Валерий Тимофеев - Роман О Придурках Страница 15

И на патриотизм давай давить!

И на идею национального возрождения!

'Да мы, если все как один, смело и под руководством, еще не туда забрести можем! Вот посмотрите! Как ни велика Россия, а нет у нее идеи, нет бога в голове, а царя в государстве, и чахнет, бедненькая, день ото дня. И еще сильнее зачахнет, и запросится в состав великого государства Афганистан. А все почему? А потому, что, если верить их журналюгам, так нет в стране ни единого героя, и равняться им, бедным русским, не на кого, пример брать не с кого, куда идти — неведомо. А мы! Да у нас каждый, который пока еще не мы, наигеморойный герой. Вот и выходит, если мы с идеей, то впереди всех, а они без идеи и в хвосте у нашего ишака!'

Утром вместо завтрака, в полдень вместо обеда, вечером вместо ужина по всем каналам национального телевидения показывали фильм о героической девочке Гюльшат, ее счастливом и трудном детстве, о непримиримой борьбе. А документальные кадры, переданные Юлькой, наполняли сердце каждого земляка гордостью — одна девушка, если она любит родину, может сотню врагов оставить с носом.

Фильма, конечно, хорошо подняла национальный кишлачный дух, сыграла заметную роль в деле перевоспитания отступившейся и окончательно отупившейся молодежи. Но только глупому не удалось бы вычислить последствия для действующего агента. Ведь ясно же, в каком городе, в какой стране России велась съемка, из какого киоска фотографировали русских контрразведчиков. И, если в Центре Юлькином имели свои планы, показывая кино, самой Юльке пришлось ломать их планы, спасая скоропалительно свою… с татуировками… чтобы не попасть вместе с ней в лапы, которые она же и оставила с носом.

Она быстренько придумала, потом осуществила три громких дела.

Сначала вымыла весь киоск внутри и снаружи с хлоркой, чтобы запахи всякие собаки взять не могли. Перчиком посыпала. Стекла и все, что умеет отпечатки пальцев хранить, протерла с хорошим стеклоочистителем.

Договор аренды, который она подписала от имени, высосанного из пальца, порвала, кусочки разделила на много равных частей и подарила прохожим, предварительно засунув в предупредительно испеченные пирожки. Для чего? А если захотят потом опера восстановить полный текст, много неизвестных желудков обыскать придется.

Шарика, который колбасу из-под скамейки спер, отправила в командировку в деревню. А в завершении операции по уничтожению следов оставила в киоске пластмассовый тазик, налила в него ведро бензина, тряпок разных набросала, а в центр свечку воткнула и подожгла. Она точно рассчитала: свечка гореть будет два часа семьдесят минут, за это время она уедет далеко и алиби себе обеспечит.

Юлька и ранее немного догадывалась о великих умственных и организаторских способностях тех, которые всегда в Центре, где и сидят. Когда же ее так гениально подставили, она поклялась, — если выкрутится и ее не заарестуют, полностью поменяет тактику своей работы, ну не совсем работы, а только той ее части, которая шпионско-разведывательно-террористической деятельностью называется. У нее уже и план готов, и агентура набрана.

'Ну а как заарестуют?'

И здесь ничего страшного. Она уже готова перейти на другую сторону, только бы пригласили.

'А вдруг у них в штате свободной ставки нет, или принимают только по совместительству, на гонорар?'

Все равно готова. Для нее главное — не деньги, а то количество их, которое у недалекой родины выбить под себя сумеет.

Г Л А В А 4 безглавая

Who li they такие

(продолжение — ЛЕХА)

ЦЕНТРОВЫЕ ГОЛОВОЛОМКИ

Самое сложное для агента, которого выбрасывают в чужую страну на растерзание соскучившихся по нему спецслужб — легализоваться.

Европейцы, взять там всяких французов, островитян и прочую немчуру, привыкли запросто ездить из страны в страну. Они так все у себя упростили, перемешали и уни-фицировали, что уже и сами не замечают разницы проме-жду Лондоном, Парижем либо Берлином. Везде им как до-ма, везде своих полно. А ввечеру, порой, в каком ни то уютном кафе сиднем сидишь и гадаешь: а и вправду ты пролив переплыл или по туннелю переехал, а и правда ты за три сотни миль от дома? Или просто вышел на вечерний променаж, да на соседней улочке выпить стаканчик добро-го эля удумал? И с привычками, коих менять не надобно, и с языком, и с отдыхом никаких тебе заграничных проблем.

Это когда ты по гостям катаешься, путешествуешь по странам-близнецам из одного отряда-лагеря.

А ежели вдруг захотел бы ты, скажем, из французской земли переехать насовсем в землю соседнюю, но фамилией немецкую, да завести там какое-никакое дело, да зажить честно, да постараться стать частью этого общества, тут уж, братец, извини. Хоть ты и наш почти что, друг, това-рищ и брат, но мы тебя немножечко на крючок возьмем. Мы за тобой немножечко приглядим. Не потому, что изна-чально не доверяем тебе, господь с тобой! А просто у нас, понимаешь ли, порядок такой.

Если вы, скажем, по ихним улицам ходить-гулять бу-дете и, в случае какой надобности — там, мороженное, либо пончик скушать возжелали, а бумажку с собой унесли, это ж, с одной стороны, вроде как и целесообразно, вроде как борьба за чистоту, но со всех остальных сторон плохо. Ее, бумажку эту, обертку, фантик, следует выбросить прямо здесь, ну не на тротуар! А в урну. Потому как если в урнах пусто будет, их же убирать-чистить не придется. И кто-то из хороших людей, убиральщиков, без работы останется, без возможности выполнять дело общеполезное и семью правильно и самодостаточно содержательное. Его подер-жат немного для раздумия — вдруг люди поумнеют-осознают и опять мусорить начнут. А не проявилось соз-нание и баста, уволить придется, урну ту и приставленно-го к ней человека сократить. И куда, скажите, идти бедно-му убиральщику? В другое место? Ну, найдут ему другое место, не в том проблема. Надо же к новому коллективу привыкать, а это стрессы, волнения, потеря живого веса и настроения. Опять же и государству какой-никакой убы-ток. В мелкой мелочи. Но любой гражданин осознает: да, для моего государства в одном единственном случае это мелкая мелочь и бюджету не тягостная. А ну как таких ме-лочей наберется числом большим? Не только на моем уча-стке доверительной ответственности, а и на многих дру-гих? А наприкинем такой расклад? Это ж человеку, кото-рый рядом со мной душевный непокой выпадет. И семье его душевный непокой. Они, непокойные, его другим по-несут, зараза многих заденет, во многих аукнется. Ну и го-сударство на том потеряет, а через него и я.

Такой менталитет в сознании живущих здесь граждан явление привычное и понятное. Когда к тебе с добром и заботой, и ты тем же отвечать стараешься.

Происходит то же самое и с работниками умственно-проследительного за всеми труда. Раз начальник выбил у министра должностей на цельный отдел, их же работой подтвердить надо. Им же свое усердие где-то проявлять потребно. И результат хоть из пальца, но высасывать. Шпионов — их, вообще-то, в природе нестерпимо мало, на всех, как ни культивируй, какими удобрениями не при-кармливай, не хватит. Иногда целый год во всей стране кое-как одного на всех, гнилого или законсервированного с незапамятных времен, все-таки раскопают. И обсасывают его, обнюхивают, уговаривают, помогают — нашпионить побольше. А взамен обещают ему провести через газеты хорошую рекламную компанию, чтобы гонорары за интер-вью подскочили. Материала секретного обещают подбро-сить скандалов на несколько — о чем и как рассказывать, с тонким намеком, мол, не на одну книгу хватит. Пока си-дишь, отдыхаешь как на курорте — и условия курортные гарантированы — будешь строчить роман за романом. Гля-дишь, и заработаешь миллионов несколько, славой обрас-тешь, а там и на условно-досрочное выплывешь. От тебя много не надо. Надо, чтобы твоего шпионского труда на большее количество раскрывающих хватило. А еще лучше, чтобы на всех, и еще господину министру перепало. На орден, на повышение статуса, и в газетах поток добрых слов, и на приеме премьер-министр вслух похвалит, и ноту громкую наше министерство ихнему министерству.

Вот как выходит. Если ты к нему в гости — он тебе рад. А если насовсем приехал — по карманам начинает лазить — а с чем ты пожаловал? А не объешь ли меня, а не навре-дишь ли?

Один знакомый уехал к родственникам в двойной Ба-ден на постоянное, значит. Вещей никаких не стал с собой брать, отсоветовали. Зачем, говорят, их с собой везти — до-роже новых станет. Чемодан мелочи возьми, и второй с евриками. И мы тебе с ними завсегда даже голому рады. А он так и сделал, только еще привычки свои совковские прихватил помимо тех двух чемоданов. Как это без них? Совсем что ли зазря большую часть сознательной жизни бессознательно ими руководствовался…

Не надолго же его хватило в стороне немецкой прозя-бать. И года не прожил, вернулся.