ПЬЕР - Герман Мелвилл Страница 18

Теперь он старательно боролся вместе со всей своей умственной силой за то, чтобы навсегда удалить от себя фантом. Тот, казалось, чувствовал, что порождает в нем определенное состояние его существа, и очень болезненное, и сам фантом противоречит обычному для него самого естеству. Его задевало то, что он не знал, в чем состоит его, так сказать, нездоровье: он, при своем тогдашнем невежестве не мог найти лучшего термина; ему казалось, что в нем поселился некий микроб, который мог бы, если не быстро уничтожить, то коварно отравить и озлобить его на всю жизнь – этакая альтернатива восхитительной жизни, которую он обещал Люси в своем чистом и исчерпывающем предложении – одновременно жертвенном и сладостном.

Но в этих усилиях он потерпел полную неудачу. Теперь, по большей части, он чувствовал, что имеет власть над приходом и движением лица, но не во всех случаях. Иногда старая, оригинальная мистическая тирания нападала на него; длинные, темные локоны печальных волос опутывали его душу и тащили его замечательную меланхолию вперед вместе с собой; два больших, неподвижных, переполненных очарованием и мучением глаза сходились своими магическими лучами, пока он не начинал чувствовать, что они разожгли несказанные таинственные огни в сердце, на которое они нацелились.

Как только это чувство овладело им полностью, для Пьера наступило опасное время. Из-за сверхъестественности, которую он ощущал, и обращений ко всему, что находилось по другую сторону его души, он был восхитительно печален. Некая туманная фея плыла над ним в небесном эфире и поливала его самыми сладкими слезами меланхолии. Тогда же его охватило необычайное желание раскрыть секрет хотя бы еще одному человеку в мире. Только одному, не больше; он не мог держать все это обилие странностей в себе. Этим нужно было поделиться. В тот час, когда это случилось, ему посчастливилось столкнуться с Люси (её, которую, прежде всех остальных, он сделал обожаемой наперстницей). Она, услышав рассказ о лице, не спала вообще той ночью и в течение долгого времени не освобождала до конца свою голову от дикой природы, отдаленных звуков Бетховена, вальсирующих мелодий двусмысленного танца фей на пустоши.

III

Эта история движется и откатывается назад ради объяснения её причины. У нас должны быть подвижная ось, гибкий обод. Теперь мы возвращаемся к Пьеру, уходящему домой от своих мечтаний под сосной.

Его нетерпеливое возмущение возвышенным итальянцем Данте явилось результатом того, что поэт оказался тем, кто в прежнее время сначала открыл для его дрожащих глаз бесконечные утесы и заливы человеческих тайн и страданий, – хотя, по большей части, на основе увиденного, чем на сенсационном предчувствии или опыте (из-за того, что он пока ещё не видел так далеко и глубоко, как Данте, Пьер был совершенно неспособен достойно встретиться с мрачным бардом на его специфической почве), а неосознанный взрыв его молодого нетерпения также стал результатом наполовину из-за высокомерной неприязни и наполовину из-за эгоистичной ненависти, при которых, или по естественной слабости, или по неразвитости мыслей он счел всё темным бредом более высоких поэтов, находящихся в вечной оппозиции к их же собственным прекрасно закрученным, мелким мечтам о восторженной или благоразумной Юности; этот опрометчивый, невежественный взрыв молодого нетерпеливого Пьера, казалось, сбросил вместе с собой все другие формы его меланхолии – если это была меланхолия – и теперь оставил его снова безмятежным и готовым к любому спокойному и радостному событию, которое только смогли подготовить боги. В момент быстрого движения к радости перед его темпераментом истинного Юноши предстал печальный вывод в виде надолго затянувшейся и задержавшейся радости, как раз когда она почти полностью пришла к нему.

Когда он вошел в столовую, то увидел, что Дейтс со своим подносом удалился к другой двери. Одинокая и задумчивая, сидела его мать за обнаженной половиной полированного стола за своим десертом; чаши для фруктов и графин стояли перед нею. На другом конце того же самого стола все еще лежала ткань, сложенная наизнанку, с одной положенной тарелкой и присущими ей аксессуарами.

«Садись, Пьер; когда я пришла домой, то с удивлением услышала, что фаэтон вернулся очень рано, и я ждала тебя здесь к ужину до тех пор, пока не смогла ждать больше. Но пойди прямо сейчас в зеленую кладовую и забери то, что Дейтс приготовил и просто спрятал там для тебя. Хей-хо! слишком явно я предвижу это – нет более никаких регулярных обедов или чайных часов, или часов ужина в Оседланных Лугах, пока его молодой господин не связан узами брака. И это мне что-то напоминает, Пьер; но я отсрочу слова, пока ты немного не поешь. Ты знаешь, Пьер, что если ты будешь продолжать этот нерегулярный прием пищи и таким способом почти полностью лишишь меня своей компании, то я не смогу избежать риска стать ужасной винной пьяницей, – да, ты можешь невооруженным глазом увидеть, что я сижу в полном одиночестве здесь с этим графином, как какая-то старая матрона, Пьер; некая одинокая, несчастная старая матрона, Пьер, покинутая своим последним другом, и поэтому вынужденная схватиться за флягу»

«Нет, я не почувствовал большой тревоги, сестра», – сказал Пьер, улыбнувшись, – «так как я не мог не почувствовать, что графин пока еще наполнен до пробки»

«Возможно, это уже новый графин, Пьер», – тут её голос внезапно изменился, – «но заметь меня, г-н Пьер Глендиннинг!»

«Хорошо, г-жа Мэри Глендиннинг!»

«Вы знаете, сэр, что очень скоро будете женатым, – и что этот день действительно почти определен?»

«Как!..» – вскричал Пьер в неподдельном радостном удивлении, одновременно из-за сути новости и серьезного тона, которым они были переданы – «дорогая, дорогая мама, ты теперь странным образом передумала, моя дорогая мама»

«Пусть даже так, дорогой брат, – до ближайшего светлого месяца я надеюсь заполучить Тартен в качестве младшей сестры»

«Ты говоришь очень странно, мама», – быстро возразил Пьер. – «Очень сожалею, что мне почти ничего сказать по этому вопросу!»

«Почти ничего, Пьер! Что действительно ты можешь сказать об этом? Какое вообще это имеет к тебе отношение, хотела бы я знать? Так ли велика твоя иллюзия, у тебя, влюбленного мальчика, что мужчина когда-нибудь, да обязательно женится? Соседство женит мужчин. Есть всего лишь один антрепренер в мире, Пьер, и это – г-жа Соседство, самая печально известная леди!»

«Это весьма своеобразный, разочаровывающий вид разговора при данных обстоятельствах, сестра Мэри», – сказал Пьер, кладя свою вилку. «Г-жа Соседство, ах! И по твоему материнскому мнению, мама, эта чистая славная страсть обязана только ему?»

«Только ему, Пьер; но отмечу для тебя: согласно моему кредо – хотя эта его часть немного туманна – г-жа Соседство перемещает своих пешек только так, как она сама движется в соответствии со своим настроением»

«Ах! снова набор этих же правил», – сказал Пьер, подняв свою вилку – «мой аппетит вернулся. Но что такого в том, что я так скоро буду женат?» – добавил он, безуспешно стремясь принять скептический и беззаботный вид, – «Ты пошутила, я полагаю; мне так кажется, сестра, что либо ты, либо я, немного блуждаем сейчас в мыслях на эту тему. Ты действительно думала о подобных делах? и ты действительно победила свои проницательные сомнения в самой себе после того, как я так долго и безуспешно искал способ сделать это для тебя? Ну, я миллион раз восхищен; скажи мне скорее!»

«Я скажу, Пьер. Ты очень хорошо знаешь, что с первого часа, как ты сообщил мне – или, скорее, еще до того – с того момента, как я, при помощи своего собственного