Филипп Джиан - Вот это поцелуй! Страница 17

– Да, ты сожалеешь, оно и видно. Так сожалеешь, что, глядя на тебя, сразу сам себе скажешь: «Вот девушка, которая здорово умеет изображать сожаление. Не ошибешься!» Сожалеешь ты, черта с два!

– Ладно, не важно. Прекрати!

– Я поражен, Крис. Серьезно тебе говорю. Я просто поражен. Посмотри, как он дергается на веревке. Ты не находишь, что это смешно? Мы с тобой что, в цирке? А? Скажи честно, Крис, ну, скажи же…

– Так, все, заткнись! Будь добр, заткнись, пожалуйста!

– Мы с тобой действительно в каком-то идиотском цирке. Но разве нас это беспокоит? А? Почему я так тревожусь? Почему я должен волноваться из-за того, что с тобой может случиться? Кто меня просит?

– Никто тебя об этом не просит.

– Точно! Никто меня об этом не просит.

Вольф начал спускаться. Вооружившись пневматическим пистолетом, стреляющим гвоздями, он закрепил транспарант на фасаде. Надо же, все сделал без сучка без задоринки, рукастый парень, да еще и с головой. Я бы не удивился, если бы на тротуаре собралась толпа фанаток, чтобы его приветствовать. Я завел мотор на малых оборотах. Крис так и сидела, разинув рот. Светлые прозрачные утренние краски окрашивали дома, свет постепенно заливал и узкие боковые улочки. Вольф помахал нам рукой, перезаряжая свой пистолет на уровне одиннадцатого этажа. Никаких признаков головокружения! Ничего! Пожалуй, лишь совершенство и было его слабым местом… На противоположной стороне улицы кто-то остановил машину во втором ряду и принялся наполнять газетный автомат.

Я открыл дверцу и вышел купить газету. Когда я вернулся, Крис и Вольф слились в страстных объятиях прямо посреди улицы; они буквально душили друг друга. Я закурил, опять устроился за баранкой и принялся просматривать заголовки, ожидая, когда моя жена и ее любовник соизволят занять места.

– Вы читали эту статейку о клонировании? – спросил я их, когда они плюхнулись на заднее сиденье. – Нет, вы видели? Что вы об этом думаете?

Мэри-Джо

Я возвращалась после продолжительной пробежки: три круга по парку. Светало, но улицы еще были погружены во мрак. Было свежо, и мне холодило щеки. Верхушки деревьев, казалось, плыли в потоках чистого воздуха.

Я всегда говорю: что посеешь, то и пожнешь. Но при этом еще надо помнить, что посеял.

Так вот, откровенно говоря, Рамона я просто выкинула из головы. Мне казалось, это было так давно… Я сделала все возможное, чтобы забыть его, правда, не совсем, ибо в глубине души я хранила о нем не столь уж неприятные воспоминания, но я постаралась забыть о нем… хотя бы на время.

Итак, я возвращалась домой, поднималась по ступенькам и как раз вытирала пот с затылка и со лба, проходя мимо двери его квартиры. И вдруг эта дверь приоткрылась.

Я остановилась. Не спрашивайте почему. Рамон стоял голый по пояс и знаком приглашал меня войти. Я заколебалась. Я гораздо более чувствительна к мужскому вниманию, чем любая другая женщина. Это можно понять, правда? К тому же все мои мускулы были разгорячены, все тело как будто еще продолжало бег. У меня вырвался вздох. Я подумала, что когда-нибудь стану отвратительной старухой. И вошла в эту дверь.

Шторы были задернуты, во всей квартира царил полумрак. Рамон прижал меня к себе. Я вошла к нему словно бы нехотя, еле-еле волоча ноги, с суровым выражением на лице, но должна сознаться, я ни о чем не жалела. Уткнувшись в его кожу, ощущая себя в кольце его рук, обхвативших мою талию, я едва не застонала от удовольствия, и хорошо, что удержалась, а то могла бы оказаться и очень неприятном положении.

Двумя секундами позже мои тренировочные брюки с поразительной легкостью соскользнули вниз, и Рамон запустил руки мне и трусы, чего и следовало ожидать.

Я подняла ногу и поставила ступню на кипу ежегодников, которая оказалась рядом. К чему вилять? Стоило ли в ту минуту задаваться вопросом по поводу собственного поведения? Да, таким образом я хотела самой себе показать, что мне начхать на Натана, я с ума сходила от ревности, и вот я тут с раздвинутыми ногами, позволяю этому сопливому самцу двадцати пяти лет от роду сосать мои сиськи и запускать три пальца в мою киску… Обалдеть! Чем больше я об этом думала, тем большим идиотизмом это мне казалось. Вероятно, в меня бес вселился, или я окончательно спятила… Итак, в действительности под слоем жира таилась не юная девушка с чистым сердцем, а самая обыкновенная шлюха. Если вас интересует мое мнение…

Рамон увлек меня в гостиную, представлявшую собой карикатуру на логово беспутных студентов: плакаты на стенах, пивные банки на телевизоре, разбросанные по полу диски, продавленный диван, скомканные газеты, полные окурков пепельницы и низкий столик, на котором стояли несколько бутылок со спиртным и лампа в виде голой женщины, с абажуром, напоминавшим дамский чулок в сеточку. Луч света, проникавший в щель между шторами, выхватывал из полумрака одно лишь кресло, странно пустое в этом бардаке, – видимо, Рамон торопливо освободил его от вещей, услышав, как я поднимаюсь по лестнице. И я сказала себе: «Ах вот как! Значит, это произойдет здесь! Да, здесь!» Эти молодые мужчины все же настоящие дикари, никакого чувства мизансцены, никакой поэзии в душе, но ничего, неплохо для разнообразия, по крайней мере, понятно, какое место надо отводить в своей жизни таким вещам, вот о чем все это говорит.

Рамон расстегнул ремень, брюки сползли к его ногам, а сам он устроился в пресловутом кресле, положив руки на подлокотники, весь расплывшись в улыбке и гнусно поблескивая похотливыми глазками.

Это что же я должна сделать? Что я должна сделать, Рамон? Это самое? Ах вот как! Вот, значит, что было у тебя на уме! Кажется, я не ошиблась… И я должна встать на четвереньки, если я правильно тебя поняла. Ах ты, гаденыш! Ну, ты мне за это дорого заплатишь, Рамон! Я еще на тебе отыграюсь! Грязный маленький дегенерат! У него, оказывается, встает, когда несчастная домохозяйка опускается перед ним на четвереньки. Ах ты, гаденыш!

У Района были трусы с широким эластичным поясом с подписью Кельвина Кляйна; я вообще-то ничего не имею против Кельвина Кляйна, но нахожу, что такой лейбл в подобном месте – это просто ужасно и совершенно антисексуалыю. Нуда ладно… Рамон вытащил из прорези свой чудной член, о котором я уже рассказывала, одновременно жутковатый и прелюбопытный. Во рту он оставлял странное ощущение. Мне показалось, что он влез мне в глотку и забирается все глубже, как сонная змея. Еще у Рамона были красивые яйца, а это у мужчин встречается реже, чем принято думать. Ну, короче говоря, я взяла в рот, и, надо признать, не без удовольствия. И я сама уже начала было возбуждаться…

И вдруг как раз в эту минуту все испортили. Начисто испортили.

Я внезапно почувствовала, что меня трахают сзади! Ей-богу. Я ни сном ни духом и вдруг чувствую, как что-то твердое проскользнуло у меня между ног… и готово дело! Да, меня трахнули, да еще как! Я даже вскрикнуть не успела. А Рамон мне и говорит: «Познакомься, это мой кореш».

Я знала, что у Рамона есть два дружка, примерно того же сорта. Фрэнк играет с ними в покер, а я частенько сталкиваюсь с ними на территории кампуса; сказать по правде, не знаю, на каком они факультете; один раз они даже угостили меня выпивкой в кафетерии, но не могу сказать, что мы с ними близко знакомы. Доказательство? Ну вот, я же не могла себе представить, что они такое устроят. Какую-то долю секунды я пребывала в ступоре от изумления.

Что они себе думают? Что они вообразили, черт? Я высвободилась и вскочила на ноги. «Очень сожалею, – сказала я им, – но со мной такие штучки не проходят!» И мгновенно натянула брюки. Рамон держал в руке напряженный член и смотрел на меня, полный возбуждения и ярости. Двое других (тот, что меня трахнул, пытался засунуть свое орудие в слишком тесные плавки) переглядывались, вероятно размышляя, что же будет дальше. Что-то было в этих двух кретинах угрожающее. Кино насмотрелись.

Мой дружок в плавках был ко мне ближе, чем другой. Прежде чем вновь заговорить и призвать их к благоразумию, я ударила его прямо в лицо. Открытой ладонью, но со всего размаха, так что он взбрыкнул ногами и повалился навзничь.

Увидев это, второй бросился на меня. Я повернулась на одной ноге, чтобы уклониться от летевшего на меня тяжелого тела, – а я ведь вообще очень ловкая и быстрая в движениях, это при моем-то весе, – и его руки ухватили пустоту, зато я со всего размаху саданула его по спине локтем. Кажется, больно. Я надеялась, что это послужит ему уроком.

Что до Рамона, то он, похоже, не знал, плакать ему или смеяться. Все произошло настолько быстро, что он так и сидел, как приклеенный, в кресле.

– Нет, слушай, у тебя с головой все в порядке или как? – спросила я его. – Вы что, все больные?

Он рывком, с досадой натянул брюки и, опустив голову, застегнул пояс. Двое других с трудом собирали себя по частям. Глупые мальчишки, да и только. Я подняла поваленный стул и посоветовала им впредь угомониться, если они не хотят, чтобы я рассердилась всерьез.