Наталья Андреева - Смерть по сценарию Страница 19

— А какую?

— Это не относится…

— Так вы любили его?

— Да, я была им больна. Мне не нравилось то, что он писал, мне нравился он сам. Это я с ума сходила по каждой родинке на его теле, я, слышите, а не он! С моей души все это содрано, как кожа, он влез туда, этот оборотень, высосал всю кровь и потом написал это! — Она потрясла папкой, из которой вылетел белый лист и упал на пол беседки. Любовь Николаевна тут же нагнулась, схватила его и стала бережно стряхивать с бумаги свежие опилки.

— А зачем вы были тогда вечером на его даче?

— Уж не потому, что он так страстно захотел затащить меня в постель. Красиво написано, но меня там не было, в постели этой. Хотя наверху, в спальне, кто-то был, я слышала шаги. Мы с ним были не одни в доме, понимаете?

— Так что же вы там делали?

— Говорили о вещах, не имеющих никакого отношения к его смерти. Это личное, и это касается моей семьи, я не собираюсь объяснять.

— А ваш муж?

— Да, он приехал. Не знаю, кто ему позвонил и сказал эту глупость, будто мы с Павлом любовники. Говорит, какая-то женщина.

— Женщина позвонила? И он приехал?

— Да.

— Ваш муж ревнив?

— Не знаю.

— Как это?

— Очень просто: этот человек меня мало интересует, я не знаю, на что он способен.

— Зачем вы вышли за него замуж?

— Зачем выходят замуж женщины, когда приходит время, а любимый мужчина бросил? Просто чтобы устроить свою жизнь все равно с кем.

— Есть те, которые хранят верность…

— Да? И что с ними потом происходит? Всю жизнь упиваться воспоминаниями тех мгновений, которые, конечно, были прекрасны, но всего лишь были? Романтика приходит и уходит, а дети, проблемы, работа, деньги — все это остается, и именно это и есть жизнь.

— Так между вашим мужем и Клишиным была ссора?

— Ну, если это можно назвать… Никита заикнулся было насчет того, чтобы Паша не лез… ну, не лез, куда его не просят. Паша рассмеялся и сказал: «Что, морду набьешь?»

— Ваш муж не производит впечатление физически слабого человека. Почему же Клишин был так уверен, что ничего не будет?

— А разве в драке всегда побеждает тот, кто физически сильнее? Побеждает тот, кто в себе уверен, и не обязательно иметь здоровые кулаки, надо просто наплевать на то, что тебе может быть больно. Знаете, в тот вечер у меня было ощущение, что Паше вообще наплевать, когда его будут бить и смогут ли убить. Он был уже почти мертв.

— Как это?

— Не знаю. Разве с вами такого не было? Момента, когда вы теряете в жизни столько, что не боитесь смерти, а сами ее торопите.

— Допустим. Что же он такое потерял?

— Уж не любовь, во всяком случае.

— Он и на самом деле был так неотразим?

— Да.

— Так коротко?

— А что тут говорить? О том, каким он был необыкновенным человеком? Чушь. Просто это была такая гремучая смесь физической красоты, ума, таланта, обаяния, сексуальности, если хотите, что она могла взорвать любую крепость. Я имею в виду неприступные бастионы женской добродетели. Так лучше?

— Очень образно. Я понял. — Леонидов вздохнул. — Значит, отпечатки на стаканах ваши? Не отрицаете?

— Зачем? Я же говорю, что в доме кто-то был. Этот человек, я уверена, женщина, найдите ее, она должна сказать, как все произошло с нами: со мной и Никитой. Когда мы с мужем ушли, Павел был жив, а в доме он был не один.

— Кто это может подтвердить, кроме той неизвестной личности, перед существованием которой мы пока поставим вопросительный знак?

— Не знаю. Не будете же вы с секундомером высчитывать дорогу отсюда до Пашиной дачи? О том, во сколько мы приехали, могут сказать и свекровь, и соседка.

— Все произошло в пределах двадцати минут. А показания у нас есть только одного человека — покойника, как это ни парадоксально. Придется с вашим мужем поговорить. Скажите, он мог достать цианистый калий? Ведь Клишин и потом мог выпить из стакана, в который перед уходом незаметно бросили яд?

— Мой муж не имеет понятия о том, чем можно отравить человека.

— Ну, это вы так думаете.

— Цианистый калий для него — слово из крутых боевиков. О том, что такой препарат не вымысел, как все приключения его любимых героев, Никита вряд ли подозревает. Что такое кухонный нож, например, или топорик для рубки мяса в условиях собственного дома, он знает прекрасно. Если бы эти орудия были причиной смерти, я не стала бы так уверенно утверждать, что муж ни при чем.

— Хорошо, Любовь Николаевна. Все-таки мы должны побеседовать с вашим мужем.

— Ради бога. Можно я оставлю себе это? — Она кивнула на лежащую в прозрачной папке «Смерть…». — У вас ведь есть дискета?

— Конечно. Но вы же сказали, что не любите творчество Клишина?

— Это лучшая его вещь. Пожалуй, ему все-таки удалось оставить что-то значимое, оригинальное, не похожее на все остальное. Я плохой критик, но мне понравилось. Покажу в издательстве, может…

— Не надо, — вмешался Леонидов. — Там есть вещи, публикации которых для себя лично я бы не хотел.

— Где? Я не нашла.

— В начале книги.

— А вы не думаете, что текста рукописи нет у кого-нибудь еще?

— А где она может быть целиком?

— Не знаю. Ищите.

— Теперь придется. Дорого бы я дал, чтобы дочитать до конца роман. Ну что, Игорь, пойдем беседовать с Никитой Викторовичем?

Они поднялись и вышли из беседки. Между деревьями Леонидов заметил натянутый гамак, там кто-то лежал. Они с Михиным проходили мимо, Алексей взглянул в тень лениво шевелящих листвой деревьев и толкнул Игоря в бок:

— Помнишь, с утра я заикался насчет того, что начну ото всей этой ерунды верить в переселение душ?

— И что?

— Теперь верю. — Он кивнул в сторону гамака.

Услышав чужие голоса, оттуда резко выскочил

парень лет четырнадцати, стройный, синеглазый, светловолосый и загорелый. Вот его лицо как раз светилось, потому что кожа была золотистой, яркие глаза притягивали взгляд так, что хотелось вставить это чудо в рамку и носить с собой, чтобы время от времени любоваться им. Леонидов спросил:

— Павел?

— Ну. — Парень захлопнул книгу и хотел пройти.

— Слушай, Паша, а ты стихи пишешь?

— А это никого не касается. — Он резко дернул плечом и быстрым шагом прошел впереди их. Леонидов усмехнулся:

— Понял теперь, кто послал тебе эти страницы?

— Да ну?

— Вот так. Только чем Клишин зацепил сынка? Про его любовь с матерью красиво написано не для Любови Николаевны. Для сына написано, точно.

— Думаешь, они общались?

— Конечно. Я теперь многое в этой истории начинаю понимать. Сейчас поговорим с Никитой Викторовичем, тогда все станет совсем ясно.

Никита Викторович места себе не находил, пока Леонидов с Михиным разговаривали с его женой. Вообще Солдатов производил впечатление стопроцентного флегматика, без всяких там меланхолических и холерических отклонений, поэтому, если он нервничал, значит, его очень сильно все происходящее задело. Увидев, как сначала пронесся мимо него в дом сын, а потом появились люди, беседовали с его женой, он дернулся и пошел им навстречу:

— Послушайте, э…

— Алексей Алексеевич и Игорь Павлович, смотря к кому вы обращаетесь, — помог ему Леонидов.

— Ну да. Вы не трогайте пацана, мужики. Пацан учится, книжки читает, и пусть себе. Экзамены у него в этой самой спецшколе, не трогайте, мужики.

— Мы не разговаривали с Павлом, а с вами вот хотелось бы.

— Ну, со мной. А что со мной говорить? Жена у меня умная, а я так, при ней. Любку спросите, если что, она и разъяснит. А я что — шофер я. Хороший шофер, конечно, начальство меня ценит, в зарплате не прижимает, дело свое я знаю, а всякие там эти интеллигентные штучки — это лучше к жене моей.

— Любовь Николаевна нам уже все и разъяснила. Несколько вопросов можно в дополнение?

— Вопросов? Да насчет чего? Насчет этого ее хмыря, что ли, которого грохнули?

— Да. О том, как вы относились к писателю Павлу Клишину.

— Как относился? Да как черт к кресту, вот как относился.

— Боялись, значит?

— Кого? Этого паршивого интеллигента? Да боялся шею ему ненароком свернуть, если он еще вокруг моего Пашки будет крутиться.

— Вашего? Разве он не сын Клишина?

— А? Любка разболтала? А клялась, дура, что не вспомнит ни разу.

— Да при чем тут жена, мальчик на Клишина так похож, что никакой экспертизы не надо.

— Похож? Ну да, не повезло.

— Он знает, что его отец — другой человек?

— Знает… Да сам черт не поймет, что он знает, а что нет. Конечно, этот писатель как узнал про сына, стал возле него крутиться, а малец и рад — как же, кровь у них родная. А когда, значит, Любку аборт делать посылал, так не подумал, что может парень родиться. А я этого парня вырастил, в садик его маленького водил, нос от соплей вытирал и в школы разные устраивал. Конечно, мне этого не понять — малец кучу бумаги марает или краски переводит — это, конечно, глупости. Профессия, она вот, — он поднял вверх свои огромные, местами порезанные руки, — в руках, а не в голове. Шел бы на механика учиться, раз не дурак, имел бы деньги, халтуру, пол- литра по выходным в свое удовольствие, жену да детишек, а то будет всю жизнь с такой-то рожей по бабам болтаться, как этот ваш Клишин. Уж слишком он красив, Пашка мой, как картинка какая — из тех, что в журналах печатают. Мужику ни к чему это. Сейчас уже девки каждый вечер домой звонят, а ему только четырнадцать. Еще штангу эту домой приволок, гимнастика, значит. Воду бы бабке в огород потаскал, а не железку свою каждое утро. Дурь. — Солдатов наконец выговорился, вытер рукой рот, сплюнул на тропинку.