Астра - Крепитесь, други! Страница 14

— Вот… — начал он, — если спросить человека о его потаенной мечте, что ответит правдивый? Голубая мечта — кайф на островах. Прямо ли, косвенно, но все желания сводятся к блаженному безделью. Заработать и балдеть. Кто-нибудь против?

— А как же театр? — улыбнулась Агнесса.

Она была очень элегантна в белой блузе и черной короткой юбке; сочетались оба цвета в шелковом банте в черно-белую полоску, завязанном на груди у низкого выреза.

— Театр — это развлечение, — ответил Виктор, — это — когда надоест. Как и музыка, книги, даже любовь. В начале начал лежит богоравное бездействие зародыша, сохраняемое в глубинах памяти. К нему-то и стекает человек тысячью ручейков в течение всей своей жизни. Какие идеи?

На эти слова неожиданно возразил почти всегда молчаливый Максим Петрович. Он обернулся от компьютера и произнес с мягкой улыбкой, осветившей его некрасивое лицо.

— С вашего разрешения, простите, должен возразить, что в это суждение вкралась неточность. В глубинной памяти человека, действительно, сохраняется некая память. Однако не о бездействии. Напротив! Это ликование зарождающейся жизни, торжество воплощения духа и космического света. Именно они озаряют человека врожденной радостью, а вовсе не память о неподвижности.

— Артисты не всегда сильны в точных знаниях, — съязвил Юра.

Виктор изогнул губы.

— Может быть. И все же, будь у нас деньги, мы бы здесь не сидели. Именно это я и хотел сказать. Есть возражения?

Агнесса привычно покачалась на откинутом стуле и негромко прочитала нечто стихотворное.

Предел всех стремлений, трудов и волненийО, наконец-то, покой беззаботный!..Сом лупоглазый в тине болотной.

— Это чье? — спросил Виктор.

Она неопределенно улыбнулась.

В эту минуту дверь распахнулась. Взволнованная, краснощекая Екатерина Дмитриевна с мокрым зонтом и в таком же мокром плаще, ворвалась в комнату и страстно заговорила с порога, снимая и встряхивая плащ и зонт.

— Ах, какой глупый случай произошел с нами на фирме! Подумать только! Ах, какая осечка! Ах, ах, никогда себе не прощу!..

Овладев вниманием, она развесила одежду на вешалке, вымыла руки и встала поближе к директорскому кабинету.

— Ну, значит, сидим на фирме, ведем переговоры с одним клиентом, русским «французом». Их тех, что когда-то уехал, сейчас вернулся, торгует косметикой парижских Домов. Пьем чай, договариваемся о целой рекламной компании для его парфюмерии, тысяч на двадцать долларов. Неплохо для моей начинающей девочки? Среди последнего набора есть такие таланты!.. Ладно, обговорили сроки, объемы. Все готово Подписываем. И вдруг…

Она сделала многозначительную паузу, укоризненно покачала головой. Виктор чуть заметно улыбнулся.

— И вдруг я, балда, возьми да и спроси у него чисто по-матерински, как, мол, Эдинька, встретила вас родина? Я-то хотела как лучше…

— … а получилось, как всегда, — перебил Юра известным, вмиг подхваченным высказыванием Черномырдина.

— Ну да, — не вникая, продолжала Екатерина Дмитриевна, — хотела показать новенькой девочке, как надо раскручивать клиента, а он… он как схватится за голову, чуть не слезами плачет. «Ой, плохо мне, плохо! Уеду, уеду! Зачем мне реклама, уеду, уеду!»… Вот так. Какая там рекламная компания… Насилу уговорили на несколько строчек. Вот незадача-то. Упустить такой договор! Сделку века! Своими руками… Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

После этого Екатерина Дмитриевна с сокрушенным видом уселась за свободный стол. Здесь, на старом месте, ей было уютнее, чем в комнате напротив, несмотря на хорошие деньги и должность малой правительницы.

Заслыша ее, из кабинета показалась Валентина.

— Всякое бывает, не печальтесь, — утешила она. — Наша Агнесса вчера одной фирме скидку дала в сорок пять процентов. Пожалела бедненьких.

— Им тоже нелегко, — спокойно посмотрела Агнесса.

Валентина величественно встала возле ее стола.

— Не переживай ты о них, дорогая моя! Раз существуют, да в рекламу идут, значит, деньги у них есть, не пекись и не волнуйся. Ты вот одна на семью пашешь, а у них сколько народу? Наскребут как-нибудь и без твоей помощи.

Валентина разогналась было на строгое внушение, но Агнесса как-то не схватывалась, словно исчезла для нее с некоторых пор. Вот она, здесь, а не ухватишь. Что за странность?

— Если всех жалеть, по миру пойдешь, — заключила она, заглушая тревогу. — Эмоции надо оставлять дома, в бизнесе не место дамской чувствительности.

Виктор поднял указательный палец.

— Остерегайтесь первых побуждений, они всегда благородны.

— Золотые слова, — благодарно улыбнулась Валентина. — Кто это сказал?

— Талейран.

— А кому? Наполеону?

— Как бы он посмел?! Фуше.

Шурочка смотрела на Виктора с восхищением.

— Какой ты умный, Витя!

— Аж противно, — добавил Юра.

— Что, что? — негромко переспросил Виктор.

Стало тихо.

— Что слышал…

— За такие слова…

— Морду бьют? Я и не то скажу. Ты не артист, ты попугай, у тебя за душой ничего своего нет. Ну, ударь, ударь! Получишь!

Виктор угрожающе поднялся, сделал шаг в его сторону. Женщины взвизгнули.

— Вы что, вы что! С ума сошли? Витя! Юра! Успокойтесь!

Екатерина Дмитриевна схватила юношу в охапку, вытолкала за дверь и ушла вместе с ним. Валентина стояла бледная, как полотно.

— Стыдно, Виктор! Или мало крови вокруг?

— Он сам напрашивался, я не виноват.

— Кто умнее, тот и виноват.

На следующий день пошел ранний октябрьский снег. Хрупкая белизна покрыла тротуары, выступы домов, неопавшую листву на деревьях, совсем по-зимнему обозначила трещины на асфальте, черные незаметенные плеши и рисунки автомобильных шин. В воздухе сквозила свежесть и бодрость, необходимые для первой охоты.

Виктор подходил к невысокому особнячку шоколадного цвета. «Банкъ „Классикъ“» было начертано литыми золотыми буквами, и также ясно отсвечивала золотом массивная дверная ручка. Но удлиненные окна с выпуклыми продольными обводами вдоль по фасаду, подчеркнутыми слоем снега, напоминали сейчас греческую трагическую маску, а сам трехэтажный домик, зажатый между высотными великанами, был похож на скорбного африканского пигмея.

«Идиоты, — прищурился Виктор. — Я бы такому банку и копейки не доверил».

Пропуск ожидал его. Через минуту, взлетев через ступеньки на второй этаж, он толкнул дверь в кабинет с табличкой «Связь с общественностью». В тесноватом кабинете стояли два стола. Дальний был пуст, из-за ближнего поднялся навстречу лысоватый мужчина неопределенных лет, за тридцать или больше, в сером костюме, и протянул руку. Она была мягкая и влажная. Виктору захотелось достать платок.

— Вы пригласили меня, чтобы… — начал он известными словами.

— Да, да, — сбивчиво заговорил чиновник, — мы бы хотели дать рекламу, но я не знаю, когда именно. Все как-то не доходит… Дней через десять утвердят бюджет на следующий год, тогда мы определимся. Я сам ничего не решаю, как скажут, так и делаю, — он словно извинялся и просил Виктора скорее разобраться, с кем тот имеет дело.

И Виктор разобрался: с шестеркой, мелкой рыбешкой среди акул банковского бизнеса, раз и навсегда испугавшимся человеком, который боится лишний раз поднять голову, чтобы не засветиться перед начальством.

«Я теряю время»- Виктор поиграл желваками.

— Вот, — продолжал тот, — сказали, сделай папки, я заказал. Разве плохо? Вот логотип, фирменный знак, все в цвете. Смотрите, как красиво. А им не нравится. И я виноват. Возьмите себе, пригодится.

— Вы не боитесь упустить шанс? — перебил Виктор. — Именно сейчас, когда банки средней руки кинулись в газетную рекламу, словно стая волков? Видели бы вы эти полосы, эти целые газетные страницы!

— В самом деле? Я не знал. С чем это связано?

— По большому счету, с правительственным кризисом, положением в стране, шаткостью валютного курса… — Виктор рубил и бросал горстями, как Цицерон.

— Но мы банк продовольственный, наши учредители работают на отечественном рынке и не подвержены…

— Все мы в одно лодке.

Тот словно покрылся серой пылью, встал и забегал по кабинету.

— Какие объемы они берут? Долларов на сто пятьдесят?

— Я же сказал, заказывают чуть не развороты, но, в среднем, не менее четверти газетной полосы за две с половиной тысячи долларов, четыре публикации подряд. Четырехкратное появление — закон для газеты, вы должны знать об этом.

Заготовка, заполненный бланк договора на такой объем уже лежал в его дипломате. На меньшее он не согласен, его унижают мелочи на двести долларов, с которыми носятся бабешки в агентстве!

Чиновник отрицательно потряс головой.

— Это невозможно! Десять тысяч! Таких денег мне не подпишут, — он придвинул к себе прайс-лист с расценками. — Мы закажем прямоугольнички величиной со спичечный коробок по двести долларов. Четыре раза, согласен.