Михаил Палев - Повелитель прошлого Страница 18

Поезд дернулся и очень медленно пополз, осваивая первые сантиметры пути от Москвы до Новороссии, а мы никак не могли прервать свой горький поцелуй прощания. На какой-то миг мелькнула шальная мысль: может, она останется?

– Девушка, вы остаетесь или едете? – зычно гаркнула толстая проводница.

Наташа вздрогнула, оторвалась от меня и шагнула в тамбур медленно идущего вагона.

– Пиши мне, адрес я тебе в карман положила, – напомнила Наташа. – Приезжай летом на каникулы к нам! Приедешь?

Я кивнул, хотя уже знал, что не приеду.

Я шел рядом с медленно ползущим вагоном. Наташа стояла и смотрела мне в глаза не отрываясь. Я видел, как синие озера ее глаз заволакиваются туманом. Я хотел схватить ее за плечи, вытащить из тамбура на платформу и крикнуть:

– Мы всегда будем вместе! Всегда!

Но я продолжал идти рядом с постепенно ускоряющим ход поездом. Я словно впадал в сомнамбулическое состояние, тело отделилось от сознания: механическая улыбка, замершая маской на лице; механические слова прощания, идущие не из сознания, а из запрограммированного лингвального аппарата; механическое помахивание поднятой правой конечностью… В груди что-то стремительно холодело, и я подумал, что это умирает любовь. Но это умирал я. Вот платформа кончилась. Последний раз мелькнули в прощальном взмахе милой головки белокурые локоны. Вот и все!

Поезд скрылся за поворотом, навсегда увозя мою любовь. Я отбросил недокуренную сигарету и зашагал к метро. Прежний Саша Гардин остался лежать на платформе вместе с окурком. К метро шагал другой Саша Гардин, у которого была вся жизнь впереди.

Стояла чудесная весенняя погода, чудовищным образом диссонировавшая с моим горестным состоянием души. Я заторопился домой: я был чужой со своей печалью в этом мире буйства весенних страстей.

Дома я упал на диван и зарылся лицом в подушку. Она еще хранила запах волос Наташи. Я жадно вдохнул его и повернулся на бок, чтобы взглянуть на Бэмби, висевшего над письменным столом.

Его там не было.

Я вскочил как ужаленный. Неужели Наташа увезла его с собой?! Но нет! Рисунок лежал на столе: может быть, соскользнул со стены, а может…

Я перевернул его. На обратной стороне ватмана почерком Наташи было написано: «Я тебя теряю, Сашка! Наверное, уже потеряла. Мне было с тобой очень хорошо. Так хорошо мне никогда еще не было, может быть, никогда и не будет. Спасибо тебе за все! Вспоминай иногда свою Бэмби».

Я перечитывал эти строки как зачарованный, я не мог оторвать от них глаз, пока вдруг не заметил, что на бумагу что-то капает. Это были мои слезы. Черт возьми, этого только не хватало! Я полез в карман джинсов за носовым платком. Из платка выпала бумажка с адресом и телефоном.

Я сорвал наволочку с подушки, отнес в ванную и бросил в таз. Затем долго умывался холодной водой. Вернувшись в комнату, я взял синюю папку с тесемками, положил туда рисунок, листок с адресом и отправил папку в ящик стола.

Затем я вздохнул и достал конспект. Надо сдавать задолженности, а то уже началась зачетная сессия. Я вспомнил виденное в институтском туалете циничное, но вполне разумное граффити: «Оля + Коля = любовь до сессии». Ладно, пусть будет так! Пора брать себя в руки.

Да здравствует Разум! Да здравствует Наука!

Так я подумал тогда.

Будь проклят Разум! Будь проклята Наука!

Так я подумал сейчас, когда воспоминания промчались передо мной, словно ускоренная видеозапись. Как, однако, символично, что синяя папка с рисунком Бэмби попалась мне на глаза одновременно с Фрезером! Вот и все, что осталось от союза, продиктованного разумом, – том Фрезера. А вот что осталось от преданной мною любви – рисунок на ватмане. И это все, что осталось. Почти все. И еще – пустота! Вакуум чувств и вакуум разума. Как они связаны между собой? И связаны ли?

Я достал рисунок из папки, чтобы перечитать надпись на обороте. Из папки выпал маленький листок бумаги. Я поднял его. Это были адрес и телефон. Я несколько минут сидел, кусая губы. Позвонить? Безумие! Сколько лет прошло! Да и номер телефона мог измениться. А если не изменился, то она могла выйти замуж и переехать к мужу… Так я убеждал себя, а пальцы тем временем раскрыли справочник с кодами городов, а затем сами по себе набрали восьмерку и код далекого южного города.

Телефон, конечно, изменился. Там и слыхом не слыхивали ни о какой Наташе. Вот и все!

Все?

Нет, не все! А адрес? Это частный дом, в таких люди живут поколениями. Я позвонил в банк и сказал, что собираюсь завтра снять со счета тысячу долларов. Потом откинулся на спинку дивана и задумался. Не глупость ли это? Не напоминаю ли я того сказочного ростовщика, который раздал свою молодость в кредит под большие проценты и теперь безуспешно пытается хоть что-то получить по безнадежным векселям?

Ну и пусть! Пусть будет то, что будет!»

Глава 7

Бедняга! Как его скрутило. Но не глупо ли спустя почти двадцать лет искать свою юношескую любовь? Нет, не глупо, если спустя двадцать лет вдруг понимаешь, что это была единственная в твоей жизни настоящая любовь. Наверное, на месте Сашки я бы поступил точно так же. Я ведь тоже неисправимый романтик.

«На следующий день я сошел с трапа самолета в аэропорту Адлера. Курортный сезон уже закончился, и это радовало: нет проблем с билетами, гостиницами и такси. При мне была сумка со стандартным командировочным набором и букет огромных роз, купленных за сумасшедшие деньги в оранжерее Ботанического сада. Букет в первозданном виде бережно сохранила симпатичная стюардесса. Она улыбнулась мне на прощание, с сожалением заметив:

– А мне никогда еще не дарили такого букета!

Через час после прибытия я стоял у ворот маленького одноэтажного дома и с волнением давил на кнопку звонка. Залаяла собака, потом девичий голос из-за металлических ворот спросил:

– Кто?

– Скажите, могу я видеть Наташу?

Калитка в воротах отворилась. Передо мной появилась девушка лет шестнадцати. Она была очень похожа на Наташу: большие голубые глаза, бездонные, словно горные озера, и белокурые волосы до плеч. Только более худая, выше ростом, и рот сурово сжат в полоску густо-красной помады.

Девушка критически окинула меня взглядом, озадаченно остановила взгляд на букете и с подозрением спросила:

– А вы кто?

– Я старый знакомый Наташи. А вы – ее дочь?

– Допустим. Но вас я не знаю! И что?

Я понял, что необходимо быстро и убедительно объясниться. Я отдал девушке цветы, достал из кейса рисунок с Бэмби и спросил:

– Ваша мама рисует?

Девушка хмыкнула.

– Она профессиональный художник!

– Вы узнаете ее руку?

И я показал рисунок. Брови у девушки удивленно дернулись вверх.

– Я видела такой же в комнате у мамы! Вообще-то, она его никому не показывает. И вдруг – у вас тот же рисунок! Откуда он у вас?

Я замялся и спросил:

– Как вас зовут?

– Оля.

– Вообще-то, это долгая история, Оленька. Могу я увидеть твою маму?

После минутного колебания Оля отодвинулась, пропуская меня.

– Заходите. Сидеть, Полкан, это свой! Мамы сейчас нет дома, но я вижу, что вы издалека, – устали, небось. Хоть чаю выпьете.

Я шел за Олей по гравийной дорожке к дому под рычание Полкана – и вдруг внезапная мысль обожгла сознание.

– Оля, а сколько вам лет?

– Пятнадцать в августе исполнилось. А что?

– Да нет, ничего! – вздохнул я.

Нет, не проходит! Не подходит ни по годам, ни по месяцам. А жаль! Ведь могла бы и у меня быть такая дочь! Наша с Наташей дочь…

Мы вошли в дом. Я снял куртку и прошел на кухню вслед за Олей.

– Садитесь, сейчас я чайник включу. Ой, цветы надо в воду поставить! Какие розы обалденные! И где только вы их в это время года достали? Наверное, кучу баксов отстегнули? А дома нет никого, дядя Петя вечером с работы придет, а бабушка на три дня к сестре уехала. Так что я сейчас одна дома. А я вас никогда не впустила бы, если бы не мамин рисунок! Мама со своим новым мужем уехала на пару недель в Хургаду. Вроде как свадебное путешествие… А вы курите, если хотите!

И Оля поставила передо мной на стол пепельницу. Я жадно закурил и спросил, выпуская дым:

– А есть у вас брат или сестра, Оля?

– Есть!

Меня обдало волной надежды. Но вслед за этим последовал, как и положено, ушат холодной воды.

– Брат есть, только двоюродный. Маминой сестры сын.

– А давно вы… живете без отца?

– Давно! Он ушел, когда я еще в школу не ходила. Вообще, он хороший был, когда трезвый! Песни пел под гитару, сказки мне рассказывал. Потом был еще дядя Костя, но тот недолго продержался, года два. Вот он непьющий был, ну ни капли, – даже по праздникам! Но ну-у-удный! Жуть! Слава богу, мама его выставила. А новый, дядя Володя, вполне приличный человек. Машина хорошая, иномарка! У него какой-то бизнес с заграничными фирмами. Вы сыр едите? А сервелат? Я сейчас еще яичницу сделаю с ветчиной!

– Я все ем. А сейчас и дядю Володю вашего съел бы с удовольствием! – ответил я, с досадой вдавливая окурок в пепельницу. Везет же мне на этих «новых русских»! Сначала жену увели, а теперь вот и единственную любовь всей моей жизни!