Фридрих Незнанский - Кто есть кто Страница 19

Между тем мне пора было в Бутырку. Я распрощался со следователем, пожелал ему удачи и ушел.

Председатель Центробанка Матвей Варнавский через огромное окно своего кабинета смотрел вниз.

На Москву опускались сумерки.

Он бросил рассеянный взгляд на бумаги, скопившиеся на столе: ничего архисрочного, такого, что не могло бы подождать до завтра. И хорошо. Невероятно трудно сосредоточиться, мысли все время возвращаются к Чечне.

Этот телевизионный воскресный репортаж о пожаре на насосной станции совершенно выбил его из колеи. И репортер какой-то дерганый весь, молол всякую чепуху. Как только его в эфир пропустили. Правда, в вечернем выпуске новостей они извинились за некоторые «неточности» и сообщили, что взорвалось-таки именно то, что должно было взорваться. Но какова вероятность, что они и в этот раз что-нибудь не напутали. Его человек из ФСБ должен проверить все лично.

Он набрал номер, который хранил только в своей феноменальной памяти шахматиста и финансиста.

– Алло. Марфин? Я хочу знать все подробности… Ну да, да, именно об этом. И как можно скорее. Все. Жду.

Варнавский отменил все встречи на сегодняшний вечер. Он ждал звонка, а пока старался расслабиться и ни о чем не думать. К чему переживать неприятности, которые еще не произошли?

Он прикурил от массивной настольной зажигалки, поудобнее устроился в кресле и снова повернулся к окну. В небе сгущались клочковатые грязно-синие тучи, обещая мелкий и противный дождь, который наверняка будет идти всю ночь, а может и весь завтрашний день. Но погодные неурядицы его мало волновали.

Варнавский давно перестал обращать внимание на такие мелочи. Да и вообще, подошвы его роскошных ботинок редко касались пыльного московского асфальта. На улице последние лет пять он бывал крайне редко. Машина – кабинет – машина – квартира. Иногда ужин в ресторане или прием. А потом снова машина. К подвижным видам спорта он не был склонен. Повальное увлечение теннисом московской, и не только, элиты его как-то не коснулось. Он предпочитал тихие игры – шахматы, преферанс, иногда, и очень редко, плавание. Так что даже для занятий спортом не приходилось выбираться на открытый воздух.

А дождь – это даже хорошо. Приятно лишний раз почувствовать себя устроенным и защищенным, глядя сверху вниз на вымокших, то и дело забегающих в магазины и телефонные будки прохожих.

Можно сказать, он добился в жизни всего, чего хотел. Матвей Варнавский, всю жизнь любивший деньги и шахматы, в итоге к сорока пяти годам стал председателем и Центробанка, и шахматной федерации.

В кармане пиджака замурлыкал мобильный телефон. Наконец-то.

– Слушаю.

Человек на другом конце провода не представился, но в этом не было необходимости. Варнавский узнал Марфина по голосу.

– Насосная станция взорвана. Результаты реконструкции уничтожены полностью.

– А оборудование?

– Все немецкое оборудование погибло в пожаре.

– Понял, – уныло ответил Варнавский, ничем не выдав своего удовлетворения. Его мобильный телефон, разумеется, не прослушивался, но неизвестно же, с какого аппарата звонит Марфин.

Он дал отбой и вызвал секретаршу. Та вошла, кокетливо покачивая бедрами, обтянутыми вызывающе короткой юбкой, и, раскрыв папку, слегка наклонилась вперед, чтобы сидящему за столом шефу было лучше видно богатое содержимое ее не в меру глубокого декольте. Во взгляде миндалевидных карих глаз читалось обожание, смешанное с готовностью на все.

Леночка, очевидно, была уверена, что на свете очень мало найдется гетеросексуальных мужчин (исключая, конечно, народы Востока и крайнего Севера, у которых свои понятия о красоте), способных устоять перед ее великолепием. А Варнавский упорно не желал вписываться в общую картину, чем подрывал ее жизненные устои. Он поглядывал на ее выпуклости туманным взором, в котором при желании можно было разглядеть только цифры, цифры, цифры…

Но Леночка не сдавалась. Она работала здесь третий месяц, ежедневно атакуя шефа призывными взглядами и поощряющими улыбками.

Сегодня снова не вышло.

– Леночка, что у нас на завтра? – Варнавский опять никак не прореагировал на ее флюиды, хотя Леночке показалось, что он скользнул по ее фигуре чуть более заинтересованно, чем вчера. Хотя, может, это просто показалось.

– В десять заседание правительственной комиссии… – произнесла Леночка как можно более нежно.

«Пожалуй, кое-что на завтра придется отменить, – улыбнулся про себя Варнавский, – странно, что они еще сегодня не подняли шум. Как же, держава влетела на сто миллионов деноминированных рублей…»

– Хорошо, на сегодня вы свободны.

– Я вам точно больше не нужна?.. – многозначительно переспросила секретарша, застенчиво покусывая ровными белыми зубками колпачок авторучки.

– Нет, нет, идите домой, поздно уже, – индифферентно откликнулся Варнавский, склоняясь над своими бумагами.

Леночка, обреченно вздохнув, удалилась.

Конечно, Варнавскому не были чужды простые человеческие наслаждения и ради разнообразия он мог бы закрутить легкий флирт с секретаршей, раз она так уж этого хочет. Но у него на этот счет был свой жизненный принцип: спать только с теми женщинами, которым полностью доверял, или же с совершенно незнакомыми, вероятность последующих неприятностей от которых сводилась к нулю.

Хотя если докапываться до самых корней, то дело было не в ней самой, а именно в ее готовности «на все». Не любил Варнавский эти замашки секретарш. «А вот в Америке, – вдруг подумал Варнавский, – я бы мог на нее в суд подать. Как это у них называется? „Секшуал харассмент“, кажется. Хотя, кто тут кого „харасить“ собрался, это еще разобраться надо».

Отец Матвея был физиком-ядерщиком и погиб на каких-то испытаниях, когда Матвею было семь лет. Но он и до того отца видел нечасто. Тот приходил, когда сын уже спал, а уходил, когда еще не проснулся. Порой месяцами торчал на своих полигонах. Так что утрату Матвей пережил относительно легко. Решил для себя, что отец в долгосрочной командировке.

Мать жутко переживала, особенно оттого, что даже похоронить мужа не дали по-человечески. Режим секретности – так и зарыли где-то в Арзамасе-16. И всю свою нерастраченную любовь выплеснула она на единственного сына. Матвея это тяготило, но материнские надежды он оправдал. Первый в классе, золотая медаль. Сразу же поступил в МГУ. Окончил факультет вычислительной математики и кибернетики. Красный диплом. Блестящие перспективы. Аспирантура.

Там в аспирантуре он встретил девушку своей мечты. Герда Циммельман… Она была немка, но не из поволжских немцев, а настоящая, из ГДР, тоже училась в аспирантуре.

Мать просто взбеленилась:

– Что тебе, московских девчат мало? Не хочешь москвичку, езжай в Саратов, там, говорят, самые красивые. Что ты в ней нашел-то? Ни кожи ни рожи. Ну посмотри на нее, что она тебе, постирает, обед приготовит, детей нарожает?! Будете вдвоем по своим институтам с утра до ночи работать, консервами питаться. Мне на старости лет помощница нужна, внуков хочу понянчить.

Герда и в самом деле стройная, тоненькая, кажется, дунешь на нее – рассыплется, и вся в своих расчетах, графиках, схемах. Нормальные люди вечером в кино ходят, на танцы, в парке гуляют, держась за руки. А они посидят рядом в читалке или в столовой пообедают, а если и выйдут куда вместе, так только и разговоров что о формулах да алгоритмах.

Но Матвей и искал такую. Хватит с него материнской опеки. А еще и жену завести типа «каменная стена», нет уж, увольте.

Расписались. Перебрались в общежитие – мать так и не смирилась.

Но когда Герда защитила диссертацию, ей предложили возвратиться на родину. Штамп в паспорте не помог. И Матвея в ГДР не пустили – невыездной, исследования в рамках закрытой темы, даже в страны соцлагеря нельзя.

И они расстались. Вначале писали друг другу чуть ли не каждый день, а потом все реже и реже.

Матвей защитил диссертацию, и его пригласили возглавить вычислительный центр Сбербанка. Так он попал в банковские структуры, получил заочное экономическое образование и с началом перестройки ушел управляющим в коммерческий Диконбанк.

Когда разрушили Берлинскую стену, Герда оказалась в объединенной Германии и тоже ушла в бизнес.

Искусственные барьеры между ними исчезли, но появились естественные. Не было больше близости – ни физической, никакой другой. У Герды, разумеется, вскоре завелся какой-то немец, у Варнавского – Зоя. Так что пришлось развестись. Зато они стали деловыми партнерами. Не без участия Варнавского фирма Герды (которой она, разумеется, владела не напрямую, а через сложную систему дочерних компаний и акционерных обществ, связанных взаимным участием в уставном капитале) выиграла тендер на реконструкцию нефтепровода на территории Чечни. Варнавский же сумел с ее помощью, не возбуждая ненужных толков, приобрести солидные пакеты акций немецких предприятий.