Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны Страница 15

Вадим — Индикатор — Розенблюм — Колян

Вадим проснулся поздно ночью. Проснулся от неприятного чувства. И дело было даже не в том, что его мучило похмелье, хотя и в самом деле очень хотелось пить и во рту наличествовал вязкий металлический привкус. Но не сам по себе этот факт заставил молодого следователя пробудиться не в слишком добром настроении, да к тому же в столь неурочный час. Куда хуже было то, что в душе кипело, а точнее сказать, бродило смятение.

Он вообще нередко терзался по утрам от осознания, что что-то накануне сделал не так, как, по его мнению, следовало бы. Вадим, будучи по натуре человеком довольно робким, и в то же время до щепетильности честным, комплексовал нередко и по многим вопросам: если, скажем, что случалось очень редко, выпьет и это кто-то заметит; если в чем-то провинится перед начальником отдела, пусть даже тот, весьма деликатный человек, ничего ему и не скажет; если невольно обидит матушку… Или как вот вчера, когда его неожиданно потянуло распустить сопли перед Ашотом…

Слов нет, Ашот Айвазян хороший и порядочный мужик, свой в доску, как говорится, неподлый… Да только ведь все равно ему, человеку, который работает в частном детективном агентстве, не так просто влезть в шкуру обычного государственно-бюджетного следователя, который к тому же считает, что пришелся в своем ведомстве не ко двору. Вот и получается, что Ашот из вежливости покивал, поподдакивал, посочувствовал — а сам при этом в душе, скорее всего, подумал, что лопух ты, Вадик, раз уж не сумел зарекомендовал себя в конторе; так тебе и надо, папенькиному сынку, который, в смысле папаша, и сумел через своих старых сослуживцев сразу после бурсы пристроить отпрыска в столь солидное и престижное учреждение.

Нет, подобная слабость для мужчины непростительна. Впрочем, почему только подобная? Слабость для мужчины вообще непростительна, — солидно подумал Вострецов.

…Поворочавшись, Вадим понял, что ему не уснуть и с сожалением выбрался из-под теплого одеяла. Сунул босые ноги в любимые старые расхлябанные тапки-шлепанцы и, не включая свет, обхватив самого себя за тощие ключицы, потащился на кухню. Снял с плиты остывший чайник, напился, проливая воду на голую костлявую грудь с несколькими порознь разместившимимся бледными волосками, прямо из носика — благо, матушка не видит, а то выдала бы на орехи. Подошел к окну. В доме напротив светилось всего несколько окон. Ночь на дворе, какой нормальный человек будет в это время бодрствовать?

Водился у него, у Вадима Вострецова, такой грешок, водился… Это некрасиво, он отдавал себе в этом отчет, но не мог отказать себе в удовольствии иной раз понаблюдать за этими окнами напротив. Даже иной раз в бинокль… Это было так захватывающе и интересно — подглядывать в ярко освещенные прозрачные квадратики и видеть фрагментики чужой жизни, пытаясь домыслить то, чего не увидел… Впрочем, домысливать иной раз даже нет необходимости — просто посмотреть тоже само по себе интересно… У Вадима уже были некоторые заочные знакомые в освещенных окошках. Семейный ужин, мужская попойка, гостевое застолье, размеренная карточная игра — подобное виделось не так уж редко. А бывало, что станешь зрителем что-нибудь и полюбопытнее. Как-то он подглядел, как в одном из них медленно, неритмично пританцовывая перед зеркалом, неумело раздевалась юная дева — наверное, мечтает о лаврах стриптизерши, домыслил ситуацию Вадим; потом дева еще долго вертелась перед зеркалом, словно чувствуя на себе мужской взгляд, изучая отражение своей еще толком не сформировавшейся груди, живота и всего остального… А в другой раз разглядел, как пара на балконе занималась тем, что именуется сексом или любовью… Правда, как-то доводилось ему видеть и кое-что другое: например, как дрались муж с женой, а ребенок пытался их разнять…

Сейчас за одним окошком виднелась кухня и по ней неторопливо и обстоятельно передвигался крупный немолодой мужчина в майке, который, похоже, в столь ранний час готовил себе завтрак. Наверное, собирается на работу, например, в троллейбусный парк или в депо метрополитена, привычно додумал ситуацию Вадим. За другим, в ярко освещенной комнате, время от времени мимо окна проходила девушка в ярком синем халате. В третьем людей не наблюдалось, просто виднелась широкая расстеленная кровать… За этими двумя хотелось понаблюдать подольше: вдруг девушка тоже начнет раздеваться или в постели начнет происходить что-то любопытное… Но все три окна вдруг неожиданно, почти одновременно погасли.

И Вострецову вдруг сразу стало все это неинтересно. В конце концов, сейчас не до них, не до того, что происходит в чужих освещенных окнах.

Мысли все время возвращались ко вчерашнему дню. Причем, не только к собственно разговору с Ашотом — этот эпизод вспоминать было попросту неловко, а потому Вадим попросту старался вычеркнуть его из памяти. Нет, мысль устремлялась к самому утру, когда в кабинет вдруг стремительно вошел его непосредственный начальник.

…Начальник отдела Сергей Реисович Ингибаров, которого за глаза обычно звали «Индикатором», всегда в кабинет входил стремительно. И по коридору двигался бесшумно, будто в мягких тапочках. Объяснял он это тем, что, мол, с детства ходил на охоту, потом работал оперативником, с тех пор, мол, и привычка такая выработалась. И к себе вызывать подчиненных, громогласно утверждал Индикатор, без крайней нужды не следует. Человек, мол, делом занят, а ему вдруг нужно куда-то бежать…

Однако злые языки по этому поводу зубоскалили, что таким образом он время от времени контролирует, чем и как занимается его штат.

Вот и теперь: он вошел неожиданно, держа под мышкой свою неизменную папку. Вадим сидел над «делом» об убийстве журналиста Сафронова. Что-то в нем ему не нравилось, что-то ускользало от внимания — а вот что именно…

— Ну что ты уставился в бумаги, как баран на новые ворота?

Индикатор прикрыл дверь, широко улыбался, правда, только губами, изображая, что это он таким образом пошутил. Однако Вострецов воспринял слова буквально. Дело-то он и в самом деле не раскрутил, перевел в разряд «висляков».

— Да вот… — смущенно и неопределенно ответил он и неловко поднялся из-за стола.

Ингибаров прошел и присел на уголок второго стола, стоящего напротив того, за которым работал Вострецов. Небрежно бросил рядом с собой принесенную папку.

— Над чем сидишь?

Вопрос прозвучал вполне благожелательно. Во всяком случае внешне.

— Над Сафроновым, — обреченно пробурчал Вадим.

Поскольку у него сейчас не было ни одного самостоятельного дела, он пытался разобраться в тех, на которые уже махнули рукой.

— Ясно, — кивнул Сергей.

Он взял со стола и столь же небрежно протянул подчиненному папку:

— Вот посмотри!

Вадим уставился на зеленый ледерин едва ли не со страхом. Папка виделась последним шансом, который ему посылает судьба в лице Индикатора. Или же напротив, последним ударом по его служебной деятельности, который наносит все та же судьба руками все того же Индикатора.

— А что здесь?

Опытный сотрудник начальнику такой вопрос, конечно же, не задал бы. Однако Вострецов был еще совсем неоперившимся птенцом, а потому Сергей счел возможным ввести его в курс дела лично.

— Вот смотри!

Начальник сам оттянул витые резинки-зажимы, раскрыл папку, извлек из нее несколько скрепленных между собой листочков.

— Это протокол осмотра места преступления, — пояснил Ингибаров и приготовился читать.

— А вы не могли бы просто так пересказать, о чем там речь? — робко спросил Вадим. — Я подробно потом сам все прочитаю.

В кабинете зависла тяжелая пауза. Сергей Ингибаров глядел на своего юного подчиненного, с трудом сдерживая раздражение.

Когда-то, в незапамятные нынче уже времена, когда Ингибаров, тогда еще совсем молодой сотрудник, только начинал работать в конторе, таких вот, подобных Вострецову, щенков, без какого-никакого стажа, без должного опыта и без весомых заслуг, сюда на пушечный выстрел не подпустили бы. Попасть сюда почитали за честь и за счастье ведущие специалисты борьбы с криминалом всего Советского Союза! Да и не только сюда — вообще в московские правоохранительные структуры. Мордвин Володя Казаков, один из создателей Московской транспортной милиции армянин Сароб Тирабян, еще один армянин, Гарик Туманян, татарин Рафаэль Калимулин, украинцы Гена Дейнека, Аркадий Семеняко, Леша Петренко… А теперь? Теперь любой пацан, только лишь потому, что у него имеется московская прописка, только потому, что у него влиятельный папаша, попросту обречен на то, чтобы в столице попасть в самые высокие государственные структуры.

Вот этот мальчишка, тупо сидящий сейчас за столом, принадлежавшем всего лишь несколько лет назад одному из лучших аналитиков конторы, только полгода назад закончивший институт, не имеющий ни глубоких знаний, ни мало-мальского опыта, ни проблеска какого-либо таланта, сидит здесь только потому, что его отец когда-то работал кое с кем из нынче сидящих «наверху». Слов нет, объективности ради признавал Сергей Реисович, Вадим парнишка старательный, въедливый, скрупулезный, честный, трудолюбивый… Со временем, возможно, а точнее сказать, не исключено, из него и получится неплохой следователь. Возможно… Не исключено… Со временем… Но только ведь работать нужно не со временем, не в перспективе, не возможно, а сейчас, сегодня, в данный момент. Преступность разбуянилась, опытных следователей не хватает, на офицерских должностях нередко сидят такие вот мальчишки, причем иной раз даже не имеющие должного образования.