Марк Гроссман - Капитан идет по следу Страница 2

Нет, ничего не видел он и не слышал, кроме флейты утиных крыл и пьяного — воистину пьяного! — бормотания глухарей.

А ты идешь в резиновых — до бедра — сапогах в воду озерца, собираешь с показной ленцой убитую дичь, а сам косишь глазами на соседа: видит ли?

Видит!

И расплываются губы твои сами по себе в самодовольную улыбку, и слава богу, что не замечает ее, улыбку эту, сосед твой, занятый тем же делом.

— Ну, как? Удачно ли? — спрашивает он тебя, подходя с добычей, и зорко, даже ревниво всматривается в маслянистую бархатную воду.

— Так себе! Немного есть, — с напускным холодком отвечаешь ты, чуть ли не сгибаясь под тяжестью набитой дичи.

— Ненасытный мы народ — охотники! — смеется твой сосед, отлично понимая и скучающий тон твой и невидимую в темноте улыбку.

— А у тебя как? — спрашиваю я нового товарища, хотя ясно вижу, что Смолин весь обвешан утками.

— И у меня маленько есть! — весело отвечает охотник.

Мы уже близко подружились с капитаном, так быстро, как это бывает обычно на охоте. Так и не ушли в деревню, а провели ночь у костра, чтобы встретить утреннюю зорьку веселой огневой музыкой наших двустволок.

Днем мы спали, потом опять жгли костер, варили уток, рассказывали друг другу о своей жизни, а вечером снова гремели над озерцом наши ружья, и снова тяжело падали в воду сбитые кряквы и шилохвости.

— Опять не пойдем к Вяхирю? — спрашивает меня Смолин, зажигая от рубинового уголька, вытащенного из костра, свою трубку.

— Опять не пойдем, — говорю я, — опять отправимся в свое прошлое. Если ты, конечно, не против…

Мы подбрасываем сушняку в костер, устраиваем на рогульках котелок с водой и поудобнее располагаемся на шинелях. Легкий голубовато-серебряный свет разлит в воздухе; дневное тепло еще, кажется, рассеяно вокруг — в лесу, над водой, между камышами. Вот на горизонте появились острые концы молодого месяца, а через несколько минут он уже огромной серьгой повис над озером. И сразу иссиня-черными стали лога, все впадинки и низинки возле опушки.

— На чем же это я остановился? — посасывая трубку, спрашивает Смолин. — Ах, да! Я рассказал тебе о Тайне Великих Братьев, о бывшем вожде чернокожих Саркабаме. Если тебе не скучно, послушай о сыске. Потом когда-нибудь, в городе, я доскажу тебе эти истории, и мы вместе побываем в деле. Ведь это не последняя наша встреча.

…Горит на лесной опушке жаркий костер, кипит в котелке вода, терзая луковицу. И медленно, не спеша, заново переживая ушедшее, рассказывает о своей жизни русый человек с черными глазами на красивом узковатом лице…

Потом я много раз встречался с Александром Романовичем и записал некоторые из историй, рассказанных им. Вместе со Смолиным и его товарищами мне довелось участвовать в сыске.

Вот так понемногу и получилась эта книга о сложной и нелегкой работе, о которой я ничего не знал раньше…

ФОРМУЛА ДРЕВНЕГО РИМА

Я трясся в полутемном вагоне и фантазировал потому, что это была одна из моих первых операций. Я должен был потрясти мир, проявив силу ума и проницательность, достойную врожденного сыщика.

Почти воочию видел картины моей работы и торжества.

Вот что мерещилось мне:

Медленно приближается к станции поезд и неторопко выходит из вагона человек в сером пальто. Сурово и задумчиво его лицо, прищурены глаза, видящие далеко вокруг.

Колхозники почтительно здороваются с ним: кто знает — вдруг перед ними известный король сыска?

Рассеянно отвечая на приветствия, сыщик садится в «Победу».

— Можно надеяться? — справляется председатель колхоза.

— Можно…

В дороге человек из города сосредоточенно молчит, только изредка губы его открываются, чтобы произнести странные, непонятные спутникам слова: «Трассология… папилляры… идентификация…»

Вот, наконец, и село.

Председатель колхоза приглашает к себе откушать с дороги.

— Благодарю вас, — отказывается сыщик, — но я приехал не чаи пить. Мой хозяин — часы. Займемся…

Твердыми шагами идет человек в сером пальто за околицу, к речке.

— Что ж, начнем с вещественных доказательств, — негромко говорит он. — Веревка обрезана… Лодка исчезла… Кажется, недоумок действовал здесь…

Собрав все улики и получив ответы на все вопросы, гость великодушно говорит председателю колхоза:

— Теперь и подкрепиться не лишне, а?

Пока мы едим, бригадмильцы сторожат преступника. Потрясенный внезапным арестом, убийца даже не подумал запираться. Его жалкое лицо, в бурых пятнах волнения, искажено испугом.

Бригадмильцы удивленно покачивают головами и коротко меняются мыслями:

— Сыщик-то! А? Дока!

— Не говори, брат!

…И вот я у начальника уголовного розыска Крестова. Выслушав скромный доклад, полковник дружески похлопывает меня по плечу:

— Я верил в тебя, Романыч. Спасибо за службу…

…А поезд тем временем несется вперед, отсчитывая версты. И на верхней полке сочиняет себе сказки на салазках некоронованный пока король сыщиков.

И все-таки мокнет лоб от тревоги: «Не опростоволоситься бы!»

Нет, надо не опростоволоситься! Лишний раз заглянуть в науку — никогда не лишне. И сыщик вспоминает семичленную формулу римлян. Она честно послужила криминалистам, да и сейчас, кажется, не списана в обоз.

В формуле семь вопросов. Сыск должен дать на них точные и ясные ответы. Ну, что ж, он — Смолин — достанет эти ответы. Чего бы это ни стоило.

На станции все обстояло превосходно. У небольшой деревянной платформы стояла наготове «Победа», и председатель колхоза справился, будет ли найден преступник?

Пока добирались до села, я вспомнил еще раз об убийстве.

…На рассвете один из жителей села, ленивый мужичонка Карп Горбань послал сына за хворостом. Лес и речка — неподалеку от дома Горбаней, и двадцатилетний Прохор, захватив топор и веревку, отправился на опушку.

Идя вдоль речки, он внезапно увидел оседланную лошадь, привязанную к кусту. Неподалеку, на траве, чернела фуражка. Прохор взял ее и тут же выронил из рук: на козырьке ржаво запеклась кровь. К седлу конька привязан обрывок кожаного шнура.

Старик и сын немедля побежали в милицию.

Я начал сыск, объяснив все как следует понятым и попросив зевак отойти подальше.

Осмотрел лошадь, исследовал пятна на фуражке, покапав на них перекисью водорода. Реакция не вызывала сомнений: это были следы крови. Оглядел шнур. Его, конечно, обрезали тупым и зазубренным лезвием.

Вскоре я знал почти все.

Лошадь принадлежала завмагу соседнего совхоза Петру Самсонову. Перед рассветом он взял из кассы тридцать тысяч и поехал сдавать выручку в районный центр. В совхозе его больше не видели, в районный центр он не явился.

«Король сыщиков» усмехнулся, узнав про это. Не зря же обследован кустарник, осмотрен берег реки. Явно были видны следы волочения на песке. Нечего сомневаться: тело тащили к воде. А взять березовый кол у берега? Всем в деревне известно: Карп Горбань привязывал к нему свою плоскодонку. Где теперь эта лодка? Исчезла.

Нет, он, Смолин, старался не спешить и людей не смешить. Все узнал про Карпа и Прохора Горбаней. И что выпить не дураки. И что работать не любят. И что в долгу они, как в шелку. А о чем говорит вот такое: днем сосед потребовал вернуть долг. Карп пообещал: завтра.

Откуда вдруг взялись у Горбаней деньги?

Уже зная исход дела, я обыскал чулан старика и нашел топор со следами крови.

Что ответили Горбани на вопросы? Дескать — пустое. Дескать, по судьбе нашей бороной прошли. Беда идет, беду везет, третья погоняет. Пристал сосед с ножом к горлу: отдай деньги. Он, Карп, и пообещал. Что же делать?

А о топоре старик совсем наивно сказал: петуха-де резал. Редкое убийство обходится без этого «петуха»!

Итак, на вопросы римлян отвечено четко и ясно. И кто убийца, и когда драма была, и где, и как.

К вечеру, отдав распоряженья, я вернулся в город.

— Докладывай, докладывай, капитан! — поторопил Крестов.

И я стал докладывать, шаг за шагом выводя Горбаней на чистую воду. Нарисовал полковнику всю картину убийства. Прохор Горбань был частым гостем в магазине совхоза. Почти еженедельно ездил к Самсонову за водкой и, случалось, выпивал с ним в небольшой клетушке позади прилавка. Они в такие минуты говорили друг с другом по душам, и Прохору удалось выпытать, когда Самсонов поедет в район с выручкой.

Горбань спешно подготовился к убийству. Встретив Самсонова у реки, Прохор, видимо, сказал, что оказался здесь случайно и пригласил сойти с лошади: покурить, поболтать. Улучив момент, Горбань ударил завмага топором, стащил тело к берегу, положил в лодку. Туда же снес крупные камни и, отплыв подальше, затопил плоскодонку с трупом. Почему он пошел на убийство? Тут и сомневаться не стоит: Горбани сильно нуждались, да и должники давили. Видимо, лодыри преступлением решили поправить свои денежные дела.