Наталия Левитина - Неумышленное ограбление Страница 16

При мысли о пеленках, детском поносе и неизбежной необходимости становиться лучше — ведь детей можно воспитывать только личным примером — у меня начинала вяло ныть верхняя челюсть. Но при мысли об аборте отнимались нижние конечности. Когда же я неосторожно осведомилась у одной замотанной обладательницы двух очень подвижных отпрысков — как это, рожать? — и она с лицемерным сочувствием выложила мне на пятнадцати страницах мелким шрифтом о кошмарных, невыносимых муках роженицы («некоторые, бывает, сутками лежат…»), то мои волосы — не очень короткие — встали дыбом на голове по всей их длине. За что же мне такое наказание?

Также появилась у меня мысль, что надо бы и Сержу дать знать — пусть порадуется, бандит, что способен творить и созидать не только в сфере журналистики. Думаю, он обрадовался бы. Все-таки не двадцать лет товарищу, пора позаботиться и о потомстве. Пеленки стирать конечно же будет он, и ночью вставать будет тоже он, но вот грудью-то кормить придется все же мне, и на кого я тогда стану похожа?

К счастью, моя природная способность находить даже в самых мрачных ситуациях поводы для радости и тут подсказала, как можно извлечь из отчаянного положения максимум положительных эмоций. Во-первых, надо будет подвигнуть Сержа на новую шубу — чтобы в январе, когда последствия его интервенции станут очевидными, я смогла бы скрывать от окружающих свое истинное положение. Во-вторых, рожать все равно когда-нибудь придется, и тогда лучше сделать это сейчас, пока у меня не сыплется песок с челюсти и не отпадают на ходу запчасти. Детям, в принципе, если хорошо их выдрессировать, тоже можно найти применение: их можно использовать для всяких мелких поручений.

В общем, я целые дни проводила в раздумье — какое из двух зол мне выбрать. Экзальтированные соседские дамочки, всегда информированные лучше сотрудников Пентагона, прознав о счастье, внезапно обрушившемся на меня, восторженно мусолили платочки и агукали: «Ах, Танечка, как это прекрасно, вам так пойдет материнство, и свадьбу вы, наверное, теперь с Сергеем сыграете…» Ведьмы! Я представляла себя на девятом месяце беременности с животом, похожим на вмонтированный барабан, и сердце у меня сжималось. Посоветоваться было не с кем. Эванжелина грабила американские магазины и еще ни разу не позвонила с момента ее поспешного бегства из страны. Я ощущала себя отчаянно одинокой. Хотя одиночество обычно мне приятно, но иногда все-таки необходим человек, который может постоять рядом с носовым платком.

Впрочем, у меня появилась новая подруга — Марина. После того как прикрыли «Интерком» и я осталась без работы, мы с ней внезапно подружились. Теперь она жила одна в роскошной квартире, напичканной вещами, которых я не видела даже в каталогах, и смотрелась такой же одинокой, как и я. Мы с ней иногда говорили по-итальянски, чтобы не потерять форму: «Come vanno gli affari?» — «Cosi, cosi…».[5]

Как раньше Эванжелина сидела у нас круглосуточно, так теперь и Марина несла трудовую вахту на диване около видеомагнитофона. Сергей удивлялся: «Ну и подруг ты себе выбираешь — сначала была Мэрилин Монро, теперь вот Роми Шнайдер, доиграешься, меня соблазнит твоя очередная сексапильная подружка». Но, зная, что у Сергея уже выработался устойчивый иммунитет к различного рода красоткам, я надеялась, что и Марина не представляет для него в этом отношении опасности. И она вела себя очень корректно: синими глазами не стреляла, блестящими волосами беспричинно не размахивала, умышленно коленку не выставляла. То есть наметилась тенденция, что со временем Марина может превратиться в друга семьи.

С ней я и поделилась своей печалью. Оказалось, что у Марины тоже есть ребенок, который живет у родственников («мы вели богемную жизнь, для сына это была не лучшая среда»). И она сказала, что 55 процентов, учитывая розовые пяточки, ноготки, носик и прочую фурнитуру, — за ребенка и 45 принимая во внимание бессонные ночи и неспокойную ситуацию в стране против. А окончательное решение, как ни крути, все равно остается за мной.

Один из дней середины сентября был отмечен Светкиным посещением. Она нежно благоухала цветочными духами, костюм (то ли от Черрути, то ли от Живанши) и ярко-синие туфли в тон наводили на мысль, что безработица после крушения «Интеркома» не подорвала ее финансового положения, а смерть и разоблачение Олега Дроздовцева, прежде ею так любимого, не отразились на ее позитивном мировосприятии.

Светка вручила мне коробку конфет, самостоятельно поставила на плиту чайник, уверенно отцепила со шторы Антрекота — удивительная способность у молодежи: везде вести себя раскованно, как в собственном доме, — и приступила к выдаче информации.

— Лечу я, Таня, в Англию.

Ну вот. Кто-то ездит в Америку, кто-то — в Англию, а мне если и светит путешествие, то только в захолустный московский роддом с тараканами и без горячей воды.

— Меня Тупольский отправляет за счет своей фирмы. Увижу Темзу и Биг-Бен. Правда, фирму он еще не открыл, но говорит, что уже скоро открывает. Юридическое обслуживание бизнесменов. Бизнесменов этих у него море, все толпой к нему ходят, он им советы дает. Мозговитый мужик. И после того как прихлопнули Олега, он как-то человечнее стал ко мне относиться. Хотя, если учесть, что мне пришлось пережить, это очень разумно с его стороны. Сказал, что в меня бесполезно вколачивать английский здесь, в Москве, необходима языковая среда. Поедешь, говорит, в Англию, тупица, в «Интернешнл лэнгвидж скулз». Курс стоит дык тысячи долларов плюс билеты туда и обратно. А потом я буду работать в его фирме. Я-то раньше думала, что Славик интерес ко мне имеет, может быть, жене смену готовит. Но он в этом плане абсолютно индифферентен. Не реагирует. Молодец. А я тут в «Студенческом меридиане» нарыла цикл статеек — не помню, как называется, «Летающий мальчик», что ли, — так там два кента пишут, что одни люди потребляют шмотки, а другие потребляют гармонии. Вот ты, например, читаешь уйму книг, зубришь на ночь итальянский, ходишь на концерты симфонической музыки и прочей дребедени и считаешь себя такой возвышенной, утонченной, образованной. А на самом деле это обыкновенное потребление, только на более высоком уровне, чем потребление колбасы. И книги читать не надо — потому что это потребление чужих мыслей, а наша память — кладбище чужих идей. А человек до всего должен доходить своей головой. Я эту статью Славику подсунула, чтобы он отстал от меня со своей мировой литературой. А он посмотрел на меня укоризненно, мне даже стыдно стало — заботится ведь мужик совершенно бескорыстно, а я еще и сопротивляюсь, — и говорит: «Эх, Светка, ну раз так противен тебе Куприн, то не читай его. Если не хочешь превращать свою голову в кладбище чужих идей — не надо. Спи, видик смотри круглосуточно, по магазинам слоняйся. Но ведь своих идей, если это не касается тряпок, у тебя никогда не появится». Ой, мама, кот взбесился! Ай!

На протяжении своего монолога Светка не переставала чесать Антрекоту шею, тянуть его за уши, нажимать на нос и играть с хвостом. А так как Светкин рассказ с перерывами на очередную конфету и глоток чаю занял не меньше пятнадцати минут, то несчастный кот, изрядно потрепанный, предпочел занять исходную позицию и сбежал на штору, предварительно укусив мучительницу за палец.

Вячеслав Петрович действительно молодец. Держу пари, что еще год назад Светкин лексикон был равноценен словарному запасу африканца первокурсника, приехавшего в Страну Советов получать твердые знания. А после того как я убедилась, что к заботе ВэПэ о Светке не примешивалось ни грамма сексуальной заинтересованности, то стала уважать его еще больше.

— Таня!!! — заорала внезапно Светка. — Что я забыла тебе сказать! Вадим-то наш — голубой!

Мне не пришлось прилагать много усилий, чтобы изобразить на лице подобающее случаю удивление. Как она узнала?

— Ты представь! Меня тут один мальчик пригласил оторваться. Ну, ты знаешь — «ночное шоу „Арлекино“ — отражение вашего достоинства». Пошли мы, значит, с этим парнишей отражать наше достоинство, сидим, пьем. Хорошо нам, душевно. У меня уже крыша начинает съезжать — я неустойчива к алкоголю, у парниши на лбу начинают мысли высвечиваться, что после шоу, часика в четыре утра, он меня не домой повезет, а транспортирует прямо к себе в кровать. И я уже начинаю думать, что мысль в целом верная. Вдруг он мне говорит: «Светка, ты не хочешь на гомиков живых посмотреть?» Я ему: «Да ты что, так хорошо сидим, никуда неохота уходить». А он: «Да не надо никуда ходить, обернись только». Я конспиративно оборачиваюсь… и падаю со стула! Напротив сидит Вадим, потупив глазки, и, кажется, румянец у него, как всегда, во всю щеку — в полумраке, конечно, плохо видно. А рядом мужик, большой, плечистый, наглый, его обхаживает: в глаза заглядывает, шампанского подливает, руку на плечо кладет, пальцы гладит. Ну, все дела. Я тут подумала: бедный Вадик, жизнь прижала, пошел в проститутки — с его внешностью туда прямая дорога. Но тут Вадик поднял глаза на своего хахаля, и, знаешь, взгляд был весьма жарким. В общем, мне показалось, что присутствую на свадебном ужине. Слушай, а я обожаю смотреть фильмы про гомиков, они так смешно кокетничают…