Михаил Палев - Повелитель прошлого Страница 16

Я обнял ее за плечи. Она счастливо улыбалась, глядя мне в глаза, и молчала.

– Куда ты исчезла? Я искал тебя!

– Я думала, что ты запомнил комнату, где я остановилась.

Впрочем, какая разница! Главное, что мы сумели не потерять друг друга!

Девица с Микки-Маусом вздохнула. Я обернулся и с чувством произнес:

– Девушка! Я вам так благодарен! Вы буквально спасли мне жизнь. Ведь без вас мне бы вообще никто дверь не открыл, и я закончил бы ночь в милиции.

– Да чего уж там, – улыбнулась девица. Она вдруг на глазах похорошела. – Ну, я пойду… Счастья вам!

Потом мы пили чай с тортом в комнате у подруги и разговаривали о разной ерунде. Мне было все равно, о чем говорить, – я смотрел в глаза Наташи, и того, что я там видел, мне было вполне достаточно!

Подруга и ее парень многозначительно переглядывались и выжидающе смотрели на нас.

– Оставим их вдвоем? – шепнула мне Наташа. Я кивнул, и мы вышли из комнаты. Шел четвертый час утра, но спать совершенно не хотелось.

– Пойдем, погуляем немного? – предложил я. – А там и метро откроется.

Конечно, в конце января предложение погулять в четыре часа утра звучит довольно странно, но Наташа не возражала. Впрочем, даже если бы я предложил ей прогуляться пешком на Северный полюс, она все равно согласилась бы.

Стояла тихая зимняя ночь. Около пяти градусов мороза и редкий, лениво падающий снежок – погода как по заказу!

Мы медленно шли к метро, а потом повернули в сторону Нового цирка и дальше – к Воробьевым горам. Мы шли и говорили о разном. О чем? Уже не помню. Помню только мелькающие в свете фонарей снежинки, изящный девичий профиль и выбившуюся из-под меховой шапочки прядь белокурых волос. И – взгляд бездонных синих глаз.

Через два часа мы снова оказались возле метро «Университет», и тут я почувствовал, что зверски замерз.

– Ну что, в метро? – предложил я. Она кивнула.

На «Проспекте Маркса» я встал. Наташа вопросительно взглянула на меня: ее электричка отправлялась с Ярославского вокзала.

– Мы выходим! – пояснил я, подхватывая ее под руку. Она вышла, ничего не спрашивая.

– Сейчас заедем ко мне, выпьем кофе, позавтракаем, и я тебя провожу на электричку! – объявил я голосом, не допускающим возражений. Наташа засмеялась и покачала головой.

– Что? Что-то не так? – спросил я.

– Просто странно, – ответила Наташа. – Еще вчера я тебя совсем не знала, а сегодня в шесть утра еду к тебе домой. Кто бы вчера мне такое сказал – не поверила!

Мы шли пешком от метро через замерший в зимней дремоте Петровский парк. Деревья вздымали покрытые блестящим в призрачном свете фонарей снегом черные силуэты ветвей к темному небу – словно раскинули руки во сне. Вот показалась громада Петровского замка с запавшими в красный кирпич глазницами башенных бойниц – они равнодушно смотрели на нас, забывшись в воспоминаниях. Сколько видели они на своем веку влюбленных! И сколько еще увидят.

Наташа устала. Она остановилась возле бывшего ресторана «Эльдорадо», ставшего на старости лет Домом офицеров Академии Жуковского, и критически посмотрела на промокшие, покрытые разводами соли сапоги. Я обнял ее за плечи.

– Мы уже почти пришли, – сказал я, – сейчас придем, поедим, выпьем кофе – и жизнь сразу станет лучше. А сапоги я тебе помою, высушу и начищу до блеска – клянусь студенческим билетом и лысиной декана!

Наташа засмеялась. И я поцеловал ее – первый раз за все время нашего знакомства. Губы у нее были мягкие и теплые.

Обычно от «Эльдорадо» до дома, где я снимал комнату, я шел пять-семь минут. Мы шли полчаса и за это время поцеловались раз двадцать.

Наконец мы осторожно вошли в темную прихожую, стараясь не разбудить соседку. Я провел Наташу в комнату, дал ей теплые тапочки – ноги у нее были просто ледяные – и отправился на кухню ставить чайник.

А когда я вернулся, она уже спала. Ее щеки от долгой прогулки на холоде раскраснелись, золотистые волосы разметались волнами по подушке, а припухшие от моих поцелуев губы приоткрылись, показав ровный жемчуг зубов. Я осторожно накрыл Наташу пледом и пошел готовить завтрак. Потом вспомнил, что Наташины сапоги промокли насквозь. Я помыл их с мылом – как научила меня мама, иначе, когда сапоги высохнут, соль проступит вновь. Затем затолкал внутрь бумагу и поставил недалеко от батареи парового отопления.

Покончив с делами, я сел в кресло и стал ждать, когда Наташа проснется. Я любовался ею: тонким профилем, изящно очерченным ртом, длинными без малейших косметических усилий ресницами, упругими бугорками груди под белоснежной блузкой и восхитительным изгибом бедра под тонким пледом. Мне ужасно хотелось поцеловать ее в маняще приоткрытые губы, но я боялся разбудить ее – и сидел не двигаясь.

Я, видимо, и сам задремал, потому что вдруг обнаружил, что комната заполнилась серым зимним рассветом. Я встал и выключил ночник. И тут Наташа проснулась.

– Извини, я тебя разбудил, – с сожалением сказал я.

– Да что ты! Я выспалась так замечательно, что мне даже неудобно – ведь ты совсем не спал! – смущенно ответила Наташа, вставая и разглаживая юбку. Удивительно, но юбка и блузка совершенно не помялись.

– Зато я приготовил завтрак и сварил кофе! – похвастался я.

– Ой, я голодная, как сто волков! – призналась Наташа.

Мы позавтракали на кухне, поскольку соседка имела обыкновение спать по выходным до двенадцати. Наташа ела аппетитно, со сдержанной жадностью – как хорошо воспитанный котенок.

После завтрака она тут же кинулась мыть посуду. Я не стал мешать приступу хозяйственности и занялся ее сапогами. Они уже подсохли, и крем хорошо ложился на мягкую кожу. Наташа появилась незаметно и несколько минут молча смотрела на меня, пока я не поднял голову. Тогда она сказала:

– Я думала, что ты пошутил насчет сапог.

– Женщины не должны чистить себе обувь! – убежденно ответил я. – Вот и все, принимай работу.

Наташа надела сапоги. У нее были красивые ноги, и я со сладким замиранием сердца следил, как белый мех сапог скользит по капрону колготок.

– Давай сходим в кино, – предложил я.

– Как дети – на утренник? – рассмеялась Наташа. – Вообще, мне надо пораньше попасть в общежитие. Ехать далеко и…

Я обнял ее и, пробегая пальцами по ее щеке, сказал:

– Я не хочу, чтобы ты уходила. Я не могу с тобой расстаться!

Наташа внимательно посмотрела мне в глаза и тихо ответила:

– Я тоже.

И мы пошли в кинотеатр «Баку» на какой-то фильм. Я его совершенно не помню, потому что мы сидели в заднем ряду и весь сеанс целовались. А потом я поехал провожать Наташу на Ярославский вокзал.

– Позвони мне, когда выберешься в Москву! – попросил я. – Обязательно позвони, слышишь? Когда ты сможешь приехать?

– Не раньше субботы, – с сожалением ответила Наташа.

– Я умру до субботы! – убежденно заявил я.

– У меня выпускная работа! – оправдывалась Наташа.

– Приезжай, как только сможешь!

Потом я долго смотрел вслед уходящей электричке, пока она не исчезла из видимости. Мне было грустно и радостно одновременно: мне очень не хотелось расставаться с Наташей, но я верил, что она вернется».

Глава 6

А вот и история любви. Оказывается, Сашка познакомился с ней во время очередного нашего визита в общагу географического факультета. Когда он стал уклоняться от наших посиделок за игрой в покер и преферанс, мы сразу поняли, что он влюбился: только любовь придает человеку глуповатый и счастливый вид одновременно. Похоже, что это было очень серьезно. И как же он умудрился променять ее на Леру?! Сейчас узнаю.

«Наташа позвонила во вторник.

– Ты откуда?! – не поверил я своим ушам.

– С Ярославского! Я в Москве!

– Как, уже суббота?! – шутя, воскликнул я.

Наташа рассмеялась и громко прошептала в трубку:

– Я хочу тебя видеть!

– Я тоже! Я встречу тебя на «Динамо», посередине вестибюля!

Через двадцать минут я уже спускался по эскалатору станции метро «Динамо». Едва я сошел со ступенек, как в противоположном конце вестибюля из-под арки появилась стройная фигурка Наташи, – видимо, она тоже только что подъехала. Я убыстрил шаг.

Наташа тоже увидела меня и быстро пошла мне навстречу, а затем – побежала. Я остановился и, когда она добежала до меня, схватил ее и крепко прижал к груди. Я целовал ее счастливое лицо, сияющие глаза, нежно гладил белокурые локоны шелковистых волос. Нам было безразлично, что мы стоим посередине вестибюля, что кругом полно народу, что на нас натыкаются вечно спешащие, озабоченные москвичи и озверевшие от сумасшедшей столичной сутолоки приезжие.

Для нас с Наташей вестибюль был пуст, как Луна после отлета «Аполлона». Здесь были только трое: я, она и наша Любовь, – Любовь, огромная, как Вселенная!

Наконец я очнулся и вспомнил про цветы – букет гвоздик, которые я засунул в пластиковый пакет, чтобы уберечь их от мороза. Я достал их и протянул Наташе. Она взяла цветы и спросила улыбаясь: