Астра - Крепитесь, други! Страница 15

Заготовка, заполненный бланк договора на такой объем уже лежал в его дипломате. На меньшее он не согласен, его унижают мелочи на двести долларов, с которыми носятся бабешки в агентстве!

Чиновник отрицательно потряс головой.

— Это невозможно! Десять тысяч! Таких денег мне не подпишут, — он придвинул к себе прайс-лист с расценками. — Мы закажем прямоугольнички величиной со спичечный коробок по двести долларов. Четыре раза, согласен.

Виктор молчал. Он сидел с каменным лицом и держал паузу. «Не пережать бы»- отслеживал одновременно. Серый человечек стал еще пыльнее. Не хотел бы Виктор оказаться на его месте! Но раз тот держится за свое кресло, пусть отвечает за связи с общественностью на полную катушку. Эмоции надо оставлять дома.

— Значит, договорились, — заискивающе улыбнулся тот. — Четыре раза по одной шестьдесятчетвертой части газетного листа. А что? Славная реклама, все видно.

— Управляющий вас не поймет, — нанес Виктор прямой удар. — Такой солидный банк и какой-то спичечный коробок…

— Полагаете? — потерялся тот, — что же делать?

И с перепугу, как храбрый заяц, соединился по телефону с секретарем. Из разговора Виктор понял, что управляющий — женщина.

Тот положил трубку.

— Пойдемте вместе, а? — бедняга стал просто жалок.

— Охотно. Она — красивая баба?

— Ух! Спросите что-нибудь полегче.

Они вышли в коридор, стали подниматься на третий этаж. Виктор отключился, прикрыл глаза… Через порог сановного кабинета он переступил стремительно и страстно, как Дон-Жуан и Наполеон в одном лице. Талант везде талант! Эту премьеру он играл за металл. Женщина слушала его молча, не прерывая, и словно пила отравленное вино его слов. Это была полноватая, прекрасно-ухоженная дама с умным, почти мужским лицом. Не давая опомниться, он подвинул ей заполненный договор. Ее перо нацелилось в уголок для подписи.

— А если я хочу скидку в одиннадцать процентов? — медленно проговорила она.

— Я дал десять.

— А мне нужно одиннадцать, — она защищалась от него вздорной прихотью.

И тогда он скупым движением извлек из кармана бумажник, вынул стодолларовую, заветную, последнюю свою, купюру и бросил на стол, словно козырного туза.

— Одиннадцатый процент! Подпись!

Она расписалась на договоре, и откинулась в кресле. Ее глаза, умело обведенные тенями, смотрели на него с неподдельным восхищением.

— Переходите к нам работать, — неожиданно предложила она. — Вы далеко пойдете. Нам такие нужны.

— Нам тоже, — кивнул он. — Но подумаю.

— Деньги получите в бухгалтерии. Наличными, в долларах. Расписки не надо.

Минут через сорок Виктор стоял перед Валентиной.

— Вы взяли банк? — всплеснула она руками. Порывисто поднялась, поцеловала его в щеку и стерла душистым платком след от губной помады. — Как вам это удалось? Расскажите, поделитесь.

Виктор поднял брови и любимым движением словно бы снял пенсне с переносицы.

— Не понял. Разве здесь пионерский отряд?

Она задержала на нем смеющийся взгляд и не вслух, про-себя ответила что-то. С ощущением этого ответа спустился он вниз по темной лестнице в бухгалтерию, сдал деньги Люсе, получил свои тысячу с лишним баксов, и все это не упуская внутренней волны ее смеющегося взгляда. Вышел на улицу. «Что, что она сказала? Что?… А, вот, — и чуть не хлопнул себя по лбу. — „Дурак ты, братец, пошлый дурак!“ — вот ее слова. Проклятье! О, tempora, o, mories! Она права. Держать в руках целое состояние и все отдать чужой тёте! Чем не дурак?»

Он свернул из переулка за угол на Лубянку, пошел вдоль строгих массивных домов. Лубянка, да. С подвалами, где бесследно сгинул его родственник, брат деда по матери, талантливый литератор из акмеистов, друг Гумилева, Ахматовой…

Но прочь, прочь. Мертвых в землю, живых за стол. Как дотянуться до денег? Думай, Витька, думай. Ниточка в руках уже есть, волшебное слово сезам, оно же Грач. Ход нужен. Нужен выигрышный ход!

В тот же вечер он повел Шурочку в артистическое кафе. Шурочка была очень хороша в зеленом вязаном платье с открытым вырезом без воротника, с ожерельем из янтаря, подаренным ей Виктором. В магазине, где состоялась эта покупка, ей приглянулась еще и крупная янтарная брошь, отменная, с необерегшимся доисторическим комариком внутри янтаря, даже не слишком дорогая, но Виктор решил не баловать подругу.

В кафе они уселись за его любимый столик близ музыкантов. Тут же объявились знакомые. К ним подсели.

— О, Витек, да ты при деньгах! Молодец, не теряешься, — друзья целовали ручку его даме и придвигались к столу.

Поначалу Шурочка робела, но только до первой рюмки. Ее рыжие кудри, приподнятые над белой шейкой, тоже привлекли внимание. В зале оказались тонкие ценители женских прелестей, они тоже подходили к ним, чокались с Шурочкой, чмокали в ручку, в щечку. Это было в порядке вещей.

Увидя друга, подсел и Толик. С того памятного гадания и глупой драки они не встречались, поэтому никто в «Артистическом» не знал, где Виктор и что. Толику по-прежнему мечталось взяться за что-то свое, и по-прежнему было не с чем подступиться к «делу жизни». Это стало для него навязчивой идеей, мучительной, как головная боль.

— Дело открыл, Витька? — жадно поинтересовался он.

— Пока нет — небрежно ответил тот на его завистливый вопрос. — Но подумываю.

Толик кивнул.

— Но капитал-то начальный, я смотрю, заимел? Тогда двигай, не бойся. Я бы хоть сейчас начал, во сне вижу, чем нужно заниматься, а денег нет. Так закрутить можно, всем жарко станет! Ей богу!

— Бодливой корове бог рог не дает! — засмеялись за столом.

Толик вспылил.

— Я еще покажу, дает или не дает! Мне много не нужно. Я не в бумажки играть, не штаны протирать. Я у себя в деревеньке цех валяльный куплю да завалю валенками полстраны. Синими, красными, зелеными… бери — не хочу, — Толик воодушевился, положил руку на плечо друга. — Слушай, Витек, возьми меня в содельники! Ей-богу, не прогадаешь. Ты знаешь, как я могу вкалывать. Наживем капитал, и я отвалю, мешать не буду, ей-богу. Подумай, а?

Виктор молчал. Он ждал, когда они скажут. Сказали. Наташка Романцева и Венька поженились на прошлой неделе. Он поднялся, вышел из зала, свернул в туалет. Закрылся, со стоном вжал лицо в ладони. Постоял. Потом умылся. Глядя в глаза, причесался перед зеркалом. И вдруг сделал фехтовальный выпад.

— Ап!

И брезгливо «вытер шпагу».

Покачался на носках, скрестив на груди руки. Вскинул голову, посмотрел с прищуром и будто издалека.

— «Зачем я жил? На что растратил дни?

Созданью бренному я поклоняться мог…»

Наконец, глубоко вздохнул и уничтожающе окинул взглядом свое изображение.

— «О, жалкий прах! Ты смеешьСчитать себя несчастным?»Ха-ха-ха!

Вскоре они ушли. Снег давно растаял, тротуары блестели от влаги, и в них, как в черных зеркалах, отражались огни фонарей и проносящихся автомобилей. На клумбах Тверского бульвара зябко доцветали последние хризантемы, на них падали редкие, тоже последние, листья, прочерчивая в темном воздухе зыбкие мгновенные следы.

— Мне понравились твои друзья, — говорила Шурочка. — Они все артисты? Это высшее общество? Ну, скажи, что ты молчишь, Витя?

Виктор безмолвствовал. Мысль ожесточенно искала ход. Вдвоем с Толиком… нет, пусть один Толик. Так. «Каскад» не обедняет. Зато он разбогатеет и отомстит сразу всем! Всем, кто его оскорблял! Ха! Он станет спонсором «Белой звезды»! Во-от! Отличный ход. Погодите, Веничка-Наташенька, вы еще попрыгаете через веревочку! Никто не смеет пренебрегать им, Виктором Селезневым!

Он рассмеялся.

— Что? — посмотрела Шурочка.

— Замечательный вечер, не правда ли? — он поцеловал ее в губки. — Поехали домой, кошечка.

Музей народного творчества занимал оба крыла богатого старинного особняка, широкой полудугой развернутого к дороге; затейливая чугунная решетка и каменные ворота с белыми львами по бокам соединяли строения в одну усадьбу. Центральное здание имело три этажа и главный подъезд с портиком и колоннами, между высокими окнами бельэтажа красовались мраморные скульптуры, гербы и виньетки, окна третьего этажа были небольшими, с округленными сводами. Длинные, изогнутые боковые крылья выглядели более просто: двухэтажные, многооконные, выкрашенные в желтый, с белыми просветами, цвет.

Через главный вход посетителей не пускали. Здесь любовно сохранялась прежняя дворянская обстановка, утаиваемая от праздного любопытства. Но Агнесса, свой человек в музее, ходила по залам беспрепятственно, сдав в гарбероб пальто и сумку. Сегодня она также поднялась на второй этаж мимо сидящей внизу, у парадной лестницы, смотрительницы. Знакомая пышность анфиладных залов встретила ее обычной сумрачной прохладой. Лишь однажды вместе с Дашей, искусствоведом музея, они упросили зажечь тяжелые многосвечные бронзовые люстры, снять чехлы с бархатных диванов и полированных, отделанных драгоценностями, ампирных столов. Как ожили эти стены! Как живо проглянули картины из золоченых пышных рам, живописная роспись потолков, шпалеры с ткаными рыцарями, пасторальными лужайками и цветами!