Мери Райнхарт - Альбом Страница 17

— Думаю, обои окончательно испорчены, — сказала она так, как будто бы это была жизненно важная проблема. — Я сказала об этом отцу, как только Элен сообщила мне о протечке. А теперь здесь все испорчено.

Она протянула мне руку, а потом забыла, зачем это сделала, и отвернулась, чтобы посмотреть на обои.

— Даже если они высохнут, останется пятно. У нас так уже один раз было, но тогда воды оказалось меньше. Тогда я прикрепила обои кнопками, а сейчас хочу приклеить.

Было понятно, как она пытается бежать от действительности, придавая такое значение мелочам. Она продолжала думать об обоях и послала меня к Маргарет, чтобы узнать, есть ли у них мука. Недовольная Маргарет дала ее мне.

— Все еще занимается этим? Она там с семи утра.

— Думаю, она пытается отвлечься.

— По-моему, у нас достаточно других дел. Скажи ей, чтобы подождала, пока высохнет бумага. И попробуй уложить ее в постель, Луиза.

Всего я сделать не смогла, но уговорила Эмили принять душ и лечь. Пока я с ней сидела, она все время говорила о каких-то пустяках, а ее птица весело распевала. Мне показалось, что я сама сейчас закачу истерику. Но в это время пришел доктор Армстронг и понял, что происходит.

— Послушайте, Эмили, — сказал он ей строго. — Прекратите разговаривать и примите лекарство. Я говорил вам вчера вечером, чтобы вы сделали это. А после этого Луиза опустит занавески и уложит вас окончательно в постель. И уберите отсюда эту ужасную птицу, Луиза.

— Я привыкла к ее пению, — возразила Эмили.

— Я могу привыкнуть к машине, которой сверлят зубы, но не делаю этого. Птицу убрать!

Он вручил мне клетку. Я отнесла ее в заднее крыло дома и оставила в одной из комнат для гостей. В то время это показалось мне вполне очевидным поступком. Но до сих пор, когда вспоминаю об этом веселом маленьком существе и о том, что не позаботилась о воде и зернах для нее, мне становится не по себе, так как стыдно, что я подписала ей смертный приговор. А возможно, и еще один, но об этом просто невозможно и думать.

Когда я вернулась, доктор встретил меня в холле и попросил, чтобы я немного посидела с Эмили.

— Маргарет занимается устройством похорон, — заметил он, — и все они готовятся к предварительному рассмотрению дела, которое состоится завтра утром. Если вы здесь побудете немного, то, возможно, сможете помочь чем-нибудь мистеру Ланкастеру.

Вернувшись в комнату Эмили, я поразилась, что она уже спит. Вероятно, Маргарет была права, вспомнив, что Эмили не спала.

Мы остались в холле вдвоем с полицейским. Пегги куда-то исчезла, а полицейский вынул из кармана утреннюю газету и, сев на подоконник, стал разгадывать кроссворд. Я уже собиралась взять из спальни Маргарет стул, чтобы сесть у двери комнаты мистера Ланкастера, когда услышала, что мужчины, находившиеся до этого в библиотеке, стали подниматься наверх. Первым появился инспектор, за ним шел детектив Салливан, потом мистер Льюис, который поклонился мне, и неизвестный брюнет с потрепанным чемоданом.

Они молчали. Потом прошли в спальню миссис Ланкастер. Инспектор Бриггс сказал:

— Вот сундук, Джонни.

Я на цыпочках подошла к двери. Они собрались у сундука. Никто меня не заметил. Брюнет вынул связку ключей, попробовал все ключи по очереди, выбрал один и сказал:

— Все в порядке, шеф.

Я не увидела, что было в сундуке, но увидела разочарованное лицо инспектора.

— Кажется, все на месте, — заметил он. — Есть здесь кто-нибудь, кому можно было бы показать это?

— Я представляю семью, — сказал довольно высокомерно мистер Льюис.

— Вы когда-нибудь видели это? Знаете, сколько здесь денег?

— Нет, но…

— Позови кого-нибудь, Салливан!

Я вовремя отошла от двери. Через несколько минут детектив вернулся с Маргарет. Она взглянула на содержимое сундука, и лицо ее, которое до этого выражало опасение, теперь стало выражать облегчение.

— Значит, все на месте. Ну и слава Богу! — вздохнула она.

Инспектор быстро взглянул на нее:

— Почему?

— Теперь мы знаем, что причин для преступления не было.

Салливан, склонившись над сундуком, водил по мешкам указательным пальцем.

— Не возражаете, шеф, если мы откроем один из этих мешков?

На вопрос, вместо шефа, ответила Маргарет:

— Только в присутствии отца. А я не хочу его сейчас беспокоить.

Салливан взглянул на инспектора, инспектор — на Салливана, но о вскрытии мешков они больше ничего не говорили. Инспектор спросил Маргарет о процедуре закладывания мешков в сундук.

— Все очень просто. Мы все, конечно, осуждали маму за это, но иногда кто-либо из нас находился в это время в комнате. Джим Веллингтон приносил маме золото или деньги, если золота в банке оказывалось мало. У нее были счета в разных банках, но большинство из них не выдавали сразу большое количество золота. Он приносил золото в этих мешках. Мама пересчитывала его, лежа в кровати. Потом складывала обратно в мешки и завязывала их проволокой. А если это были деньги, то они были в конвертах. Потом Джим все складывал в сундук.

— А как он это делал?

— Сначала ставил сундук на два стула так, как он стоит сейчас. Но потом сундук стал тяжелым. Он просто вытаскивал его из-под кровати, мама давала ему ключ, он поднимал крышку и клал в него деньги.

— А вы знаете, сколько в нем сейчас денег?

— Точно не могу сказать. Джим однажды говорил, что пять тысяч долларов весят больше восемнадцати фунтов и что ему не очень-то приятно носить такую тяжесть. И, кроме всего, это опасно. Банки тоже возражали против этого. Вообще, ему все это не нравилось. И он стал носить меньше за один раз. Только он может знать точно, сколько здесь денег. Если, конечно, вел запись. Я уверена, что он все записывал. Думаю, что здесь где-то между пятьюдесятью и ста тысячами долларов. Но это только мое мнение.

Салливан что-то высчитывал на старом конверте. Потом приподнял сундук. Инспектор Бриггс смотрел на него и молчал.

— Тяжелый, — заметил Салливан.

— И вот еще что, — сказала Маргарет. — Я уверена, что мистер Льюис согласится со мной. И семья тоже. Я бы хотела, чтобы деньги были снова положены в банк. Прямо сегодня. Под присмотром полиции. В Первый национальный банк. И деньги нужно пересчитать.

Сказав это, она вышла из комнаты. Вскоре за ней последовал Джонни со своим чемоданом. Остальные остались в комнате, закрыв дверь. Поэтому только после выхода вечерних газет жители Полумесяца узнали, что относить в банк было нечего: почти все деньги пропали, а в конвертах вместо денег лежали старые газеты. Что касается золота, то в мешках его не было. Вместо золота лежали свинцовые грузики, используемые портными, чтобы подол юбки или низ жакета не задирались, а плавно свисали.

Именно такие грузики использовала мисс Мейми, когда шила для жителей Полумесяца не слишком модные платья. Все мы тоже покупали такие грузики и клали их в вазы для цветов или цветочные горшки, чтобы их не опрокидывал ветер.

Но в то утро я ничего об этом не знала. Я вернулась домой, будучи уверенной, что все в порядке и что нет никакой необходимости выполнять поручение Джорджа Тэлбота и искать золото, зарытое на ничейной земле. И это было прекрасно, потому что, когда у мамы болит голова, она бывает очень капризной. Я провела остаток утра, прикладывая к ее лбу холодную мокрую тряпку, потому что мы не пользуемся резиновыми пузырями.

В два часа дня доктор Армстронг, обслуживающий жителей Полумесяца, поднялся наверх, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится мама. Но перед этим он пошел за мной в библиотеку, и я заметила, что он чем-то обеспокоен и выглядит так, как будто не спал всю ночь.

— Дела очень плохи, Лу, — заметил он. — С какой стороны ни смотри. Весь Полумесяц в ужасном положении.

— Я ничего не понимаю. Что вы хотите сказать?

— По-моему, понять нетрудно, — возразил он мне несколько возмущенно. — Это какая-то неврастения, даже психоз. Вот в чем дело. Кроме вас и Веллингтонов, хотя Хелен тоже ведет себя не совсем так, как следует, здесь нет ни одного нормального человека. В результате обстоятельств, врожденных данных, удаленности от внешнего мира и вообще Бог знает чего этот ваш район Полумесяца превратился в психдиспансер!

— Мы действительно оказались отрезанными от остального мира, — согласилась я.

— Отрезаны! Посмотрите на миссис Тэлбот! Эта ее мания запирать все двери! А Лидия? Она на грани сумасшествия. А миссис Дэлтон? А ваша мать? Разве это нормально носить глубокий траур и отречься от мира потому, что двадцать лет назад она потеряла мужа? Может быть, она чувствует себя виноватой в его смерти? Половина женщин или в трауре, или чувствуют угрызения совести, или пытаются драматизировать свою судьбу!

Тут он опомнился, понял, что говорит лишнее, и стал довольно неуклюже извиняться.

— Я не имею в виду вашу мать, конечно. Она просто пытается избегать общения. Люди, светская жизнь нагоняют на нее скуку, и она бежит от них. Но возьмем Ланкастеров. Маргарет как-то удается оставаться нормальной. Она ведет свою жизнь вне Полумесяца. А вот Эмили год или два находится на грани нервного расстройства. Даже мистер Ланкастер вот уже год живет в постоянном напряжении. А теперь еще это несчастье! Я в замешательстве, Лу. Здесь что-то произойдет, не сомневаюсь в этом! Вот уже десять лет, как я лечу вас, и уже сказал, что о вас думаю!