Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента Страница 19

– Как только я узнал все, я перестал так думать.

– Благодарю вас, – сказала миссис Мандерсон и внезапно покраснела. Затем, играя перчаткой, добавила:

– Но я хочу, чтобы вы узнали, что было правдой… Я не предполагала, что когда-нибудь вновь увижу вас, – продолжала она тише, – но я чувствовала, что если это произойдет, я должна буду поговорить с вами. Я думала, что разговор не будет трудным, но все изменилось. Разговор осложнили вы.

– Каким образом? – спросил Трент.

– Не знаю, – сказала она. – Впрочем, нет, знаю. Вы относились ко мне так, будто никогда ни в чем меня не подозревали. А я боялась встречи с вами: мне казалось, вы глянете на меня тем же ужасным жестким взглядом, какой был у вас, когда вы задали мне свой последний вопрос, – помните? Вместо этого вы были… – она помедлила, – вы были просто милы, знаете ли. После первой встречи в опере я шла домой с таким чувством, что вы не узнали меня, вспомнили мое лицо, но не узнали, кто это. Я не могла вспомнить, назвали вы меня по имени или нет. В следующий раз – да, у Ирстонов вы произнесли мое имя. Все остальные дни я хотела объяснить вам ваши заблуждения, но не решалась и, видимо, не смогла бы решиться, будь на мне хоть какая-то вина перед мужем.

Миссис Мандерсон, утратив скованность, заговорила с пылкой решимостью устранить недопонимание, которое столько времени тяготило ее.

– Поймите, я не виню вас и никогда не винила за то заключение, к которому вы пришли. Вы знали о нашем разладе с мужем и понимали, что это может значить для следствия. Я объясняла вам суть нашего разлада, но видела, что не убедила вас. Вы проницательны. Да, мой муж ревновал меня к Джону Марлоу, вы угадали. Когда вы дали мне понять, что раскрыли причину поведения мужа, для меня это было очередным ударом. Мне казалось, что унижения и напряженность кончились, что заблуждение мужа умерло вместе с ним. Однако его заблуждение стало вашим… Это больно задело меня, но, вероятно, вы не могли предположить ничего другого! Наконец я взяла себя в руки и была готова к разговору с вами, но вы уже ушли.

Она встала и подошла к секретеру, отперла ящик, вынула продолговатый конверт.

– Я перечитала это несколько раз. – Слабая улыбка осветила ее лицо и исчезла. – Это блестяще, мистер Трент. Я почти забыла, что речь идет о деле, касающемся меня, настолько была заинтересована. И хочу сказать, как я вам благодарна за великодушный поступок. Вы предпочли пожертвовать триумфом, чтобы не погубить репутацию женщины. В любом случае, даже если бы вы были не правы, ваши предположения стали бы достоянием газет и полиции. Поверьте, я поняла все, что вы сделали, и никогда не переставала быть вам благодарной, несмотря на ваше подозрение.

Голос ее дрожал. Она вложила конверт в его руку, и этот дружелюбный, нежный жест заставил его поднять глаза.

– Можете ли вы… – начал он медленно. Она подняла руку:

– Нет, мистер Трент. Дайте мне закончить, прежде чем вы что-либо скажете. – Миссис Мандерсон опустилась на кушетку. – Я хочу вам сказать о том, чего не знает никто другой… Мистер Марлоу и я были в дружеских отношениях с первых дней его появления в нашем доме. Невзирая на его одаренность – муж говорил, что ум его редкостной остроты и силы, – я фактически смотрела на него как на мальчика. Вы знаете, я чуть старше его, а он так по-детски самолюбив, что это старшинство я ощущала все больше. Однажды муж спросил меня, что мне больше всего импонирует в Марлоу. Не задумываясь, ответила: его манеры. Меня удивило помрачневшее лицо мужа. «Да, Марлоу – джентльмен! Это так», – сказал он.

Затем мы долго не возвращались к разговору о Марлоу, до той самой поры, когда я узнала, что Марлоу влюбился в некую американку и намерен связать с ней свою судьбу. К моему великому сожалению, он выбрал не лучшую из тех, с которыми встречался. Я знала ее. Дочь богатых родителей. Красива, образованна, спортсменка, но избалована и легкомысленна. Об этом знали все, кроме Марлоу… Однажды я попросила его покатать меня на лодке по озеру, чтобы спокойно высказать свои опасения. Он не поверил мне, сказал, что я, видимо, не понимаю его Алису. И добавил: если его любит такая девушка, а он не сомневается в этом, он создаст себе положение в обществе. Должна сказать, это было правдой; с его способностями и его друзьями – у него хорошие связи, – с энергией, одухотворенной любовью, он мог бы достичь многого. Однако прозрение наступило раньше, чем я предполагала.

Когда мы причалили к берегу, муж помог мне выйти из лодки.

Помню, он был дружелюбен с мистером Марлоу и никогда впредь не менял к нему своего отношения. Это и помешало мне понять, какие тяжкие мысли он вынашивал. В этот вечер он был сдержан и молчалив, но не сердит. Однако это не все. Как-то утром мистер Марлоу получил милую записку, в которой Алиса извещала его о своей помолвке. Марлоу выглядел несчастным, мне показалось, что он заболел, вскоре я зашла в его рабочую комнату. Он молча протянул мне записку и отвернулся к окну. Не помню, что я ему сказала, мне было жаль его, и я прикоснулась к его руке. И как раз в это время вошел с какими-то бумагами муж. Увидев нас, он тут же повернулся и ушел. Мне показалось, он слышал утешающие слова, что я говорила Марлоу, и истолковала жест мужа как элементарную тактичность… Этим утром муж уехал на Запад, но даже тогда я еще ничего не поняла. Он часто уезжал внезапно, если его звали какие-то дела… Он вернулся через неделю, бледный, с запавшими глазами. Не поздоровавшись, спросил, где Марлоу. По тому, как он это спросил, я впервые догадалась, что его мучит. У меня перехватило дыхание, и не было слое. Да, я могла бы покинуть мужа ради кого-то другого, но я сделала бы это открыто. А это подозрение… эта мрачная скрытность… Было затронуто мое человеческое достоинство, и я поклялась себе, что на молчание отвечу молчанием. Так и было до конца. Я понимала: между нами возникла стена, которую никогда не разрушить, даже если он попросит прощения и получит его.

Так и пошла наша жизнь. Муж был холоден и вежлив, ни словом не обмолвился о своих подозрениях, но мы оба уже знали, в чем дело. К Марлоу он относился еще дружелюбнее, чем прежде, бог знает почему. Мне казалось, он задумывает какую-то месть… А Марлоу… Марлоу жил в полном неведении. Мы остались добрыми приятелями, и я поставила перед собой цель видеться с ним не меньше, чем прежде… Потом мы переехали в Англию, где и случилось это несчастье… Все остальное вы знаете лучше других, – добавила она и глянула на него добрыми глазами человека, выполнившего трудную обязанность.

Трент знал: все, что она сказала, – правда! С первых дней их возобновленного знакомства он сомневался в выводах, воздвигнутых его воображением, но и предположить не мог, на какой шаткой основе выстроил свои заключения.

– Я не знаю, как просить у вас прощения, – сказал он. – У меня нет слов, чтобы выразить, как я кляну свою незрелость и самоуверенность.

– Какие глупости! Будьте благоразумны, мистер Трент. Вы только дважды видели меня перед тем, как вручили это послание. – И снова его поразила приветливость ее глаз.

– Мне было трудно жить с мыслью, что кого-то угнетает моя несправедливость. Вы, очевидно, поняли по моему отношению к вам, что я пытался сделать вид, будто ничего и не было, я надеялся быть прощенным без всяких слов. Себе я этого не прощу никогда. И все же, если бы вы знали… – Он сделал паузу и очень тихо добавил:

– Примете ли вы эти мои слова как извинение? Это самое скверное, что я когда-либо совершил…

Миссис Мандерсон рассмеялась, и ему стало легче. Он любил этот смех, внезапный и радостный.

– Я бы хотела, чтобы вы тоже улыбнулись, мистер Трент. Ведь все позади, мы больше никогда не вернемся к этой теме.

– Надеюсь, что нет, – сказал с облегчением Трент. – А теперь, миссис Мандерсон, мне, пожалуй, лучше уйти. Изменить сейчас тему разговора – это все равно что после землетрясения затеять детскую игру. – Он устало поднялся.

– Вы правы, – ответила она. – Но нет, подождите. Есть еще одна сторона того же предмета, так уж давайте соберем осколки, коли разбили вазу. Пожалуйста, присядьте. – Она взяла конверт с донесением. – Я хочу поговорить об этом.

Трент вопрошающе поднял брови:

– Если вы этого хотите, у меня нет оснований отказываться. Я хотел бы узнать одну вещь.

– Слушаю вас.

– Если причина, по которой я задержал эту информацию, – заблуждение, миф, то почему вы не пустили ее в дело? Когда я начал понимать, что ошибся, я объяснил ваше молчание тем, что вы просто не в силах накинуть человеку петлю на шею, что бы он ни совершил. Я мог вполне понять это чувство. Другое объяснение, о котором я подумал, состояло в том, что вы знали нечто такое, что оправдывало или извиняло действия Марлоу. Или, думал я, вас просто охватывает страх, совершенно независимо от филантропических угрызений, быть вовлеченной в судебное дело об убийстве. Многих свидетелей в таких случаях почти силой принуждают давать показания. Им кажется, что их оскверняет тень эшафота.