Клаудиа Пиньейро - Твоя Страница 16

— Инес, ты помнишь, что должна была забрать из чистки мой серый костюм?

Этими словами он меня окончательно обезоружил. Я не знала, что ответить.

— Я же говорил, что он мне будет нужен завтра, Инес!

Это был тот же Эрнесто, что и всегда. Мама говорила: «Снова тот же суп, девочка!» Но она всегда слишком мрачно все воспринимает, она так страдала. А я нет. Я вижу свет в конце тоннеля и понимаю, что это и есть самое важное. Хотя, кажется, я сама разожгла тут пожар, и от этого мне очень страшно.

Эрнесто налил себе что-то выпить и сел в кресло напротив меня. Положил ноги на журнальный столик рядом со своей голубой папкой, где я теперь хранила вырезки новостей, связанных с исчезновением Твоей, появившиеся с конца той недели. Или Бывшей-Твоей, или Той-Которую-Я-Считала-Твоей. Я уставилась на его ботинки, оказавшиеся сантиметрах в пяти от папки. Я больше не могла сдерживаться и сказала:

— Появилась Алисия.

Эрнесто не шевельнулся.

— Вчера нашли труп.

Я наклонилась над столиком и протянула ему голубую папку. Эрнесто открыл ее и стал читать вырезки в хронологическом порядке — так, как я их туда сложила. Папка в его руках задрожала. Мне стало его жаль, он казался совсем ребенком. Вошла Лали. Еле слышно поздоровалась. Она плохо выглядела. Конечно же, в выходные, которые она провела у своей подруги, они наверняка устраивали вечеринки, почти не спали и все такое прочее, что творят девочки ее возраста. Но теперь был неподходящий момент для того, чтобы заниматься ее воспитанием. С ее отцом и со мной сейчас происходили очень серьезные вещи. В конце концов, мы уже и так вложили в ее воспитание слишком много времени и сил. И денег. Эрнесто однажды подсчитал. К окончанию школы мы на нее потратили, не считая оплаты колледжа, почти восемьдесят тысяч долларов. В эту сумму входят форма, письменные принадлежности, книги, экскурсии, несчастное выпускное путешествие, всякие частные уроки и так далее и тому подобное — в общем, получается не меньше ста тысяч долларов. Впечатляет. И, как заметил Эрнесто, все для того, чтобы однажды она сказала, что хочет стать моделью. Или домохозяйкой — это сказала я, потому что ему мысль о том, что его дочь может стать домохозяйкой, в голову не приходила.

— Она создана для другого, — ответил он.

Эрнесто всегда думал о Лали, но в тот момент, сидя с голубой папкой в руках, он, уверена, думал только о себе. И правильно делал. Потому что думать о себе значило думать обо всех нас, о своей семье. От того, поспит Лали или не поспит одну ночь, ее жизнь не изменится. Она остановилась и взглянула на нас, бесчувственная, злая, как и всегда, а потом ушла наверх. Эрнесто не нашелся, что ей сказать. Хуже того, он попытался было выговорить:

— Я не привез тебе духи, — но осекся, и фраза прозвучала фальшиво, как в телесериале.

Лали, стоя на лестнице, посмотрела на него и снова стала подниматься. Как удачно! Иногда это молчание, которым пытаются воздействовать на нас дети-подростки, оказывается как нельзя кстати. Снова заговорит, когда ей что-нибудь понадобится.

— Если бы она знала, что происходит с ее бедными родителями! — сказала я.

И Эрнесто ответил:

— Оставь ее, она еще совсем ребенок.

Обычное дело, он всегда за нее заступается.

Эрнесто подождал, пока Лали поднимется наверх, и снова открыл папку. Пока он читал, выражение его лица изменилось. Бразильский загар сильно побледнел.

— Лали не надо ни во что вмешивать, — сказал он.

В глазах у него стояли слезы. Он казался сломленным.

— Какой позор!

Он заплакал. Не знаю, кого ему стало жалко: то ли Лали, то ли самого себя, то ли бедную Алисию. Но он в самом деле плакал.

Я поднялась и села рядом с ним. Эрнесто кинул папку на столик и продолжал смотреть в одну точку потухшим взглядом. Вздохнул. Вытер слезы. Посмотрел на меня. Схватил мою руку и сжал ее. Заправил локон, выбившийся из моей прически, стиснул мою коленку и сказал:

— Успокойся, все будет хорошо.

В этом я была уверена, но, как выяснилось позже, ошиблась.

27

— Пау…

— Лали?

— Да.

— А, откуда ты звонишь?

— Из дома. Как у тебя дела?

— Ничего, а ты как?

— Нормально.

— Ты не была в колледже?

— Нет, и ты тоже.

— Я провела выходные со своими предками. Это выматывает. Они считают, что раз им столько лет, то они не могут ошибаться.

— …

— …

— Слушай, Пау, уже почти час, как у меня пузо твердеет. Такое уже было как-то на выходных пару раз, но ничего, потом все прошло, и нормально, но теперь — все сильней и сильней, никак не прекратится. Не знаю. Как ты думаешь, что это может быть?

— Понятия не имею.

— …

— …

— …

— Тебе больно?

— Нет. Но оно твердое, как камень.

— Эй, а это не могут быть схватки?

— Не знаю.

— Мне кажется, при схватках происходит что-то вроде этого.

— Вроде чего?

— Того, что у тебя пузо твердеет.

— …

— Но я не уверена, ага?

— А если это они, то что делать?

— Ой, я в этом ничегошеньки не смыслю!

— …

— Надо бы спросить у того, кто знает. Хочешь, я поговорю с моей матерью?

— Нет, не надо все запутывать.

— Нет, если ты не хочешь, то я и слова не скажу.

— Сейчас меня вроде бы немного отпустило.

— Ой, как здорово!

— Да.

— …

— …

— Оно прошло?

— Да, почти.

— Увидимся вечером?

— Ладно.

— Ну, если с тобой все хорошо.

— Уверена, со мной все будет хорошо.

— В пять часов в торговом центре.

— Идет.

— Пока.

— Пока.

28

Мне стало гораздо спокойнее. Захотелось приготовить на ужин что-нибудь шикарное. То, что понравится Эрнесто. Я не стала готовить ягненка с перцем и картофель в сливках, которые готовила вечером, когда Эрнесто с Чаро улетали в Бразилию. Сделала цыпленка в апельсинах — блюдо довольно изысканное, и с ним у меня не связано никаких особых воспоминаний.

То, что обнаружили труп, не так уж сильно все и меняет. Понятно, что если вскрытие проведут достаточно тщательно, то сразу станет понятно, что она умерла от удара по голове. Но в этой стране ничего нельзя знать наверняка. И к тому же, даже если это выяснится, на ушибе не будет подписи: «Эрнесто Перейра».

Эрнесто принял душ и спустился поужинать. К счастью, Лали уже ушла. Отправилась в торговый центр с одной своей подругой. Мир может катиться в тартарары, а подростки все будут шляться туда-сюда по магазинам, разумеется, ничего не покупая. Господи, ну что за поколение! Но по мне, если она хочет прогуляться по магазинам, то пускай себе идет. А если захочет остаться переночевать у своей подруги, то еще лучше. По крайней мере мы с Эрнесто сможем разговаривать и вести себя как угодно, не опасаясь, что нас подслушают. Был неподходящий момент для того, чтобы сообщать Лали о том, что успело произойти.

Я подала цыпленка. Эрнесто выглядел плохо, он был очень озабочен. О чем можно было только пожалеть: если не научишься справляться со своими нервами, то при столкновении с реальностью можешь и погибнуть. Дело было сложным, кто же спорит. Но ситуация еще не стала необратимой — вот что важно. В жизни есть не так уж много необратимого: смерть, потеря руки, рождение ребенка. Это нельзя отыграть назад. К добру или к худу. Эрнесто еще не умер, не потерял руки, не родил сына. То есть у него есть дочь — от меня, и это играет в мою пользу. Так что мы должны продолжать бороться, сражаться ради того, чтобы полностью очистить Эрнесто от всяких подозрений. Основная наша проблема в том, что в этом деле не так уж много подозреваемых. Будь оно иначе, внимание следователей отвлекалось бы на нескольких людей, и нам справиться с ситуацией было бы легче. Но Эрнесто был практически единственным подозреваемым. Даже странно, что им до сих пор не занялись вплотную.

— Не хочу тебя волновать, но без трупа не было бы и убийства, — сказал он, почти дословно повторив ту мысль, что приходила мне в голову несколько месяцев назад.

Я словно вонзила ему нож в спину: ведь если тело нашли, то исключительно по моей вине. Теперь у них есть и труп и подозреваемый. Кажется, те две сплетницы, что работали вместе с ним и Алисией, успели наговорить лишнего, вот Эрнесто и дрожит как осиновый лист. Сказали, будто уверены в том, что Эрнесто с Алисией связывали какие-то отношения. Эти дамы, наверное, очень сообразительные и очень любопытные. И не имеют ни малейшего понятия о том, что происходило на самом деле. Ну ладно, бабы, всю жизнь проработавшие в офисе, все такие. Завистливые, настырные, склочные. И чем ближе к центру находится их офис, тем хуже. Должно быть, там возникает особый микроклимат. А так как у них нет свободного времени, чтобы заняться своей личной жизнью, то они паразитируют на личной жизни остальных. Работа — это и есть их личная жизнь. Они живут с понедельника по пятницу и терпеть не могут выходных. Всеми силами хотят, чтобы после пятницы снова настал понедельник, ведь в будни с ними хоть что-то происходит. Бедняжки. Как Алисия, которая устроила себе личную жизнь с Эрнесто. Жизнь тайную, временную, без будущего. Жизнь с понедельника по пятницу, с восьми тридцати и до девятнадцати часов. И что хуже всего, эту жизнь разрушила ее близкая родственница. Как еще могла закончиться история, которая началась так плохо? Это все очень печально. И предсказуемо. Моя мама живо бы обо всем догадалась. И даже я могла бы догадаться.