Людмила Зарецкая - Визитка злой волшебницы Страница 19

Но Инну одинаково мало трогали и редакторская похвала, и Настино брюзжание, и Генкина злоба. Она чувствовала себя так, словно позади были не десять выходных, а месяц тяжелой работы вахтовым методом.

Обычно жадная именно до новых впечатлений, Инна чувствовала себя уставшей от обилия событий. Новость про Глебушку Карманова, знакомство с Манойловыми, рождественская поездка в «Николаевский клуб», самоубийство Горохова и нелепый случай с черной машиной наслаивались друг на друга, буравили мозг, не давая спать по ночам.

Вдобавок Инне было совестно, что она не сдержала данное Светлане Николаевне обещание, поэтому через пару дней после выхода на работу она, заручившись поддержкой следователя Мехова, отправилась в изолятор временного содержания, чтобы встретиться с Глебушкой.

Как и следовало ожидать, ничего, кроме неприятного осадка, эта встреча не принесла. Глебушка Инну не помнил, а потому держался настороженно. Встрепенулся, когда она сказала, что пришла по просьбе его матери. И снова сник.

Все события того страшного дня, по его словам, абсолютно стерлись из памяти. Парень не мог сказать, как к нему попало ружье отца, не знал, договаривались ли они встретиться, твердил, что не кололся, и понятия не имел, как оказался под кайфом.

Инна не могла понять, притворяется он или правда пал жертвой амнезии, так часто встречающейся у наркоманов со стажем. Из изолятора она вышла с убеждением, что в отца стрелял именно Глеб. Словно почувствовав это убеждение, в последние десять минут разговора Глебушка совсем замкнулся, перестал отвечать на ее вопросы, лишь раскачивался на стуле и смотрел в пол.

Вдоль похудевшего лица свисали немытые длинные патлы, на шее завивающиеся трогательными детскими колечками. На миг Инна вспомнила его маленького, и тут Глебушка поднял голову и посмотрел на нее печальными глазами Маленького принца, который вдруг не вовремя вырос. «Я не верю, что это я убил папу, – сказал он. – Ничего не помню, ничего не могу доказать. Но я в это не верю».

«Надо посоветовать Светлане Николаевне нанять хорошего адвоката, – думала Инна по пути от тюремных ворот до машины. – С деньгами я помогу. Господи, как парня-то жалко! И ведь классический случай, когда человек сам виноват, а жалко все равно. До слез, до головокружения. Если адвокат будет хороший, то, может, удастся припаять состояние аффекта или еще какую невменяемость. Решено, позвоню Малвансу и договорюсь».

Эдгар Малванс был самым дорогим адвокатом в городе. Именно он защищал бывшего губернатора, когда тот попал в историю с растратой бюджетных средств, и сделал все, чтобы махинатор и вор вышел на свободу. Поговаривали, что Малванс не гнушается работой на бандитов, которые в результате его усилий всегда выходят сухими из воды. Гонорары он брал просто астрономические, но в данном случае дело того стоило.

Чтобы не откладывать, она заехала на работу, где лежала записная книжка с телефонами, и набрала нужный номер. Малванс назначил встречу через час, внимательно выслушал Иннин рассказ, уточнил некоторые детали, спросил, кто ведет дело, записал телефон Светланы Николаевны Кармановой, озвучил гонорар в восемь тысяч долларов, получил заверения, что они будут выплачены, и распрощался.

Впрочем, как оказалось, ненадолго. Дело свое Малванс знал и гонорары отрабатывал честно. В тот же вечер он встретился с матерью Глеба, после чего, слегка озабоченный, позвонил Инне.

– Голубушка моя, Инна Сергеевна, – рокотал в трубке хорошо поставленный баритон. – Помощь мне ваша нужна. Я спросил у матушки моего подзащитного, была ли у ее сына девушка. И она меня всячески уверяла, что нет, не было. Я позволил себе с ней не соглашаться до тех пор, пока разговор наш не зашел в тупик. Теперь мне надо, чтобы вы с ней переговорили, но не напролом. С заходом от печки, если вы понимаете, о чем я…

– А почему вы так уверены, что девушка была? – спросила Инна. – Ему-то и сейчас семнадцать лет всего, Глебу. А он еще почти год от наркотиков лечился, а до этого кололся. Когда ему было девушек-то заводить?

– Инна Сергеевна, поверьте мне, старику, – тут Инна усмехнулась. Все знали, что 53‑летний Малванс обожает притворяться старым и больным, несмотря на то что год назад у него родился сын. – Поверьте, что девушка у него была обязательно. И именно она может знать что-то, что нам поможет. Так что поговорить с ней необходимо, а для этого ее надо найти. И тут ваш репортерский талант окажет нам неоценимую услугу.

«Против таланта не попрешь», – мрачно подумала Инна и утром следующего дня поехала в гости к Светлане Николаевне.

Квартира на Лермонтова показалась ей еще более унылой, а Карманова – еще более похудевшей. На лице женщины лежали глубокие тени, серые по щекам и сгущающиеся коричневыми пятнами вокруг глаз. Уголки тонких, почти втянутых внутрь губ были скорбно опущены вниз. На всем облике Светланы Николаевны лежала печать неизбывного горя. Она провела Инну на кухню, но чаю не предложила.

– Я украшения свои хочу продать, – помолчав, сказала Карманова. – В ломбарде за них совсем мало могут дать. Не знаешь, куда их лучше сдать, чтобы на адвоката хватило?

– Какие украшения?

– У меня в молодости много побрякушек было. Неужто не помнишь? Ты ж, когда к нам в библиотеку приходила, все с них глаз не сводила.

Инна вспомнила массивные кулоны, кольца и браслеты с рубинами и изумрудами, на которые действительно, как зачарованная, смотрела маленькой девочкой. Сейчас она смутно представляла себе их настоящую стоимость, понимая, впрочем, что в ломбарде всю эту красоту могли оценить только по цене лома.

– У меня знакомый ювелир есть, – кивнула она. – Самый лучший в городе. Он очень старенький, но жутко знаменитый. Его зовут Соломон Яковлевич Бернштейн, но для посвященных он царь Соломон. Вы не волнуйтесь, он ваши драгоценности оценит по максимуму. Я гарантирую.

– Спасибо, деточка, – тени на лице Светланы Николаевны на минуту шевельнулись и тут же легли обратно. – У меня денег совсем нет. Алеша нам и раньше немного давал, а после того, как Глебушке клинику оплатил, и вовсе сказал: «Живите как хотите». Мы не просили у него после этого. Глебу стыдно было перед отцом, а я… – она не договорила, горько махнув рукой. – Денег от продажи украшений все равно, конечно, не хватит, но я квартиру продам. Как думаешь, сколько эта квартира стоит?

– Ничего продавать не надо, – решительно оборвала ее Инна. – Если Глеб невиновен, то ему после отца наследство полагается. А если виновен…

– Нет никакого «если»! – от негодования тени на щеках Светланы Николаевны метнулись, спрятались за уши, она даже порозовела. – Мой мальчик невиновен, и адвокат это докажет! А если нет, то мне никакая квартира не нужна.

– Хорошо, Светлана Николаевна. Об этом мы поговорим позже. Я оценю ваши драгоценности, и мы посмотрим, сколько не хватает. Если что, я добавлю. Я вас о другом хочу спросить. Друзья у Глеба были?

– Были, – Карманова говорила медленно, будто нехотя. – Были одноклассники, мальчишки во дворе, все, как у всех. Когда Алеша от нас ушел, Глебушка замкнулся в себе, с друзьями вообще общаться перестал, в школу ходил из-под палки. Очень переживал, что над ним смеяться будут.

– Из-за чего смеяться? – не поняла Инна.

– Ну, из-за того, что его отец бросил. Глебушка же это именно так воспринял – что Алеша от него ушел, а не от меня. Букой дома сидел, часто плакал. А потом – как подменили его, стал из дома уходить, со шпаной связался. В той компании много безотцовщины было, там он был как все. Не боялся, что засмеют. А кончилось все наркотиками. Вот ведь какое дело… Но ты знаешь, деточка, он, когда из клиники вернулся, такой просветленный был! Говорит: «Я, мама, больше никогда колоться не буду. Ты не переживай. Зато через мою болезнь ко мне отец вернулся». Алеша же к нему в клинику ездил. Ругался, конечно, нотации читал, но Глебушка в этом видел интерес и поэтому даже радовался, что отец его ругает. Раз ругает, значит, не все равно, значит, любит. Это ему так Катя говорила.

– Какая Катя?

– Ну, у него знакомая была, девочка Катя. Из параллельного класса вроде. Они книжками обменивались, оба читать любили. Могли часами по телефону Кафку обсуждать, Павича. Он в этих разговорах как оттаивал. Когда с Глебушкой несчастье случилось, это же она первая заметила, что он колется. Она и мне рассказала. Сидела на нашей кухне, вон, где ты сейчас. И говорила, чтобы я у него ноги посмотрела. Глебушка в ноги кололся, чтобы незаметно было.

– Так что же вы про эту Катю Эдгару Робертовичу не сказали? – укоризненно спросила Инна.

– Да ведь он про его девушку спрашивал, а Катя – вовсе не его девушка. У них ничего такого никогда не было. Просто дружба и общий интерес к литературе. Глебушка, когда узнал, что это Катя мне про наркотики рассказала, кричал на нее по телефону, мол, зачем она не в свое дело влезла… Но когда он в клинике лежал, Катя ему писала. Это я точно знаю. Писала, просила с отцом помириться, поддерживала…