной биллиардный шар, но только не цвета слоновой кости, а словно вымазанный черным обувным кремом. В центре шара – небольшая ямочка, как от хорошего удара твердым кием. Заслуживающее внимания лицо.

– Георгий Константинович Ицехвели, – сказал его обладатель, протягивая руку. – Но я люблю, когда меня зовут просто – Гоча.

Ефим прислушался к его голосу. Похоже, все-таки по горным тропинкам ходил не сам Гоча, а его родители. Если не дед с бабкой. А то и более отдаленные предки. Акцент, да и гортанные нотки, скорее, наигрывает. Кавказец среднерусского разлива, сделал вывод Ефим.

Гоча руку жал осторожно, но из своей ладони не выпускал, ждал, чтобы майор назвал себя. Майор и назвал:

– Иван Иванович, – твердо произнес он, и, видя, что, Георгий Константинович не удовлетворен, добавил: – Иванов.

Мышцы на мужественном лице собеседника на мгновение напряглись. Но тут же распустились в улыбке:

– Ай, правильно, генацвале! Верно, говоришь! Я так и думал: Иванов Иван Иванович! – он подмигнул веселым грачиным глазом, и, наконец, отпустил Мимикьяновскую ладонь.

Майор слегка развел руки, что можно было понять как угодно. Например: «Да, вот, такими уж, распространенными, как картошка, именем, отчеством и фамилией меня мама с папой наградили, что ж тут поделаешь!», Или, так: «Сам понимаешь, что зовут меня по-другому, но давай пока на этом варианте остановимся».

– Слушай, Иван Иванович, а чего этот мы тут с тобой здесь, в кактусах стоим, а? День-то какой? – дружелюбно блестя птичьими глазами, спросил новый знакомец. – А, что, если, на воздухе посидеть? Винца хорошего выпить? Люля-кебаб немножко покушать? И поговорить? А? – склонил он к плечу крепкую голову.

– О чем мы с тобой, Гоча, говорить будем? – поинтересовался майор.

– У хороших людей всегда, о чем поговорить найдется! – подмигнул птичьим глазом потомок горных абреков. – О шапке твоей электрической, например, а? Ты как?

Майор смотрел на Гочу и соображал.

Планы на дальнейший день у него в голове были совсем другими.

Странный кавказец появился на его пути неожиданно, как принесенный почтальоном счет в пол зарплаты за телефонные переговоры с Петропавловском-Камчатским, которых не было не только в прошлом месяце, но и вообще никогда в жизни. Появился, и сразу – нарушил дальнейшие его планы на день.

«Что еще за электрическая шапка такая? – думал Ефим. – То ранцевый вертолет на ракетной тяге, то – какая-то микроволновка для ионосферы, теперь вот – электрическая шляпа…»

Он подумал-подумал, да и кивнул Гоче, соглашаясь на его предложение.

Из Зимнего сада они вышли через служебную дверь, ведущую во двор Дома ученых. Инициатором такого пути был Ицехвели.

В голове у Ефима закрутилась заводная «лезгинка». В этом, учитывая происхождение его спутника, не было ничего удивительного. Ни «Степь широкая» должна же была зазвучать у него в ушах! Удивительной была лишь аранжировка горского танца. Лезгинка звучала в исполнении тонких серебряных труб и тяжелых труб-валторн. И вот в такой интерпретации становилось очевидным: лезгинка – это не только танец задора и веселья. Это – танец скрытой тревоги. Просто эта тревога хорошо в нем спрятана.

Обойдя серую стену Дома ученых, они оказались у пивного бара.

Когда они шли между столиками, Ефим увидел, что лаборатория пространственных измерений в полном составе сидела над кружками с пивом. Ее сотрудники пригнулись и сдвинули головы. Будто заговорщики. Заметив Ефима, они позы не изменили. Но провожали его и Гочу блестящими глазами до самой шторы в отдельной кабинет. Так локаторы ПВО следят за идущими вдоль границы вражескими истребителями до той поры, пока те не уйдут, заваливаясь на крыло, вглубь своей территории.

А за пластмассовой, как в ванной комнате, шторой все уже находилось в готовности.

На скатерти стояли две большие тарелки. На тарелках – покрытые коричневой корочкой колбаски люля-кебаба, политые ярко-красным томатным соусом. Горки ломтиков жареного во фритюре картофеля – на отдельной посуде. Между ними – большое блюдо с зеленью, поблескивающей водяными капельками. В самом центре, над всем этим великолепьем – высокий керамический кувшин с длинным тонким носиком, изогнутым, словно шея у лебедя.

Ицехвели разлил вино в тонкие бокалы. Солнечные лучи взломали непроницаемую винную поверхность, высветив таинственную внутренность гранатовой пещеры, где обитал демон веселья – добродушный, капризный и коварный, – в зависимости от настроения.

– Слушай, Иван Иванович, давай выпьем за твою светлую голову! – высоко подняв бокал, с задушевной торжественностью опытного тамады, произнес Гоча.

– Голова, как голова, – на всякий случай поскромничал Ефим. – Чего за нее пить?

– Э-э-э, нет, дорогой! – энергично возразил Ицехвели. – За такую голову выпить стоит! Какая еще голова такую электрическую шапку придумать смогла? Никакая не смогла! А твоя – смогла! Это ж надо такое… – Гоча пошевелил пальцами свободной руки, – сотворить! Я скажу тебе, Иван Иванович прямо! Не такой Гоча человек, чтобы с тобой хитрить! – Он слегка нагнулся над столом. – Ведь в нашем деле, что самое главное? Не бумажки из кассы взять. Сейф ломануть и дурак сможет! Инкассатора на землю положить – ума много не надо. Они сейчас такие, что на рожон лезть не будут. Не за что им теперь умирать. Еще за свои деньги рискнуть можно, а за чужие? Но взять деньги – полдела, даже четверть, одним словом, тьфу, ерунда! Главное, – как уйти? Как сначала подойти не заметно, и как после дела с овощами уплыть! Тут-то как раз вилка в штепсель и не входит! Тут-то все и палятся! А с твоей шапкой-невидимкой – красота получается! Заслоны тишком миновал, появился, где надо, автоматом, да мордой раскрашенной сторожевых псов пугануть, и – фиу! – нет тебя! Исчез! В воздухе растворился! Кого ловить – неизвестно! Красота! Конечно, если бы еще твоя шапка-невидимка не одну минуту работала, а, скажем, час! Ну, хоть полчаса! Каких бы можно было дел наделать!

Ицехвели мечтательно уставился в даль проспекта Науки. Какое-то время он сидел неподвижно, погруженный в сладкие грезы открывшихся его внутреннему взору перспектив. Потом он вздохнул, возвращаясь в пивбар, и, взглянув на Ефима, махнул рукой:

– Да, я все понимаю! Емкость аккумулятора, запас энергии! Все знаю! Гоча – человек образованный! Гоча – политехнический институт закончил. Почти… Но, скажу тебе так, и одна минута, это в нашем деле – ой, как не мало! Как раз на подход-отход! Так что, ты, Иван Иванович, не возражай – золотая у тебя голова. Вот давай, за нее и выпьем! – в конце речи тон голоса Георгия Ицехвели взлетел почти на октаву.

Не найдя, что ответить на прозвучавшую в его адрес льстивую кавказскую оду, Мимикьянов только пошевелил волчьими бровями и выпил половину бокала. Рубиновое вино оказалось отличным. В меру терпким. В меру сладким. Кислинка – тоже без перебора.

Когда Ефим опускал на стол недопитый бокал, ему показалось, что живущий там демон, умильно сложив ручки на груди, поощрительно улыбается ему, покачивая головой, украшенной козлиными рожками.

А в уши к майору Мимикьянову, как-то совсем незаметно, пробралась новая мелодия.

Он прислушался.

Это во второй раз за сегодняшний день проснулось «Болеро» Равеля. Странная, повторяющаяся мелодия будто подстегивала неторопливо идущий среди песков времени незримый Караван Событий.

– Пробуй люля-кебаб, дорогой! – сказал Гоча. – Специально для тебя делали! По моему рецепту. Из барашка! С куркумой! Пальчики оближешь, а, потом и вилку скушаешь, потому что остановиться не сможешь!

Ефим попробовал мясную колбаску. Действительно, Гоча не обманул: люля-кебаб оказался выше всяких похвал: покрытый тонкой хрустящей корочкой сверху, сочный и парящий ароматом внутри. С настоящим мясным вкусом, приправленным какой-то возбуждающей экзотической ноткой.