Елена Басманова - Тайна древнего саркофага Страница 14

– Конечно, российская медицина еще далека от идеала, – продолжал доктор Коровкин, – но, мне кажется, он намеренно сгущает краски – зачем? Что – у нас нет прекрасных специалистов? Что – никак по-другому нельзя решить проблемы организации лечения населения? Только путем беспощадной критики? Ведь она не прибавляет денег в земских больницах, не прибавляет. Верит ли он вообще в возможности лечить болезни, распознавать их? Верит ли он в медицину? Следует ли так обнажать перед непосвященной публикой профессиональные промахи и беспомощность врачей, естественную в ряде случаев? Заражать читателей своим медицинским нигилизмом? Зачем нагнетать отчаяние и безысходность? Не лучше ли позитивными примерами побуждать к созидательной деятельности?

– Современная литература, как мне кажется, не стремится улучшать нравы, – согласилась Елизавета Викентьевна. – Реалисты с садистским сладострастием живописуют ужасы и страдания, декаденты – с мазохистской страстью любуются ужасами и страданиями. Даже не знаешь, что рекомендовать читать юным барышням.

– Гомера да Данте пусть читают, – посоветовал профессор, – а лучше пусть учатся пользу Отечеству приносить.

Он подошел к раскрытому окну веранды.

– Господин профессор! Николай Николаевич! – послышался от калитки далекий голос.

Прислонив велосипед к калитке, профессорский ассистент Прынцаев размахивал газетами, зажатыми в руке, и продолжал выкрикивать:

– Да идите же скорее кто-нибудь! Дело важное!

– Что там еще? – Недовольный профессор пошел навстречу своему беспокойному помощнику. Мура и Брунгильда наблюдали сцену, подойдя к окну.

– Профессор, профессор, – ликующе продолжал Прынцаев, увидев приближающегося Муромцева, – не бойтесь! Ничего не будет! Почитайте сегодняшние газеты!

– Что там такое? – холодея, выкрикнул неожиданно для самого себя профессор. – Говорите скорее!

– Там черт знает что такое! – продолжал частить Прынцаев. – Ни в одной газете ни слова нет о вчерашнем самоубийстве!

Глава 7

Барышни Муромцевы, забыв о благопристойной сдержанности, радостно запрыгали по веранде, захлопали в ладоши и закружились.

– Ура! – закричала Мура, подбежала к матери и чмокнула ее в щеку. – Ура! Значит, нам не надо сидеть дома!

Она выбежала на крыльцо:

– Господин Прынцаев! Идите скорее сюда!

– Идет, идет, – проворчал отец, уже возвращающийся от калитки вместе со своим ассистентом. – Принес газеты со станции.

– Господин Прынцаев! – Мура ликующе улыбалась. – Завтра мы можем пойти на ваш велопробег! Мне непременно хочется его посмотреть!

Прынцаев пребывал в счастье: он оказался в центре внимания, он принес хорошую весть. Не терял он надежды, что и старшая профессорская дочь встретит его любезнее, чем обычно.

Брунгильда и правда смотрела на Прынцаева почти с восторгом.

– Подождите, подождите радоваться. – Профессор старался остудить пыл дочерей. – Во-первых, надо убедиться в том, что сказанное соответствует действительности.

– Папа, давай мы вместе посмотрим противные газеты – и как можно скорее! – Мура продолжала выказывать нетерпение. – Одну – я, другую – мама, каждому по газете, мы быстро справимся.

– Хорошо, хорошо, – согласился профессор. – Выбирайте.

Минуту-другую на веранде раздавались только звуки переворачиваемых страниц – В разделе полицейской хроники я не вижу ничего о вчерашнем событии, – сообщила Брунгильда. – Может быть, просто еще не успели? И сообщение появится завтра?

– Тогда все равно, сегодня мы можем еще не беспокоиться, – упрямствовала Мура, – а будем беспокоиться завтра.

– Я тоже не вижу в «Ведомостях» ничего о вчерашнем событии, – подтвердил доктор.

– Надо посмотреть и некрологи на всякий случай, – продолжал руководить профессор.

– Нет, здесь все неизвестные нам фамилии, да и покойники все в летах, – успокоила профессора Полина Тихоновна. – Зато много поздравлений по случаю благополучного разрешения от бремени Ее Величества Государыни. Если верить бюллетеню о здоровье, то и Императрица и Высокорожденная Великая Княжна Анастасия Николаевна пребывают в состоянии вполне удовлетворительном.

– А в «Ведомостях», кажется, есть один и молодой. – Голос доктора предательски дрогнул. – Князь Салтыков...

Он тревожно посмотрел на Муру, та быстро отвела глаза.

– Здесь написано, – продолжал овладевший собою доктор, – что скончался скоропостижно... Удивительно, но не сказано, где он служил...

– Молодые тоже иногда внезапно умирают. – Брунгильда отложила свою газету, не найдя в ней ничего, достойного внимания. – Клим Кириллович, а почему могла последовать скоропостижная смерть молодого человека?

– Может быть и сердечная болезнь, и кровоизлияние...

– Но кровоизлияние – все-таки не самоубийство, – подчеркнула Мура, не сводя глаз с доктора, признавшегося ей вчера, что самоубийца – князь Салтыков.

– Наши сомнения легко разрешить, – постаралась всех успокоить Полина Тихоновна. – Самоубийц не хоронят в церковной ограде и не отпевают, не правда ли? Сообщается что-нибудь о похоронах?

– Да, здесь сказано, что погребение состоится в родовой усыпальнице.

– Это ни о чем не говорит, – заключил профессор. – Если наш вчерашний самоубийца – Хнязь Салтыков, в чем я очень сомневаюсь, то его богатая родня и должна была замять неприятный Инцидент.

– Но ты же сам говорил, папа, что в Финляндии свои законы, разве финская полиция допустит закрытие дела? – удивилась Мура.

– Сейчас российским властям договориться с финскими нелегко. Николай Николаевич, ты же знаешь, что готовится манифест о воинской повинности. Ходят слухи, что в Финляндии упразднят самостоятельное национальное войско, распространят на нее общероссийскую воинскую повинность Вряд ли финны будут слишком уступчивы в этих условиях, – задумчиво сказала Елизавета Викентьевна – А для чего генерал-губернатор Бобриков? У великого русификатора есть свои рычаги влияния, – нахмурился профессор. – Есть случаи, когда и финская, и русская полиции моментально находят общий язык. Кроме того, манифест еще не принят – прекрасный повод для торговли. Не забывай, ныне все покупаются И полицейские, и попы. И врачи, выдающие свидетельства о смерти.

На веранде наступила неприятная тишина. Только через минуту профессор, оглядев всех и остановившись взором на Климе Кирилловиче, щеки которого залила пунцовая краска, сообразил, что сморозил глупость.

– Кажется, господин профессор заврался, – признал Николай Николаевич озадаченно. – Простите великодушно старого дурака.

– Я сам виноват, – доктор Коровкин не хотел выглядеть обиженным, – начитался Вересаева, и вас заразил своим нервозным настроением...

– А все потому, что мы бездействуем, – вступил Прынцаев. – Одна беда миновала, так мы сами сооружаем другую... Надо отдыхать – и отдыхать активно!

– Господин Прынцаев прав! – воскликнула Мура. – Мы засиделись дома! Пойдем хотя бы прогуляемся вдоль залива! Я полагаю, милый Клим Кириллович не откажется нас сопровождать. – И она ласково улыбнулась доктору.

Он неуверенно посмотрел на старшую дочь профессора.

– Я тоже надеюсь, Клим Кириллович, на ваше согласие. – Брунгильда чувствовала, что решение доктора зависело от ее слов и бросила на него несколько поощряющих взглядов.

– Хорошо, – расцвел невольной улыбкой Клим Кириллович, – но только ненадолго. Солнце уже печет вовсю, можно получить солнечный удар.

– Мы возьмем зонтики, доктор, и пойдем по тенистой стороне дороги. – Казалось, Мура пыталась как можно скорее уговорить доктора и двинуться в путь.

– Вот и славно, – прервал профессор разговоры молодежи и встал из-за стола, – идите, проветритесь. А мне уж не по возрасту поджариваться на солнце.

– Мы с Полиной Тихоновной тоже останемся дома, – сказала Елизавета Викентьевна. – Нам и здесь есть чем заняться.

Через пятнадцать минут молодежь, сопровождаемая Пузиком, который, кажется, окончательно признал хозяйкой младшую профессорскую дочь, отправилась к заливу.

Они шли по притихшему в жаркие дневные часы поселку. Разнообразие дурманящих ароматов, пиршество запахов – хвойных, травяных, цветочных – действовало ошеломляюще, будто каждое растение, каждый цветок щедро раскрывался навстречу июньскому солнцу. Тень от сосен не спасала от жары, так же как зонтики и шляпы, и из душного соснового леса молодые люди поспешили выйти к берегу, надеясь, что там, вблизи воды, прохладнее. На Прынцаева жара не действовала совсем. Он, бодро вскрикивая, то ехал на велосипеде вперед, то возвращался, делая вокруг маленькой компании круги, то демонстрировал свое едва ли не акробатическое мастерство. Иногда он даже исчезал из вида и, возвращаясь, таинственно ухмылялся Время от времени он близко подъезжал к Брунгильде и, низко наклоняясь над рулем велосипеда, пытался заглянуть под легкий зонтик, в глаза девушки, убеждая ее, что велосипед лучшее средство передвижения и в жару, и в непогоду.