Александр Смирнов - Вавилонская башня Страница 19

— Я не хочу людей убивать, тем более русских.

— Так ведь сейчас война.

— Это не война, когда русские русских убивают. Это бойня, самоуничтожение.

— Однако, вы убивали?

— Я не убивал. Бог миловал. Я в штабе тыловым обеспечением занимался.

— А почему убежал?

— Потому, что командир приказал одного пленного расстрелять.

— Не вы, так другие расстреляют.

— Не расстреляют. Я его отпустил.

— Да, после этого действительно остаётся только убежать. Значит, вы к нам решили перейти?

Штабс-капитан отрицательно помотал головой.

— Я же сказал, что не хочу убивать русских людей. Я присягу давал Родину защищать, а не уничтожать её.

— Кому?

— Сначала государю-императору.

— А потом?

— Потом временному правительству.

— А потом?

— Потом никому.

— Вот что бывает, когда исчезает право. И у нас его нет и у вас. В результате люди начинают убивать друг друга.

— Бред полный, — согласился с чекистом штабс-капитан.

Андрей Петрович так далеко ушёл в свои воспоминания, что даже не заметил, как сказал последнюю фразу вслух. Зато это заметили офицеры политуправления. Они переглянулись и вопросительно посмотрели на полковника, но он этого не заметил, потому что был далеко от них. Был там, где капризная Фортуна могла, улыбнувшись, открыть путь в новую, неизвестную и потому страшную Россию, а могла, как и многих его сослуживцев, препроводить на плаху, без всяких угрызений совести. Неизвестно, чем молоденький штабс-капитан приглянулся Фортуне, но она улыбнулась ему.

— Значит, не хотите русских убивать? — переспросил чекист, — а восстановить право хотите?

— Не понял? О каком праве может идти речь, если я даже приблизительно не знаю, что хочет новая власть?

— Власть у нас народная, а народ не может сформулировать право, потому что неграмотен. Хотите принять участие в ликвидации безграмотности? Дело благородное и убивать никого не надо.

— Так ведь сейчас война идёт!

— Война скоро закончится, или вы сомневаетесь?

— Какие уж тут сомнения?

— Вот и отлично! К тому же вам надо как то существовать, а у нас не только права, но и денег пока нет. Я сейчас вам выпишу направление к комиссару, он вас определит и поставит на довольствие.

И снова судьба резко перевернула жизнь офицера.

Сняв погоны, он с головой ушёл в педагогику. Правда, прошлое не ушло безвозвратно. Оно каждый день напоминало о себе. Дело в том, что, как бывшего офицера, новая власть обязывала молодого педагога ежедневно отмечаться в районном отделении "ЧК". Это обстоятельство не особенно угнетало Андрея Петровича: во-первых, потому что он относил это к неизбежным издержкам военного времени, во-вторых, ни он один был в таком положении, и в-третьих, — районное отделение "ЧК" находилось по пути от работы к дому и эта нелепая формальность занимала буквально несколько минут.

Однажды, забежав в отделение, он увидел за столом чекиста с большим шрамом, проходящим через всё лицо. Андрей Петрович показав ему своё удостоверение, хотел было уже уходить, как тот остановил его.

— Завтра придёте в десять часов, — грубым голосом сказал он.

— Я в десять не могу. У меня занятия.

— Вы хорошо меня поняли? — сухо повторил чекист. — Завтра в десять быть здесь.

— Хорошо, понял. Разрешите идти?

— Идите. — Чекист поднял глаза и посмотрел на Андрея Петровича.

Бывший штабс-капитан повернулся и взялся рукой за ручку двери. Однако голос чекиста опять остановил его.

— Тебя Андреем зовут?

— Естественно. В удостоверении всё написано.

— А меня Фёдором.

— Ну и что?

Чекист подошёл к Андрею Петровичу и неожиданно перешёл на шёпорт.

— Неужели ты не помнишь меня, ваше благородие?

Андрей Петрович внимательно посмотрел на чекиста и отрицательно покачал головой.

— А я тебя помню, ваше благородие. Я тебя до самой своей смерти не забуду. Это ведь ты меня на расстрел водил.

Андрей Петрович внимательно посмотрел на чекиста.

— Значит это ты?

— Ты не приходи сюда завтра, ваше благородие, понял?

— Почему не приходить? Приду, обязательно приду. А вдруг у тебя из-за этого неприятности будут?

— Ты не понял меня. Тебе бежать надо. И не завтра, а сегодня. Ночью патрули уже приказ получат.

— Какой приказ?

— Да такой же, какой и тебе твой полковник давал.

— За что?

— А меня за что? Я же пленный был. Беги, ваше благородие, беги прямо сейчас.

— Странно, ведь я сейчас не враг вашей власти. Наоборот, я помогаю ей, детей грамоте учу.

— Беги, ваше благородие, и запомни: ты всегда будешь врагом, чтобы ты ни делал, потому, что ты барон.

— А как же остальные, такие же, как я?

— У каждого своя судьба. — Фёдор отвернулся, пытаясь не смотреть в глаза своему собеседнику. — Ты просто не знаешь, что это за люди, они всех вас под корень вырежут.

— И ты служишь им?

— Я народу служу, и у меня другая судьба. А что дураков, то их и у вас и у нас хватает.

Андрей Петрович опустил голову и направился к выходу. В дверях он обернулся и в последний раз посмотрел на Фёдора.

— Вот мы и квиты с тобой, красноармеец.

— Прощай, ваше благородие.

— И всё равно я не понимаю… Такое впечатление, что в последнее время страной управляют умалишенные.

Полковник и майор снова переглянулись. Майор замолчал.

— Это бесполезно, — сказал полковник.

— Барон он и есть барон, — согласился с ним майор.

Андрея Петровича вывела из воспоминаний тишина. Монотонное и убаюкивающее бормотание майора кончилось и воспоминания, как будто испугавшись чего-то, исчезли. Полковник посмотрел на своих собеседников, а те молчали и с интересом разглядывали его. Пауза затянулась и требовала немедленного разрешения сложившейся ситуации.

— Разрешите идти? — спросил Андрей Петрович.

— Да, вы свободны, — ответил полковник.

Командир полка встал и направился к двери.

— Пока свободны, — услышал он в спину голос майора.

Это "пока" так резануло уши полковника, что он остановился. Посмотрев на своих собеседников, он хотел что-то ответить, но не нашёлся и ушёл. Полковник направлялся в свой полк. Настроение и без того плохое, после посещения политуправления, перешло в разряд отвратительного. Андрей Петрович шёл по своему полку и вдруг обнаружил, что он перестал быть для него родным. Вокруг суетились люди, многих из которых он даже не знал. Вероятно, и они не знали его. Он прислушался, о чём они говорят и обнаружил, что не понимает их. "Неужели и они не понимают меня?" — подумал он. Войдя в штаб, он приказал дежурному срочно вызвать к себе Ферзя. Тот появился моментально, как будто был в кабинете, а полковник его просто не видел.

— Где ты так долго был? — спросил Ферзь. — Я уже дёргаться начал.

— В политуправление вызывали. — Андрей Петрович сморщился и сплюнул. — Словно в дерме извалялся.

— Ясное дело. На то они и политруки. Чего им от тебя надо было?

— Да я и сам не понял. Несли какую-то околесицу.

Полковник замолчал и посмотрел на своего товарища.

— У тебя выпить не найдётся? — неожиданно спросил он.

— Только прикажи, командир. Есть шнапс немецкий, есть виски американские, есть…

— А спирт у тебя есть?

— Да этого добра сколько хочешь!

Через пятнадцать минут командир с Ферзём сидели за столом в сильно подпитом состоянии и обсуждали визит Андрея Петровича в политуправление.

— Ты понимаешь, — старался объяснить полковник заплетающимся языком, — они начали строить вавилонскую башню, а это обязательно приведёт к тому, что люди перестанут понимать друг друга.

— Не понял. Переведи. Какую башню? Водокачку что ли? Ты забыл, командир, мы же её с тобой грохнули.

— Ничего ты не понял. Причём тут водокачка? Я тебе про людей толкую, а водокачка это так, аллегория. Тьфу ты! Какая водокачка? Не водокачка, а вавилонская башня. Эти политруки не понимают, что они начали строить.

— Погоди, командир, не гони. Я сам ничего не понимаю. Какая-то водокачка, какая-то башня, какие-то политруки… Я знаю одно — все они козлы. Давай выпьем.

Ферзь налил в кружки очередную порцию спирта и друзья тут же опустошили их.

— Так вот, — продолжал полковник, — ты ничего не понял. Надо повторить.

— Ты считаешь надо? — удивился Ферзь.

— Обязательно надо.

Ферзь снова налил в кружки спирта.

— Ты это что? — удивился полковник.

— Как что? Ты сам только что сказал, что надо повторить.

— Я сказал?

— Ты конечно.

— Я в том смысле, что…

— Какой тут смысл, налили, значит надо пить.

Полковник выпил, хотел что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то мычание. Он собрался с силами, ударил кулаком по столу, и с трудом выговаривая каждое слово, сказал: