Семён Данилюк - Обитель милосердия [сборник] Страница 16

— Ладно, вставай живо, бегун хренов! — Федоров, не отпуская заломленную руку, поднялся. — Считай, отбегался.

Он чуть усилил захват, и Вадим Синельников оказался стоящим на коленях с наклоненной к ногам головой.

— Да что ж это?! — закричала Катерина Петровна, с ужасом наблюдавшая, как ломают ее сына. — Что ж вы, если милиция, так все дозволено?!

Она оттолкнула Танкова и, худенькая и бесстрашная, пошла угрожающе на Федорова, который, не обращая внимания на присутствующих, деловито выволакивал на лестницу стонущего от боли и унижения Вадима Синельникова.

— Что ж ты, бугай, его как убийцу какого валтузишь?!

— А кто же он?! — Федоров, обозленный преследованием, издерганный тремя бессонными ночами, приостановился. — Если он человека ни за что ни про что на тот свет отправил, так кто ж он, по-вашему, божий одуванчик, что ли?! Ишь, жалко стало. Раньше надо было жалеть, когда мразь эту растили!

Задохнувшись яростью, он поволок поникшего убийцу вниз по лестнице.

— Мамочка, прости! — разнесся гулко по подъезду истошный мальчишеский голос.

Танков растерянно повернулся. Потрясенная Катерина Петровна, ощупывая воздух рукой и что-то шепча, опускалась на пол. Он подхватил ее и с помощью Вали отнес на диван.

— Помоги ей… Они и вправду человека убили, — потерянно пробормотал Танков и выскочил из квартиры.

На улице Танков обогнал обоих. Федоров шел быстро, все еще тяжело дыша, и лишь слегка придерживал Синельникова за локоть, а тот семенил рядом, обмякший и потерянный.

За углом стоял все тот же уазик, в заднем отсеке которого, за решеткой, набилось несколько человек. Рядом Велин с помощью участкового запихивал в гаишный «жигуленок» долговязого парня с выгоревшими длинными волосами. Парень ожесточенно вырывался. Внезапно он резко присел, вывернулся и побежал к уазику, крича на ходу:

— Паря! Менты понтят! Нет у них ничего! Ничего и не было! Помните! Ничего не было!

Дежуривший у решетки Юра Гордеев, квадратный штангист, неспешно перехватил долговязого рукой за шею, крутнул и, уперев колено в спину, слегка надавил, отчего тот зашелся в беспомощном хрипе.

— Не было, значит? — насмешливо, так, чтоб слышали сидящие в машине, уточнил Юра. — Ничего, ты у меня всё вспомнишь. И как били, и как ветками прикрывали, и как каждого заставлял палкой по голове добивать. Кровью скреплял. Все вспомнишь, тварь!

Кто-то за решеткой затрясся в рыданиях. Как раз подошел Федоров. Гордеев ключом отомкнул дверцу, и Саша с ходу отработанным ударом колена под зад вогнал за решетку последнего злоумышленника — Вадима Синельникова.

Танков отказался сесть в переполненные машины и пошел пешком. Когда через сорок минут добрался он до райотдела, из дежурки уже разносился победный голос изнемогшего от молчания Василия Ивановича:

— Управление? Принимай сообщение на раскрытое убийство… А ты как думал?! Сельские ребята не шутят. Взялись, так уж раскроют. В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое июля в районе деревни Протасово было совершено убийство гражданина Мирзоева Салтана Салмановича, сорока двух лет. Убийство совершили — точно, короеды. Зубов Иннокентий Геннадьевич, семнадцати лет, студент первого курса университета; Санин Александр Дмитриевич, шестнадцати лет, учащийся строительного техникума; Синельников Вадим Дмитриевич, шестнадцати лет, учащийся того же техникума…

Спустя месяц трое — Юра Гордеев, Саша Федоров и Сиренко — за умелое и оперативное раскрытие тяжкого убийства были поощрены приказом начальника УВД.

Танков еще несколько раз приезжал к знакомому дому, в надежде на встречу с Валей бродил у подъезда, но зайти в разоренную коммуналку на пятом этаже он так и не решился.

Выезд на происшествие

Из цикла «Журнал учета происшествий» (Повесть)

Ближе к вечеру лейтенанта Танкова вызвал заместитель начальника райотдела Борис Иванович Сиренко. Когда Танков вошел, Сиренко правил какой-то документ. Правил, похоже, с натугой: раскаленная лысина светила прямо в лицо вошедшему. Не отрываясь, Сиренко ткнул карандашом в сторону одного из десятка стульев. Работал Борис Иванович неспешно и — не при подчиненных будь сказано — на удивление муторно, поэтому в редкий час не сидело перед ним одновременно по два-три человека в ожидании руководящего решения.

Вот и сейчас в углу у окна развалился дежурный по отделу старший лейтенант Чесноков, а прямо напротив стола поерзывал участковый Лукьяненко. Именно его очередной опус и правил, тяжко вздыхая, Борис Иванович.

— Ну, уж это-то… — Он бросил карандаш и посмотрел на Лукьяненко. Участковый тотчас вздохнул. Видно было, что разговор долгий: и не в первый раз бросил, и не в первый раз посмотрел. — Ты чего пишешь-то? «Михеев вышел из дома. Идя по улице, его ударили по голове».

Чесноков гоготнул.

— Так все и было, — подтвердил Лукьяненко, с укоризной посмотрев на веселящегося дежурного.

— Так и было, — передразнил Сиренко. — Это ж процессуальный документ. Тебя грамоте-то учили?

— Я без высшего.

— Десятилетку же кончал?

— Это да. — Лукьяненко повздыхал. Вспомнил, видно, как кончал школу. В своё время тридцатилетнего ударника-тракториста Василия Лукьяненко в порядке почина рекомендовали на работу в органы внутренних дел. И вот уже три года ходит Василий Сергеевич в кожаной куртке сельского участкового. Оружием, правда, не балуется — чего нет, того нет, — и табельный «макаров» пылится в домашнем сейфике, ключ от которого хранит самый бесстрашный человек в поселке — жена Василия Сергеевича. Поговаривали, что и отдельные постановления писаны вроде как женской рукой, но руководство на злые эти наветы не реагировало: хоть и никакой участковый, а где сейчас другого на такой отдаленный «куст» сыщешь?

— Ты вот чего, Лукьяненко… — Сиренко задумчиво повертел перечеркнутое донельзя постановление. — А иди-ка ты отсюда. Пускай тебе твой непосредственный начальник правит. А то привыкли, понимаешь, чуть что — к руководству.

— Так я чего докладывал, Борис Иванович. — Изнемогший Лукьяненко вытащил из-под себя влажный планшет. — Уехал он. А сегодня срок по заявлению.

— Иди отсюда, говорю, — нажал на голос Сиренко. — Нечего тянуть до последнего дня.

Лукьяненко аккуратно упаковал потертую на сгибе пачку бумаг и, извинившись, с облегчением вышел, так, впрочем, и не поняв, зачем просидел он здесь битый час.

— Разгильдяй. Из-за таких вот ничего за день не успеваешь, — пробурчал Сиренко, но тут же тряхнул головой и просиял добротой и отзывчивостью в сторону молодого лейтенанта:

— Вы как, Танков, осваиваетесь в коллективе?

— Так точно.

Работал Танков всего два с половиной месяца, стеснялся университетского «поплавка» на кителе и, словно искупая недостаток армейской выучки (прошел лишь офицерские сборы после вуза), к начальству старался обращаться исключительно уставными словами. Видно, для райотдела с его закоренелым панибратством выглядело это диковато. Чесноков, во всяком случае, поморщился.

— Планы какие?

— Служить, товарищ капитан.

— Похвально. Пока у нас к вам нет претензий. Ваш шеф-наставник Велин рекомендует вас как исполнительного и инициативного работника. Так что, как только вакансия в уголовном розыске освободится, считайте, вопрос решен.

— Спасибо, товарищ капитан.

— Кстати, все хотел спросить. Чего так в утро тянет? Работенка-то грязная. Нет бы в следствие. С высшим образованием в самый раз. Там, кстати, и единица свободная есть. И попрестижней. А?

— Благодарю, товарищ капитан. — Танков поднялся. — Но я бы все-таки хотел в уголовный розыск.

Некоторое время Сиренко с интересом его разглядывал.

— А впрочем, — отмахнулся он от какой-то досаждавшей мысли, — все мы через это прошли. На сегодня планы есть?

— Никак нет. Если что надо — готов.

— Вот это правильный подход, — одобрил Сиренко. — Чувствуется, что проникаетесь общей задачей… Вам дежурить по отделу приходилось?

— Приходилось, приходилось, — вмешался Чесноков. — Со мной на той неделе дежурил.

— Так точно, — подтвердил Танков. — Ходил один раз помощником дежурного.

— Опыта негусто, — Сиренко поскреб ногтем лысину.

— Да сможет он, — Чесноков, в отличие от начальника, сомнений не ведал. — Сами ж говорите, толковый. И верхнее образование. Да потом день-то какой — среда. Самый тихий денек. — Чесноков, не стесняясь, зевнул.

— Тут такое дело, Танков. — Сиренко, все еще колеблясь, пригладил потускневшее солнышко на голове. — Не явился сменный дежурный Кузнецов. Может, заболел, может, несчастье какое — не знаем пока. Живет он в деревне, не дозвониться. Чесноков уж лишних шесть часов передежуривает.

— Восемь, — не уступил двух часов Чесноков.