Джачинта Карузо - Сад земных наслаждений Страница 2

Вот и отлично, подумал я, садясь в свой «ровер». По крайней мере мне удалось хоть как-то ее задеть.

Был самый конец апреля, но погода стояла февральская. Собачий холод. Да, согласился я в душе, пока ехал в машине, прав поэт: апрель действительно самый жестокий месяц. Жестокий, как Ребекка: вернувшись в участок, она так и обдавала меня холодом.

Я потерял счет эротическим фантазиям, которые мечтал воплотить в жизнь вместе с ней. Страсть была сильнее меня: при виде напарницы мысли мои всякий раз текли в одном и том же направлении: я представлял себе, как медленно снимаю с нее всю одежду, потом несу на постель и…

— Вы слышите меня, сэр? Я же сказала: в начале Понт-стрит. — Ледяной голос Ребекки пробудил меня от задумчивости.

Дело было после обеда, мы ехали на моем «ровере» в клинику пластического хирурга. Скорее всего именно он делал операцию на носу несчастной девушке, голова которой покоилась теперь в холодильной камере морга.

Съездить к нему предложила Ребекка. Доктор Ричардс сказал ей, что нос этого типа, так называемый французский, настолько совершенно мог сделать только Оливер Кэри. Он был лучшим пластическим хирургом своего времени. К нему обращались дамы из высшего общества, актрисы, топ-модели. Его услуги стоили ужасно дорого, и я спросил себя с некоторой долей беспокойства, уж не приходится ли наша девушка дочерью какому-нибудь богачу. Но в этих кругах никаких подозрительных исчезновений в последнее время не было. Более того, казалось, ни одна из пропавших в Соединенном Королевстве женщин не имела отношения к нашему делу. Значит, либо инцидент произошел на территории другой страны, либо о нем не сообщали в полицию.

Клиника хирурга, как и сказала Ребекка, находилась в начале Понт-стрит. Очень изящное здание. Нас встретила накрахмаленная медсестра и попросила подождать в приемной, похожей на будуар путаны.

— Какой ужас! — воскликнул я, увидев тигровые подушки на диване.

Ребекка состроила гримасу, словно говоря: «Мы пришли сюда не для того, чтобы оценивать обстановку».

Черт, только я собирался ей возразить, как вошел доктор Кэри.

— Мне пришлось оторваться от пациента, — сказал он резко. — Надеюсь, у вас были достаточно веские основания явиться сюда.

Какое-то мгновение я молча рассматривал его. Небольшого роста, немного полноват. Я был разочарован: доктор Кэри совсем не соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть модный пластический хирург.

Я сунул ему под нос фотографию головы:

— Судите сами.

Доктор остался невозмутимым.

— Вы ее узнаете?

— Не уверен, но, возможно, какое-то время назад я проводил этой девушке пластическую операцию на носу.

— Вы помните ее имя?

— Нет, но ее данные есть в архиве. Сейчас принесу.

Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с папкой в руках, открыл ее и протянул мне несколько фотографий молодой женщины с голубыми глазами и носом с горбинкой.

Ребекка подошла поближе, чтобы посмотреть, и воскликнула:

— Но ведь она блондинка!

Действительно, у девушки были длинные светлые волосы.

— На свете существуют краски, — проговорил доктор Кэри, передавая мне лист бумаги.

Там были анкетные данные: Джули Бонем, двадцать один год, жила в Колчестере.

Я вспомнил, что город Колчестер находится недалеко от восточного побережья Англии, а значит, и от Северного моря.

— Почему вы думаете, что это она? — спросил я, возвращая бумагу доктору.

Он протянул мне еще одну фотографию. На ней была девушка со вздернутым носом. Джули Бонем после хирургического вмешательства, вне всяких сомнений. Я сравнил снимок с фотографией отрезанной головы; сходство было довольно сильное. Если это один и тот же человек, значит, Джули Бонем постриглась и перекрасила волосы. Последнее казалось весьма странным.

— Зачем девушке отказываться от своих чудесных светлых волос ради банального черного цвета? — произнес я, не отрывая страстного взгляда от роскошной шевелюры Ребекки.

— Не всем же нравятся блондинки, — сухо ответил доктор Кэри.

Мы попрощались с ним и вернулись в участок, унося с собой клиническую карту Джули Бонем. Ребекка сразу же отправилась показать ее доктору Ричардсу, в морг, чтобы сопоставить данные.

Я остался в кабинете выслушивать отчет о трудах агента Николза, целый день напрасно пытавшегося установить, в каком именно месте выловили треску.

— Это самый старый город страны, — сказал я, когда мы въезжали в Колчестер. — Он был столицей кельтов еще до прихода римлян. В наше время он славится главным образом устрицами, которых разводят в устье реки Кольн, и розами.

Ребекка, сидевшая рядом со мной в «ровере», фыркнула. Похоже, ей не понравилось, как я щеголяю своей эрудицией, и это доставило мне огромное удовольствие: хотя бы докучая напарнице болтовней, я привлекал к себе ее внимание. Потому я невозмутимо продолжил:

— В нем до сих пор сохранились римские стены и замок, построенный Вильгельмом Завоевателем. Кроме того, там находятся развалины первой августинской церкви в Англии.

— Поворачивайте сюда, сэр, — сказала она, указав мне направо.

Мы направлялись к дому Джули Бонем, поскольку теперь уже не оставалось сомнений в том, что именно она и была той обезглавленной девушкой. Как только доктор Ричардс пришел к такому выводу, Ребекка сообщила мне об этом, и я решил немедленно ехать в Колчестер, хотя дело шло к вечеру.

Город находится не очень далеко от Лондона, но путешествие показалось мне бесконечным, потому что мне так и не удалось выжать из Ребекки ни словечка. Она все время старалась сидеть как можно дальше от меня и пристально вглядывалась в дорогу.

Мы легко нашли дом Джули Бонем. Дверь открыла ее мать, и нам сразу стало ясно, что она и не подозревает о жестокой кончине дочери. Она пригласила нас в гостиную и любезно предложила выпить по чашечке чаю. Услышав отказ, госпожа Бонем села напротив нас с недоуменной улыбкой на лице, как будто ждала разговора о неуплаченном штрафе или о чем-то в этом духе.

Мой вопрос о том, где находится ее дочь, застал ее врасплох.

— Во Франции, — ответила она нерешительно. — Что-нибудь случилось?

Я проигнорировал ее вопрос.

— Она в отпуске?

— Боже, нет! — воскликнула госпожа Бонем. — Джули работает за границей.

— Где?

— В Савойе. Я не помню точно название места, но у меня есть ее адрес в записной книжке, на кухне.

Госпожа Бонем встала и вышла из комнаты, а вернувшись, протянула мне открытый блокнот.

— Вот, — проговорила она, взглянув на меня с беспокойством. — А почему вы ищете Джули? У нее неприятности?

В записной книжке значилось: «Шато-Вер, Экс-ле-Бен, Савойя, Франция».

— Кем работает ваша дочь?

— Горничной.

Я указал на адрес в записной книжке:

— Это гостиница?

Бонем покачала головой.

— Вы объясните мне, что происходит? — сказала она, опускаясь в кресло.

Оттягивать дальше было невозможно, и я приступил к самому неприятному в моей профессии — обязанности сообщать родственникам, что их близкий человек убит.

Госпожа Бонем очень плохо приняла эту новость. Она чуть не упала в обморок, и если бы не Ребекка, я оказался бы в очень затруднительном положении. Женщины, пребывающие в отчаянии и заливающиеся слезами, не моя специальность. Они вводят меня в ступор. Я никогда не знаю, как в таких случаях себя вести, и в конце концов обязательно поступаю самым неподходящим образом.

Зато Ребекке тактичности было не занимать. Ей всегда удавалось говорить и делать правильные вещи, даже в самых тяжелых обстоятельствах, и родственники погибших очень это ценили. Такая чуткость напарницы возбуждала мое неизменное любопытство — выходит, она вовсе не бездушное существо, каким я себе ее представлял. Но эта же ее черта меня сильно раздражала. Ребекка такая бездушная только со мной.

В общем, в промежутках между слезами и обмороками нам была рассказана история Джули Бонем. Девушка была единственным ребенком. Ее отец, ветеринар, умер несколькими годами раньше, внезапно, оставив семью в плачевном финансовом положении. Заработка госпожи Бонем, бухгалтера в небольшой торговой фирме, обеим женщинам едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду. И вот Джули бросила лицей и стала учиться гостиничному делу. Получив специальность, она устроилась в Лондоне в агентство, поставлявшее обслуживающий персонал всяким важным лицам. Она работала во многих домах, пока полгода назад не получила место за границей, у Люка Шару — французского писателя, жившего в замке на берегу живописного озера в Савойе.

— Когда вы в последний раз разговаривали с дочерью? — спросил я, как только женщина немного пришла в себя.

— Неделю назад. Она сама мне звонила.