Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти Страница 15

— Насчет меня не беспокойтесь. Я практически ничего не мог разглядеть в тумане, не то что нарисовать. Но я насчитал там не меньше двух дюжин репортеров, так что не сомневайтесь, в газетных репортажах о том, что здесь сегодня произошло, вы прочтете и о волнениях.

Комиссар застонал.

— Представляю, что скажет лорд Палмерстон.

— В общем, на улице стало так жарко, что я предпочел вернуться в это проклятое место, — продолжил художник.

Внутри по-прежнему стоял одуряющий запах крови.

— Определенно, эта работа не для меня.

— Может, вам еще выпить? — предложил Райан.

— Еще чертовски много выпить! Если бы мне не были так нужны деньги…

— Нам нужно побыть здесь одним, — сообщил художнику инспектор. — На улице сейчас спокойно. Подышите свежим воздухом — возможно, полегчает. Или сходите в таверну, это здесь недалеко.

— Хотите побыть одни? Да сколько угодно, торчите здесь хоть до утра.

С этими словами газетчик выскочил из магазина и закрыл дверь.

Комиссар Мэйн стоял, уставившись на прилавок, за которым лежало тело хозяина. Хотя трупа и не было видно, от его незримого присутствия комната казалась совсем маленькой.

— Инициалы на молотке. Вы уверены, что там стояли буквы Дж. П.?

— Стопроцентно, — кивнул Райан.

— Мне было всего пятнадцать, но я помню, как был напуган. Как была напугана моя мать.

— Напуганы? — подал голос Беккер.

— Отец никогда не показывал виду, что чего-то опасается, но я чувствовал: ему тоже страшно.

— Не понимаю, — признался Райан.

— Вы оба слишком молоды и в то время еще не появились на свет. Каждый день я читал об этом все статьи, во всех газетах, какие мог найти.

— Об этом?

— Об убийствах на Рэтклифф-хайвей.

Райан и Беккер непонимающе нахмурились, и тогда комиссар все рассказал.

7 декабря 1811 года, суббота.

События той ночи всколыхнули по всей Англии волну ужаса, равной которой с тех пор не было. Улица Рэтклифф-хайвей получила название не из-за крыс, а от скалы из красного песчаника, что нависает над Темзой.[5] Однако в 1811 году крыс здесь все же было великое множество, а отчаяние ассоциировалось с нищетой.

Каждое восьмое здание в том районе было таверной. Процветали азартные игры. На каждом углу толпились проститутки. Воровство приобрело такой размах, что между Рэтклифф-хайвей и лондонскими доками пришлось возвести стену наподобие крепостной.

Незадолго до полуночи торговец одеждой Тимоти Марр попросил своего подручного Джеймса Гоуэна помочь закрыть лавку. Он припозднился — нужно было обслужить моряков, только прибывших в порт и горевших желанием потратить деньги. Марр отправил служанку по имени Маргарет Джуэлл, чтобы она оплатила счет пекарю, а на обратном пути прихватила свежих устриц — пищу дешевую и простую, не требующую готовки. Однако пекарня оказалась уже закрыта, также не работали и все лавки, где можно было купить устриц. Расстроенная служанка вернулась в хозяйскую лавку и обнаружила, что дверь заперта. Ее громкий и настойчивый стук привлек внимание ночного сторожа, проходившего своим обычным маршрутом, и соседа, которому пришлось прервать поздний ужин, чтобы узнать, кто там шумит.

Сосед перелез через ограду и, обнаружив заднюю дверь незапертой, проник в дом, пошел по коридору и наткнулся на труп Гоуэна с размозженной головой. Все стены были забрызганы кровью. Сосед, трясясь от ужаса, прошел непосредственно в лавку и замер на месте — возле входной двери распростерлось неподвижное тело миссис Марр. Голова ее превратилась в кровавое месиво, на полу валялись кусочки мозга. Едва способный пошевелиться, сосед все же смог отодвинуть засов на двери. В лавку чуть не сбив его с ног, ввалилась толпа народу. Была там и Маргарет Джуэлл. Она заглянула за прилавок, увидела изуродованное тело Тимоти Марра и завизжала.

Но, как выяснилось, на этом кошмар не закончился. При более пристальном осмотре тел оказалось, что всем — Марру, его жене и подручному — убийца перерезал глотки. Причем в случае с хозяином разрез был таким глубоким, что обнажился шейный позвонок. В комнате в глубине дома нашли разломанную на кусочки колыбельку и мертвого младенца с проломленной головой; горло его также было перерезано.

— Все наличные деньги остались на месте, — подчеркнул комиссар Мэйн. — В спальне обнаружили молоток корабельного плотника с инициалами Дж. П. Его ударная часть была заляпана кровью со слипшимися волосами.

— Но… — Беккер замешкался, приводя мысли в порядок. — То же самое произошло и здесь, только убили двоих детей, а не одного.

Комиссар, похоже, даже не заметил, что констебль нарушил все правила, вступив в разговор раньше инспектора.

Теперь подал голос и Райан:

— Рэтклифф-хайвей находится всего в четверти мили отсюда. Вы сказали, суббота, седьмое декабря тысяча восемьсот одиннадцатого года?

— Сорок три года назад, — еле слышно подтвердил Мэйн.

— Сегодня десятое декабря, а не седьмое, но тоже ночь с субботы на воскресенье. Так что можно говорить о почти полном совпадении.

Мэйн кивнул.

— Я вырос в Дублине. Мой отец был судьей.

Прежде Райан и не предполагал, что комиссар ирландец, так же как и он. И, подобно Райану, он почти полностью избавился от ирландского акцента.

— В те давние времена, когда еще не существовало железных дорог, лондонские газеты и журналы доставляли на почтовых каретах. По хорошей дороге они могли передвигаться с потрясающей скоростью десять миль в час, — продолжил рассказ комиссар. — Новости о жестоком убийстве неумолимо распространялись по стране, а вслед за ними катилась волна ужаса. Когда почтовые кареты достигли порта в Холихеде, газеты погрузили на пакетботы, отплывавшие в Дублин. До появления пароходов суда полностью зависели от капризов погоды, находились во власти ветра и бурь. Бывало, им требовалось два дня, чтобы пересечь Ирландское море. Отец всерьез интересовался политикой, и все новости из Лондона представляли для него важность. Репортажи об убийстве на Рэтклифф-хайвей добрались до Дублина спустя пять дней после резни.

Райану и Беккеру показалось, будто стены начали сжиматься вокруг них.

— Мой отец не помнил — да и никто не помнил, — когда зараз убивали столько человек. Да, бывало, разбойник с большой дороги пристрелит ночью одинокого путника. Прохожего могли в темном переулке ограбить да и зарезать там же. Пьяные драки в трактире порой заканчивались тем, что кого-то из драчунов избивали до смерти. Но никто не мог припомнить, чтобы сразу убили троих взрослых и ребенка. Младенца! Да еще с такой жестокостью.

Новости об убийстве распространялись из города в город. Местные газеты перепечатывали подробности, и трагедию обсуждали абсолютно все. Но никто не мог предположить, что за безумец сотворил такое. Когда отец узнал из газет о случившемся — я уже говорил, это было через пять дней, — он заметил своему деловому знакомому, который находился у нас в гостях, что к этому времени убийца может оказаться где угодно. Действительно, он вполне мог находиться на борту пакетбота, доставившего ужасные известия в Ирландию. А то уже и в самом Дублине. Тут отец обнаружил, что я все слышу, и быстренько прикрыл дверь.

В магазине покойного Джонатана похолодало. Когда комиссар поднял глаза, Райан и Беккер увидели, что в них застыла боль.

— Люди боялись покидать дома. Под подозрение попадал каждый незнакомец. Я слышал, что одна состоятельная женщина установила замки даже на внутренних дверях своего дома. Люди шарахались от всякого звука в ночи — они были уверены: это убийца идет по их души. Не сразу, но понемногу паника ослабевала. Однако вскоре страхи вернулись с удвоенной силой — спустя двенадцать дней после первого группового убийства произошло второе.

— Что? — воскликнул изумленный Райан. — Еще одно убийство? Через двенадцать дней?

— Всего в полумиле от лавки Марра. Опять в районе Рэтклифф-хайвей.

— На этот раз убийство было совершено в четверг, — продолжил комиссар. — За неделю до Рождества. Один из завсегдатаев таверны Джона Уильямсона торопился в это питейное заведение в надежде купить пива. Время было уже после закрытия. И тут он услышал крик: «Убийство!» Кричал полуобнаженный мужчина, болтавшийся на связанных вместе простынях, что свисали из окна верхнего этажа таверны.

Мужчина этот снимал у Уильямсона комнату. Он свалился на улицу, где его едва успел подхватить ночной сторож. Мужчина продолжал вопить, а сторож тем временем забарабанил в запертую дверь. Вокруг быстро собиралась толпа. Самые смелые откинули дверцу люка, через который загружали бочонки с пивом, и забрались в подвал. На полу они обнаружили тело Джона Уильямсона с размозженной головой. Орудие убийства — окровавленный ломик — лежало рядом с трупом. Горло жертвы было перерезано. Большой палец на правой руке был почти полностью отрублен, — очевидно, несчастный пытался защищаться.