Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник] Страница 15

— Слушай, дело-то к ночи. И впрямь серьезное что?

— Да, серьезное, — врать ей Танкову не хотелось. Пытаясь избежать дальнейших расспросов, он принялся усиленно дуть на остывший чай.

Но Валя оказалась не из тех, кто легко отступается.

— Излупили кого? — она пытливо вгляделась в Танкова.

— Почему так решила?

— А что еще у пацанов бывает?.. Так как?

— Избили, — скупо подтвердил Танков. — Арест ему грозит.

— Вот гаденыш. — Валя присвистнула озадаченно. — Знаешь что? Ты б матери его не говорил. Она ж одиночка. Одна сына поднимала. Все в него вложила. Поздний ребенок. Понимаешь? Сердце у нее больное, «Скорую» чуть не каждый месяц вызываем. Если и впрямь…

Танков упрямо дул на чай.

— Давай так сделаем. — Она придвинулась вплотную, так что Танков с волнением ощутил прикосновение женской ноги. — Ты сейчас уходи. А завтра с утра мы с отцом его, куда скажешь, приволокем. Как мать на работу уйдет, за шкирку возьмем и притащим. Слово! А потом как-нибудь Катерину Петровну подготовим. Хочешь, вместе?

— Не могу! — отчаянно выкрикнул Танков. — Приказ у меня. Обязан дождаться. Если мешаю, могу выйти.

— Вот и выйди! — вспылила Валентина. — Не может он… А пожилого человека угробить — это ты можешь?!

Во входной двери провернулся ключ. Танков поспешно выскочил в коридор и встал за косяк, чтоб его нельзя было увидеть прежде, чем зайдешь в квартиру.

— Вот наказание эти запоры, — запричитал на лестничной клетке женский голос, и вошла мать разыскиваемого Синельникова Катерина Петровна, некрупная сорокапятилетняя женщина с узким подвядшим лицом.

— Валечка! Я вам селедку купила, — с порога оживленно заговорила она. — Недешевая, правда. Зато жирненькая.

Она захлопнула за собой дверь и запнулась — прямо перед ней стоял незнакомый парень.

— Я к вам, — объявил он.

С привычной боязливостью Катерина Петровна всматривалась в незнакомое лицо. Потом вопросительно посмотрела на вышедшую соседку. Валя, отведя глаза, вынула из ее руки набитый пакет и ушла на кухню.

— В хоромы-то пригласите? — с фальшивой развязностью произнес Танков.

— Да уж какие хоромы. — Катерина Петровна прошла по длинному коридору до угловой комнаты, потянула оказавшуюся незапертой дверь и, отступив, пропустила вперед незваного гостя.

Танков вошел в комнату, где жили вдвоем мать с сыном. Небогатую, прямо скажем, комнату. Шкаф с потрескавшейся полировкой; две одинаковые пунцовые софы ржевского производства, на одной из которых валялась брошенная в спешке рубаха; телевизор «Сигнал» с нахлобученной сверху магнитолой и стол с наваленными в беспорядке радиодеталями. На подоконнике из-за стираной тюлевой занавески выглядывала объемистая хрустальная ваза с вставленными искусственными розами — должно быть, та самая, о которой говорила Валя.

— Сын это… на учебу торопился, — по-своему оценила взгляд гостя Катерина Петровна, сдернула рубаху и, чуть приоткрыв скрипучую дверь шкафа, не глядя сунула ее в объемистое нутро. — Он ведь позднее меня уходит. Я-то с семи на смену, а ему к девяти. Ну, малой еще. Иной раз проспит. Вот в спешке и бросил. А вообще-то он у меня аккуратный, обстоятельный… Вы, должно быть, из техникума. Он предупреждал, что могут зайти…

— Я не из техникума, Катерина Петровна. — Танков почему-то заговорил торжественно и оттого, как сам с неприязнью услышал, лелейно. — Я из милиции.

Откинув назад руку, хозяйка нашарила спинку стула и, осторожно оседая, опустилась на сиденье. Покрасневшее лицо с мелкими морщинками приобрело тоскливое выражение.

— Нашли-таки, — качая головой, будто про себя, пробормотала она. — Говорила я ему, не езди в этот поход дурацкий. Ну, чего тебя к этим… тянет? Ну, чего?! Скажите, чего ему среди них надо? Медом, что ли, намазано?! — Лицо ее некрасиво исказилось, готовое зайтись в плаче. Но, видно, вспомнив о соседях, она лишь всхлипнула.

Мучившийся от необходимости врать, Танков оторопел.

— Значит, сын вам всё рассказал?!

— Еще б он не рассказал, милый ты человек! Еще б он матери не сказал. Такого у нас не водится. Я его, дурака, как узнала, сама тряпкой отходила.

— Тряпкой — это, конечно, круто, — неприязненно процедил Танков.

— Слышь, — Катерина Петровна дотянулась до его рукава. Искательно потеребила. — Вы скажите, чего нам за это, штраф будет?

— Какой штраф? Почему штраф?!

— Да вы не нервничайте. Чего вы нервничаете? Ведь не дура совсем. Понимаю: отвечать придется.

Танков начал осознавать, в какое отчаянное положение он угодил.

— Так что рассказал вам сын?

— Как было, так и рассказал. Чего-чего, а врать матери не обучен, — с обидой, из-под которой проступала гордость, сообщила Катерина Петровна. — В поход они, я ж говорю, ходили. В воскресенье приехал, лица на нем нет, рубаха порвана и в крови. Модная такая… Джинсовка.

— Что он рассказал?

— Известно что. Девок не поделили. С Кешкой Зубовым, дружок его, куда-то в деревню на танцы пошли, ну и подрались с деревенскими. Наверняка Кешка затеял. Потому что мутный! Вечно чего-нибудь нафордыбачит. А мой дурачок в рот ему смотрит. Хотела его с девочкой познакомить. У подружки дочка, умница. Так осрамил при соседях: ты, говорит, мать, дремучая. Надо будет, сам найду. А кого найдет? Этих, что ли? — Она отчего-то ткнула в сторону шумящего под окнами проспекта.

— Где вещи? — Танков придал взгляду выражение проницательности.

— Какие?.. А, так застирала. Брюки еще поносятся, да и рубаху подлатала незаметно. А кровь в холодной воде отошла… Да нет, вы мне правду скажите: большой штраф-то за эту драку положен?

Растерявшийся Танков неопределенно мотнул головой. Кивок этот Катерина Петровна восприняла как подтверждение:

— Ведь это ж никаких денег не напасешься. Только-только на телевизор насобирали. Костюм ему хотела к выпускному. И здрасте, опять! Мать последние жилы рвет, а он, стервозина. Я не тряпкой, я палкой его отхожу!.. А ведь какой способный! — без малейшего перехода умилилась она. — У кого во дворе мотоцикл, машина сломается, к нему идут. И ведь денег не берет. Неудобно у своих. В радиоклуб ходит. После восьмого класса работать засобирался, а я вот приказала: «Учись! Пока техникум не кончишь, никуда».

Катерина Петровна прервалась, обдумывая засевшую мысль:

— Хоть бы уж поменьше штраф. А то у вас еще приводы есть, — щегольнула она невесть где добытым знанием. — Может, можно вместо штрафа привод, если не очень страшно. — Она просительно дотронулась до Танкова.

— Можно и привод, — окончательно заврался тот.

— Вот я и говорю. — Катерина Петровна хитренько оживилась.

— Ты б похлопотал. Тебя ж, наверное, начальство послушает. И то сказать, что за парень, если сдачи дать не может? Он ведь и сам знаете как переживает… Мне вот не говорит, а во сне стонет. Совестливый!

Танков не в силах больше переносить этот разговор, по существу издевательский, отошел к окну и стал смотреть вниз. Проносящиеся по проспекту машины уже включили габаритные огни. В комнате тренькали ходики, такие же, как у соседей (наверное, вместе и купленные).

Танков колебался: не выйти ли ему во двор? Скорее всего, Синельникова взяли по другому адресу, а о нем попросту забыли.

Катерина Петровна сделалась задумчивой, то и дело тревожно поглядывая на гостя. Потом уж и глядеть перестала, словно сообразив, что не станет занятой милиционер из-за штрафа до ночи дожидаться ее сына, и догадки своей пугалась.

У соседей работал телевизор. Шла программа «Время».

Танкову хотелось вернуться к понравившейся Вале, примириться. Договориться о новой встрече. Он колебался, но всё не мог решиться. Тягуче цедились минуты, заполняя комнату напряженным ожиданием. И этот затухающий вечерний ритм разорвала выстрелившая входная дверь подъезда. Кто-то бежал вверх по лестнице.

Танков вздрогнул. Подняла на него наполнившиеся испугом глаза Катерина Петровна.

Теперь стало слышно, что бегут двое. Один из них что-то кричал. Танков выскочил в коридор. Из соседней комнаты показалась напряженная Валя. Распахнулась, отлетев до петель, входная дверь, и в квартиру ворвался мокрый взъерошенный парень. Он собирался захлопнуть задвижку, но увидел перед собой незнакомца и застыл, посвистывая перетруженным дыханием.

Тотчас следом вбежал Саша Федоров и, не останавливаясь, навалился сзади. Под тяжестью стокилограммовой массы парень рухнул на пол. Оперативник, тяжело и злобно хрипя, принялся выкручивать оттянутую назад руку. От страха и боли беглец закричал. Валя возмущенно задышала.

— Это тоже из угрозыска, — предупредил её Танков.

— По манерам видно! — брезгливо отчеканила та.

— Ладно, вставай живо, бегун хренов! — Федоров, не отпуская заломленную руку, поднялся. — Считай, отбегался.