Павел Генералов - Война олигархов Страница 18

Толпа пристыжено молчала.

— Зарплата у нас самая высокая по отрасли. И вы это знаете. Но у нас нет таких сверхприбылей, как у нефтяников. И это вы тоже знаете. Мы производим конкурентоспособный металл даже по мировым меркам, а не выкачиваем из нашей земли народное богатство. Нам есть чем гордиться. Я абсолютно откровенен с вами. Мы можем повысить зарплату. Да, мы можем её повысить. Если уволим треть работников завода. Вы этого хотите?

— Нет, нет, — пронеслось по толпе.

— И я не хочу, — Боков говорил с народом, словно великий и ужасный волшебник Гудвин, невидимый и всемогущий. — Тем не менее я готов выслушать ваших представителей. Прошу организаторов митинга подняться ко мне в кабинет. Завтра до сведения каждого будет доведено, какие убытки мы вместе понесли за два дня забастовки. Рабочую смену прошу приступить к работе, а остальные — расходитесь. Что вам, дома нечем заняться?

Надо ли говорить, что в кабинете Бокова так и не появился никто из зачинщиков беспорядков.

— Что и требовалось доказать, Пётр Семёнович, — сказал Боков Гаврюшину. — Сам что ли не мог дятлов приструнить?

Директор в ответ лишь развёл руками. Его лысина, такая прежде блестящая, как–то разом потускнела.

— А зачинщиков выявить и уволить. К чёртовой матери! — Боков стукнул по столу ладонью.

Более не обращая внимания на поникшего директора, Виктор Викторович вызвал секретаршу:

— Людмила Петровна! Соедините меня с «Севернефтью», с Чукановым. Надо начинать вправлять мозги этому козлу, — последнюю фразу он сказал уже исключительно самому себе.

Глава седьмая. Пр–роехали!

7 октября 1998 года

— А баба эта, когда летела, перевернулась и каблуками прямо в клумбу!

— Ну, и выжила?

— Прикинь, ни царапины! Что значит, пьяная была! И каблуки десять сэмэ. А вот пенс с пятого этажа…

— Кто?

— Пенс, ну, пенсионер, значит, он увидел, как мимо окна бабец просвистала. Нарядная, в причёске. Так его на месте паралич разбил. Его–то труповозка и забрала.

— Прям паралич? Может, инсульт?

— Инсульт, инфаркт, какая разница! Главное — бригада из морга без дела не осталась. Бабу с царапинами на скорой увезли, а пенса — прямо в морг! А ты говоришь! Слышь, Ань, сгущёнки хочешь?

Нюша открыла глаза. Перед ней стояла Наташа, соседка по палате в розовом стёганом халате. Она с утра развела бурную деятельность: что–то бесконечно ела, рассказывала байки третьей их «сокамернице» — кудрявой Оле, которая охала и ахала на все лады. Оля была здесь старожилкой — лежала на сохранении уже вторую неделю, а вот Наташу привезли ещё позже Нюши, примерно с тем же диагнозом. Только у Наташи срок был побольше — почти пять месяцев, поэтому её случай считался более тяжёлым. Но вот Нюша лежала пластом, меняя только лёд в грелке, а Наташа скакала козой, узнав, похоже, диагнозы чуть ли не всей больницы.

— Не буду, спасибо, — отказалась Нюша и снова закрыла глаза.

Пахло лекарствами и жратвой.

Почему она не героиня мыльного сериала? Почему у неё не амнезия? Забыть обо всём: о предательстве Нура, о потере ребёнка, которому она уже придумала славное имя Артём, забыть о несчастных и растерянных Гошкиных глазах. Амнезии просило сердце, но вместо спасительного забытья лишь звенел Наташкин голос.

— А в травме женской Светлана лежит. Ей, прикинь, муж…

— Избил? — ахнула Оля, скрипнув кроватью.

— Хуже! Нос откусил!

— Как? Совсем?

— Успели пришить, — веселилась Наташа. — У неё муж с язвой здесь же, на пятом этаже лежит. Она пришла его навещать. А муж ревнивый — жуть! Твой ревнивый?

— Вроде не очень…

— Ань, а твой?

Нюша демонстративно засопела.

— Ну ладно, дрыхни, я тебе потом расскажу. Так вот, язва его гложет, а он мучается — Светку ревнует. А от переживаний язва обостряется, но он всё равно дёргается. Как же так — он тут валяется, а жена дома, одна, кого хошь, того и принимай! Светка пришла его навещать, жратвы наготовила, язвенникам ведь всё пареное нужно, а он ест и говорит: признавайся — изменяешь? Она — нет, что ты, дорогой, — Наташа то пищала, то говорила басом, это когда за мужа.

— Ну?

— Гну! Он ей: нагнись, я тебе в глаза хочу посмотреть! — басила Наташа.

— Ну и, дальше!

— Ну, понятно, она и нагнулась, а он — хрясть! — Наташа щёлкнула зубами.

— Да ты что!

— Вот именно! Прям за нос! Напрочь откусил! Хорошо врачи рядом — сразу пришили. Вот теперь лежат в одной больнице. Он её навещать ходит, — веселилась Наташа.

— И она его простила?

— А что ей остаётся! Кому она теперь нужна такая — с приставным носом! Разве что Майклу Джексону. Он и сам такой — весь из кусманчиков, как лоскутное одеяло.

— Ну, ему вряд ли, он мальчиков любит…

Нюша, поняв, что новый виток трёпа будет о гомосексуалистах, решила встать и спуститься вниз. Гоша обещал прийти не поздно. Лучше подождать его внизу, на кожаном диванчике, а то от девичьих разговоров пухнет голова. Слушать палатные саги не было сил — хватит того, что примерно о том же она пишет в обещающих стать бессмертными «Диких розах».

Она спустилась со второго этажа и села на кожаный диван возле пальмы в кадке. Пальма была немного пыльной и развесистой, как клюква. Голова кружилась. Нюша прикрыла глаза и, кажется, немного задремала. Во всяком случае, когда она глаза открыла, ей показалось, что она видит сон: перед нею стоял Нур с букетом неприятно красных тюльпанов. Кровавых тюльпанов — может, именно так начинается заветная амнезия?

— Привет, — пробормотал Нур и, криво улыбнувшись, сел рядом. Это был, оказывается, не сон.

— Привет, — спокойно ответила она. — А где Гоша?

— Он с утра в банке, позже приедет, — пояснил Нур и спросил осторожно: — Нюш, это ты сама?

— Нет, — покачала она головой. — Это он — сам.

— Он? — удивился Нур.

— Он, — подтвердила Нюша и положила руку на живот. — Он сам.

— Понятно, — Нур взял её руку и поцеловал в ладонь.

— Не надо, — Нюша отдёрнула руку.

— Нюш, выходи за меня замуж, — глаза Нура были совсем светлыми и ужасно несчастными.

Нюша смотрела на него долго–долго, будто не решаясь ответить.

— Нюш, — начал было он снова, но она прервала:

— Нет, — сказала она твёрдо.

Он всё смотрел, будто не желал понимать.

— Нет, — повторила она.

Если бы он сказал ей это тогда… Но он сказал: «нож в спину». Теперь ножа нет. Нет и любви. Напрочь. Будто не было. Вышибло её, как пробки от слишком высокого напряжения.

— Ты иди, а то у нас обход скоро, — сказала она, и Нур послушно поднялся.

Она смотрела ему вслед, а на кожаном диване лежали тюльпаны. Обычные красные тюльпаны.

Нюша хотела заплакать, но почему–то засмеялась. Может, так она и начинается, желанная амнезия?

Часы на башне Киевского вокзала показывали без пяти двенадцать. Константин Сергеевич Петухов, отхлебнув горячего кофе, только–только собрался ублажить себя долькой шоколада, как раздался звонок. Это был главбух Виктор Степанович:

— Константин Сергеевич! Только что фирма «Царь» расплатилась по кредиту.

— Замечательно! И чего только кочевряжились? Обошлись безо всякой пролонгации. Документы принесите мне после обеда. Подпишу вместе с остальными бумагами.

— Да, конечно, Константин Сергеевич. Но…

— Что–то не так? — насторожился Петухов. Главный бухгалтер, специалист старой формации, редко говорил загадками.

— Да нет, формально всё в порядке.

— Так что же, что же? Говорите яснее, что вы как сфинкс темните?

— Извините, Константин Сергеевич, мне кажется, что вам лучше спуститься в хранилище.

— Ладно, сейчас буду.

Петухов заглотнул подтаявшую шоколадную дольку и, промокнув губы краешком шёлкового платка, отправился в подвальные банковские закрома.

В подвале было прохладно и, казалось, пахло деньгами. Хотя как банкир Петухов прекрасно знал, что деньги не пахнут. А если и пахнут, то никак уж не озонированным воздухом.

Виктор Степанович в вечных нарукавниках приветствовал Петухова стоя:

— Вот, Константин Сергеевич, взгляните!

На стойке аккуратно были сложены долларовые пачки, скреплённые банковской лентой.

— Здесь ровно пятьсот тысяч, — пояснил Виктор Степанович.

— Так в чём проблемы?

— А вот в чём, — Виктор Степанович наклонился, поднял картонный ящик и поставил его на стойку перед Петуховым.

В ящике лежали использованные банковские упаковки — будто огромная денежная змея сбросила на время свою очередную шкуру.

— И что? — Петухов озадаченно потёр переносицу.

— А вы взгляните, — Виктор Степанович достал одну из использованных банковских лент из коробки и развернул её перед Петуховым.