Андрей Константинов - Решальщики. Движуха Страница 19

Он понял. Внезапно он все понял.

Саша попытался рвануться назад, тем самым окончательно выдав себя, но сильные пальцы Зеленкова не отпускали запястье. Тем временем боксер Витя выбросил вперед кулак левой руки, обернутый в несколько слоев ткани.

Мирошников рухнул на траву. Похоже, он оказался в глубоком нокауте. Засим Зеленков посмотрел на молодого подчиненного с уважением — от не очень-то грозного на вид Соболева он определенно не ожидал нокаутирующего удара. Да еще с левой, да еще из неудобного положения…

К дому номер девять по Железнодорожной подкатил и остановился микроавтобус. Мирошникова бросили в салон, как мешок с картошкой. Петрухин привычно и ловко защелкнул наручники.

Спустя всего несколько секунд «фердинанд» плавно отъехал и взял курс в сторону леса.

Всё, Саша Мирошников исчез.

От него осталась лишь оброненная в траву крутая «Zippo»…

Витя Соболев скручивал с левой руки полоску ткани и тревожно косился на нокаутированного Мирошникова. Витя был заметно взвинчен, и Петрухин догадался, что Соболеву, по-видимому, нечасто приходилось использовать свое искусство вне ринга. Впрочем, сейчас Дмитрию было не до психологических нюансов. Так как то, что произошло минутами ранее, содержало состав преступления по статье 127, часть 2, пункт «А» и тянуло, при самом оптимистичном раскладе и самом сердобольном судье, на три года лишения свободы.[9]

Петрухин гнал «фердинанда» по плохой грунтовке и прикидывал: не прокололись ли они в чем?

Ответа на этот вопрос у него не было. Да и быть не могло. Соотношение успеха к провалу сейчас составляло классические «пятьдесят на пятьдесят». К слову — классическое соотношение для нелегальной деятельности.

— Эй, Витя! — окликнул Петрухин боксера. — А ты, случаем, не убил его?

Соболев ответить не успел, поскольку как раз в этот самый момент Мирошников слабо застонал и открыл глаза.

И тогда Дмитрий резко свернул на вспомогательную уходящую в лес дорогу…

Петрозаводск, 24 августа, ср.

— Похоже, с этим ассимилированным горцем можно иметь дело. Как мыслишь, Николаич? — поинтересовался у Купцова Брюнет сразу после того, как господин Долиханов распрощался с питерскими гостями и горделиво, лишний раз демонстрируя «кто в городке хозяин», удалился.

— Похоже на то, — кисло согласился Леонид. — Хотя в тот момент, когда ты заговорил о возможном софинасировании, глазки у него забегали чересчур нездоро́во.

— Ну от таких цифирей и у меня бы забегали. Зато принципиальное решение приняли. И это главное! Потому что, чем сложнее принимаемое решение, тем более люди склонны оставлять все как есть.

— Да ты прямо философ!

— А вот ты — зануда, — вынес авторитетное суждение Брюнет. — Что с тобой, Николаич? Никак не можешь акклиматизироваться? Странно! Ты ж еще молодой, здоровый. В отличие от меня. Почти достигшего того возраста, когда физические недомогания и усталость докучают сильнее, чем что-либо еще.

— Да нет, я нормальный. Просто… задумался.

— О чем, если, конечно, не секрет? Шанели с панели?

— О том, как странно всё совпало. С командировкой этой.

— Знаешь, как некогда говорил мне Витька Антибиотик, царствие ему небесное: «Вот, тезка, доживешь до моих лет и поймешь, что совпадений и случайностей в жизни может быть даже больше, чем закономерностей». Не бери в голову, Николаич! Всё это муть. Сейчас мы с тобой еще в парочку мест проскочим, бонзам местным как бы почтение как бы засвидетельствуем и уже тогда — оттянемся по полной.

— Виктор, у меня к тебе просьба.

— Я буквально весь превратился в слух.

— Подкиньте меня на вокзал. Вот прямо сейчас.

— В каком смысле? — Брюнет недоуменно уставился на Купцова, и тот сбивчиво пояснил:

— Я тут в Интернете глянул: через час будет проходящий из Мурманска. Если успею, к одиннадцати вечера буду в Питере.

— Не понял? У нас ведь с тобой, помимо нынешних, еще и на завтра минимум три тёрки намечены!

— Да я тебе на этих встречах на хрен не сдался! Все едино: темой не владею, в калькуляции не разбираюсь. Даже на блатную педаль, в отличие от Димки, толком нажать не умею. Сижу балластом и номер отбываю.

— А вот это ты напрасно, Николаич! — запротестовал Брюнет. — Ты же знаешь, меня всегда дико интересует твое мнение…

— Виктор! Ради бога! — перебил Леонид. — Может быть, я идиот, но я не дебил. Я все знаю.

— Чего знаешь?

— Про вашу с Петрухиным… хм… разводку. Знаю, что ребенок у Асеевой здоров. Что никаких дифирамбов в мою честь она не пела и никаких рекомендаций относительно моей скромной персоны не давала… Димка попросил тебя отцепить меня от поездки в Тверь, и ты пошел ему навстречу, сочинив эту петрозаводскую историю. Так?

Виктор Альбертович нахмурился, закусил губу и отозвался слегка смущенно:

— Э-э-э-э… Оно конечно… Нет, ну не совсем, конечно…

— Брось! По глазам вижу, что именно так оно всё и было. В общем… Поеду-ка я домой. Уверяю, так оно правильнее будет. Для всех.

— Блин! Ну ты даешь… А как же?.. Номер тебе шикарный сняли, уважуха полная, все дела…

— Я компенсирую все затраты.

— Да пошел ты! Со своей компенсацией, — огрызнулся Брюнет. — Просто не по-людски всё это. Да что там — реально через жопу всё!.. Опять же, вечером Долиханов обещал нам с тобой девочек местных подогнать.

— Спасибо ему за заботу, конечно. Но я предпочитаю самостоятельно находить для себя… девочек.

— Вот ты, блин, моралист! Я ж не предлагаю во все тяжкие пускаться! А так, исключительно мужского здоровья ради… А если ты опасаешься, что это до Яны как-то дойдет, не боись — никто ничего не узнает. Думаешь, моя нынешняя благоверная… хрен ей между… не ревнивая?

Реагируя на последний аргумент, Купцов, аки тот месяц из народной песни, окрасился багрянцем и бросил с вызовом:

— А вот Яну Викторовну ты сейчас напрасно приплел! Я не знаю, что там тебе наговорил Петрухин, но это абсолютно не твое дело!

Глаза Голубкова недобро блеснули, а уже через мгновение словно застыли, излучая ледяной холод.

— Ну тут еще с какого боку посмотреть! — с металлом в голосе принял он вызов.

— Да всё едино — с какого ни смотри!

— А тебе не кажется, что ты сейчас малость того… зарываешься?

— Нет, не кажется.

— Вот такой, значит, замес? — очень недобро ощетинился Брюнет. — По ходу, ты, Леонид Николаич, меня на «рэ» прокачать решил? Так вот, не советую.

Купцов ощутил неприятный холодок — ТАКИМ своего босса он еще не знал. Леонид поймал себя на мысли, что сейчас видит перед собой не успешного, всеми уважаемого предпринимателя Виктора Альбертовича Голубкова, а того самого, из «раньших времен», криминального авторитета Витю Брюнета.

Впрочем, через пару секунд Голубков и сам почувствовал, что перегибает с эмоциями, и заговорил уже мягче:

— Ладно. Шабаш. Еще не хватало промежду собой кусалово устраивать… Только запомни одно, Леонид Николаевич: я, в отличие от тебя, знаю Яну годков эдак десять. Мы с ее мужем покойным корешами были. Так что, как ни крути, но за нее и за сына ихнего я в какой-никакой, но в ответке. Вкурил?

— Не вполне. Объясни?

— Объясню. Потом.

— Когда?

— Когда ты малость охолонишься, прекратишь бабские обидульки кидать и голову обратно включишь! — снова не сдержавшись, оскалился Брюнет.

Неизвестно чем сейчас мог завершиться сей диалог, кабы у столика не материализовался телохранитель Влад. Деликатно встрянувший со словами:

— Виктор Альбертович, звонили из приемной Нелидова. Сказали, что губернатор готов вас принять прямо сейчас.

Брюнет рассеянно кивнул, уперся взглядом в Купцова и после долгой гнетущей паузы махнул рукой и озвучил приговор:

— А-а-а-а… Хрен с тобой! В самом деле, лучше уж вольную дать, чем еще почти двое суток на твою постную рожу любоваться.

Голубков с шумом поднялся и скомандовал:

— Поехали!

— К Нелидову? — уточнил Влад.

— К нему. Только через вокзал. Сначала… — Виктор Альбертович снова недовольно зыркнул на Купцова. — Сначала по пути балласт скинем.

— Это как? — не догнал телохранитель.

— А вот так. Разве сам не видишь? Наш мальчик… хрен ему между… домой запросился. СкуШно ему тут с нами.

Окрестности Твери, 24 августа, ср.

Бывший десантник Александр Мирошников не был трусом. В ноябре 1999 года, в ходе второй чеченской кампании, под Гудермесом он попал в руки «чехов». По крайней мере они так считали. Потому что их было трое и у них было оружие. А Мирошников был один, и из всего оружия у него оставался только нож. И, тем не менее, он отбился. Он вырвался, убив одного и ранив двух других.

Нет, никто не мог назвать Сашу трусом…