Александра Маринина - Замена объекта Страница 2

- Наверное, - я как можно безразличнее пожал плечами. - Не знаю, может, его тошнит.

- Но ты же его друг, ты должен знать точно.

Разумно. Неужели все журналисты такие въедливые?

- Кать, я не люблю распространяться про других людей за их спиной. Спроси у Бориса, он сам тебе ответит, если сочтет нужным.

- А еще говорят, что он безумно трясется над своим здоровьем и, как только начинается эпидемия гриппа, старается не появляться там, где много народа, чтобы не заразиться. Это правда?

- Кать, отстань, а? - жалобно попросил я. - Существует же элементарная этика. Даже врачи не рассказывают посторонним о болезнях своего пациента. Человек имеет право сам решать, что рассказывать о себе, а чего не рассказывать. Мне начинает казаться, что ты приехала сюда вчера не из симпатии ко мне, а с совершенно другой целью. Если ты думаешь, что я буду сплетничать про Борьку, то ты грубо ошиблась.

- Ну ладно, извини, - быстро отыграла назад Катерина. - А про группу можно спрашивать?

- Нельзя, - отрезал я, опуская вниз руку с зажатым в пальцах кусочком сыра. У моих ног сидели Айсор и младшая из девчонок - Карма, которые за сыр готовы продаться с потрохами. Остальные коты к сыру равнодушны и, убедившись, что ничего интересного за завтраком к столу не подают, съели свои порции паштета и удалились. Айсор, как всегда, успел первым, ухватил ломтик и утащил в угол. Карма жалобно муркнула и посмотрела на меня с упреком. Я воровато оглянулся на шустрого подкидыша и тут же сунул ей кусочек потолще. - Про группу спрашивай у Бориса, он продюсер, ему и решать, какую информацию давать и как. Если я скажу про «Рыцарей» хоть слово, которое пойдет вразрез с его концепцией, он меня убьет.

- Хорошо, - покладисто согласилась она. - Тогда поговорим о тебе.

- Это можно, - великодушно разрешил я.

- У тебя в одной из комнат стоит рояль, вечером ты идешь на премьеру в оперный театр, и при этом ты работаешь участковым. Это как?

- А как? - я прикинулся идиотом. - По-моему, нормально.

- У тебя есть музыкальное образование?

- Среднее, в объеме музыкальной школы-семилетки.

- А высшее?

- Высшего нет.

- Что, совсем никакого? - удивилась Катя.

- Я имею в виду, что я консерваторию не заканчивал. А так - юридическое.

- Но почему? Мальчик из такой семьи, папа певец, мама концертмейстер, музыкальную школу окончил и пошел в милиционеры… Да еще в участковые. Должна же быть причина.

Да уж кто бы спорил. Причина быть должна. И она была. Но опять же долго рассказывать. Неохота, да и силы надо поберечь.

- Кать, это дело интимное, очень личное, а мы с тобой еще и суток не знакомы. Я тебе как-нибудь потом расскажу, ладно?

- Конечно, если это «потом» вообще будет, - рассудительно заметила она. - Спасибо за завтрак, Игорек, мне пора.

Я с удовольствием смотрел на нее, пока девушка одевалась в прихожей. Стройная, невысокая, с коротко стриженными темными волосами и веселыми глазами, она казалась совсем юной и напоминала сбежавшего с уроков мальчишку-восьмиклассника. Вместе с тем я знал, что в тележурналистике она не один день, я много раз видел ее репортажи о всяческих событиях из культурной жизни.

Не успел я закрыть за ней дверь, как позвонила мама.

- Егорушка, я этого не переживу, - простонала она. - Я всю ночь не спала. Это какой-то кошмар!

Описание кошмара заняло около тридцати минут. За это время я успел прочесть две главы нового романа Гришэма, к которому питаю давнюю слабость еще со времен моего заочного юридического обучения. Кошмары у моей мамули случаются с завидной регулярностью, но ведь известно, что все в этой жизни подчинено закономерностям, и если эти закономерности уловить, то вполне можно к ним приладиться. Описание кошмара в обычные дни занимает пять-семь минут, в дни папиных спектаклей - минут по двадцать два раза в день, ну а уж если у нас премьера - то раза четыре по полчаса. Тут главное - иметь под рукой интересную книжку. Я терпеливо выслушиваю мамулю и уместно поддакиваю и ахаю, не отрываясь от чтения, - натренировался за много лет. Я очень ее люблю, мою маму, поэтому не считаю возможным прерывать ее излияния, более того, я понимаю, что ей действительно нужно мое внимание и сочувствие, и я не могу и не хочу ей в этом отказывать. Мама преданно служит отцу с самого начала его певческой карьеры, они познакомились, когда он учился в консерватории на вокальном отделении, а она - в Гнесинке по классу фортепиано. Мама стала папиным личным концертмейстером, он всю жизнь репетирует только с ней, она ездит с ним на гастроли, следит за его здоровьем, питанием и комфортом, сходит с ума при малейших признаках простуды у знаменитого Владимира Дорошина, а уж если у него бессонница, тахикардия, насморк или, не дай бог, расстройство желудка, да еще в день спектакля, то это уже не просто кошмар, а Кошмар с большой буквы, или Кошмарище. А сегодня все-таки не рядовой спектакль, а премьера, оперный театр решил поставить «Трубадура» Верди, папа поет в нем партию графа ди Луны, поэтому все, что происходит с обожаемым кумиром, приобретает в маминых глазах масштабы уже не Кошмарища, а Кошмарного Ужаса. Я внимательно слежу за тем, как на страницах романа молодой неопытный адвокат пытается бороться с мощной страховой компанией, незаконно отказавшей смертельно больному юноше в выплате страховки, и при этом слушаю, как плохо папа спал сегодня ночью, и как он два раза вставал и пил чай на кухне, и что он не в настроении и не в голосе, и как мама десять раз принимала сердечные лекарства, и как у нее все валится из рук, и как она предложила папе проиграть всю его партию, он любит в день спектакля мысленно пропеть то, что ему предстоит озвучить вечером, это помогает ему настроиться, так вот, мама села к роялю и не смогла сыграть простейший аккомпанемент, потому что у нее дрожат руки. Все было давно знакомо и вполне ожидаемо, но все равно это ведь мои родители, которых я нежно люблю и которым нужна моя поддержка.

Описание Кошмарного Ужаса подошло к концу и уступило место вопросам чисто практическим.

- Ты проверил смокинг? Он в порядке?

Я заверил маму, что смокинг в идеальном состоянии и ей не будет за меня стыдно. Это было традицией, ломать которую мне и в голову не приходило. В детстве и юности на папины спектакли я ходил в наглаженных костюмчиках и при галстучках, а лет с двадцати по настоянию матушки перешел на смокинг. Надо заметить, такой порядок мне нравился, смокинг сидел на мне хорошо, и с одетой в вечернее платье мамулей мы смотрелись весьма и весьма…

- Ты говорил сегодня со Светочкой? Они с Борей придут на спектакль?

Господи, да кто ж может это знать? Ни Светка, ни я, ни сам Борис не можем гарантировать, что он куда-то сможет прийти сегодня вечером. Да что там вечером, неизвестно, что будет через час. Но маме я это объяснить не могу, не имею права, дал слово.

Я подробно отчитался о том, как накануне встречался с четой Безрядиных, передал им пригласительные билеты и выслушал их заверения в том, что они всенепременно будут-с. Для моей мамы самое лучшее лекарство в минуты Кошмарного Ужаса - это чье-то сочувствие плюс детальный неторопливый рассказ. Она слушает и как-то успокаивается. Ну в самом деле, сын при смокинге, друзья собираются прийти на спектакль, значит, мир пока еще не рухнул и премьера, дай-то бог, пройдет без эксцессов. Папа в дни спектаклей такого лекарства ей устроить не может, потому что вообще не разговаривает. Он, как говорится, недоступен контакту. То есть рта не раскрывает. Вернее, ближе к вечеру он может позволить себе пару раз произнести несколько фраз «поставленным» голосом, а все остальные издаваемые им звуки - это «м-м - м-м» с размахом в октаву. Что поделать, папа-певец - это непросто. И с этим приходится считаться.

На общение с мамой ушел час. Еще полтора часа пришлось потратить на пробежку до ближайшего универсама с целью закупки мяса для моих бандитов. Вообще-то ветеринар меня, предупредил, что кастрированных котов кормить сырым мясом не рекомендуется, но вышеуказанной бесчеловечной процедуре я подверг только Ринго и Айсора. Дружочек - полноценный производитель, отец Кармы и муж Арины, и вся эта счастливая семейка трескает сырое мясо так, что только искры летят. Продуктовый поход, по моим прикидкам, должен был занять минут двадцать, но в график внесла незапланированные изменения Татьяна Леонидовна, милейшая старушка, много лет назад усыновившая мальчика из детдома и с тех пор непрерывно расплачивающаяся за проказы генетики. Несмотря на идеальное воспитание, которое она дала приемному сыну, вырос он сволочью, причем сволочью ленивой и пьющей, и регулярно отбирал у матери пенсию. Многотерпеливая Татьяна Леонидовна, чтобы не помереть с голоду, начинала ходить в гости к старым приятельницам на чашку чаю, но, поскольку жили эти приятельницы в разных концах Москвы, от таких поездок она сильно уставала, у нее были больные ноги и слабое сердце, однако тратить здоровье на поездки по городу и скромно пить чай с небогатым стариковским угощением все равно выходило дешевле, чем покупать продукты, и это позволяло ей дотянуть до очередного получения пенсии. Она никогда и ни у кого не просила в долг, и, если так получалось, что чаю выпить не с кем, она молча голодала.