Василий Носенков - Что такое разгон Страница 2

Вспыхнувший смешок тут же погас под серьезными взглядами рабочих. Витька поспешил спрятаться за чью-то спину. Собрание продолжалось...

На трибуну вышел комсорг Михаил Григорьев.

Настроен он был агрессивно. По его мнению, с прогульщиками и пьяницами типа Туркачева ни в косм случае не следует церемониться.

- Здесь упрекали комитет комсомола и комсомольцев в плохом воспитании... таких вот, - он небрежно кивнул в сторону Олега. - А дайте нам рецепт воспитания?

Например, я согласен взять индивидуальное шефство над Туркачевым. В роли няньки, правда, никогда еще не выступал, но для пользы дела можно попробовать. А то он всех девчат поочередно изобьет. К нам в цех никто из них не пойдет работать.

Эти слова вывели Олега из оцепенения. Он, словно проснувшись, приподнял низко опущенную голову. Глаза, устремленные до этого в одну точку, вдруг беспокойно забегали, будто нащупывали поддержку среди окружающих. Не слыша ничего, кроме издевательски-ехидного голоса Григорьева, он запротестовал:

- Не надо! Не надо мне таких воспитателей! Какнибудь сам разберусь...

- Как-нибудь нас не устраивает, - наседал Мишка. - Как-нибудь ты уже показал. Нужно так, как коллектив желает!..

Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения. Правда, Олег не посмел уйти с собрания немедленно, но уже больше никого и ничего не слышал.

Он возненавидел сразу всех этих людей и заранее начал обдумывать самые разные планы мести им. С Григорьевым он решил рассчитаться особо. Сегодня же, после собрания, он встретит его на улице и изобьет. Изобьет лихо, с удовольствием. Пусть знает, щенок, кого на смех поднимать. Тоже мне, - от горшка два вершка, а туда же, поучать...

Он как во сне воспринимал последующие выступления. Кто-то говорил зло и отрывисто, кто-то унизительножалостливым тоном пытался защищать его. Затем Олега попросили встать и опять что-то спрашивали. Он механически отвечал. Единственная фраза, которую он услышал под конец отчетливо, была сформулирована так: "Объявить общественное порицание и предупредить..." О чем предупреждали, он не помнил...

Только когда Туркачев покинул душное помещение красного уголка и на заводском дворе жадно вдохнул полной грудью сырой, пахнущий жженым углем и каленым железом воздух, сознание происшедшего начало отчетливее дох.одить до него. Соблюдая хронологическую последовательность, он припоминал себе ход событий:

"Когда вернулся из заключения, на работу нигде не принимали. Пришлось идти в милицию за помощью. Уже с работниками уголовного розыска побывали не в одном отделе кадров. Наконец здесь на работу приняли. Отношение со стороны администрации - напряженно-подозрительное. Дружелюбия совсем мало. При всяком удобном случае давали понять, что я не такой, как все. Терпеливо переносил унижения. Работал честно. Спустя полгода стукнул эту назойливую девчонку. Стукнул за дело. Кто ее просил стричь? Парикмахерша сыскалась бесплатная! Побоялся ответственности и прогулял три дня. И загорелся сыр-бор. Сразу нашлись судьи, обвинители, покровители, даже "шеф". А кто со мной поговорил по душам за эти полгода? Не было такого...

А может, они правы. Ведь я взрослый человек и зачем мне покровители и учителя? В свое время много раз пользовался скидками на несовершеннолетие, молодость, неопытность... Может, это меня и губит - не привык думать сам за себя. Почему это кто-то должен ставить меня в свое стойло, а я, как норовистая лошадь, становиться? Чем же все-таки я от них отличаюсь? Ах да, я бывший вор, принес людям много хлопот и должен теперь все компенсировать... Плохо, что нет определенной гаксы, сколько же времени требуется, чтобы загладить свою вину, - год, два или до бесконечности... А этого экспериментатора я проучу, обязательно проучу. Пусть почувствует..."

- Не унывай, Олежка. Пропусти для успокоения стаканчик и иди спать. Утро вечера мудренее, - пользуясь тем, что никто, кроме Туркачева, его не слышит, ободряюще посоветовал Витька Мотюхин. - Вот "шефа" прихвати с собой, - уже совсем тихо закончил он, кивая головой в сторону приземистой фигуры Мишки Григорьева.

"Пустой человек, а дельные мысли подсказывает", - подумал про себя Олег.

Минуя проходную, он сбавил шаг, поджидая, когда с ним поравняется Григорьев.

Мишка, как ни в чем не бывало, обернулся. Его ктото грубовато взял за локоть.

- Ты что? - спросил он в недоумении у Туркачева.

- Поговорить охота.

Только сейчас, подойдя вплотную, Олег впервые рассмотрел, что шея у Григорьева короткая и плотная, длинные, как у обезьяны, руки, а плечи до предела растягивают просторную стеганую фуфайку. Однако это открытие не отпугнуло его. Он даже не насторожился и не подумал, что в комсорге встретит опасного противника. Не с такими хмырями разделывался, а с этим... Улучив удобный момент, когда все прошли и они остались вдвоем, Олег зажал между пальцами холодную металлическую пуговицу фуфайки, настойчиво притягивая к себе "шефа".

- Вот что, раз ты решил меня перевоспитывать, давай сразу и выясним отношения... Идет?

- Давай, - не раздумывая, согласился Мишка.

Они молча свернули с асфальтированной дорожки, направляясь за густые кусты сирени. Туркачев, как инициатор задуманного, шел впереди. Миша неторопливо, вразвалочку следовал за ним.

Углубившись метров на тридцать от центральной аллеи в парк, Олег остановился, критически осмотрел невысокую фигуру комсорга. Григорьев поправил берет и с любопытством рассматривал Туркачева, прикидывая, каким бы неплохим боксером мог стать этот ершистый па"

рень. "А может, стоит его пригласить записаться в нашу секцию бокса?" Напористость Туркачева ему даже нравилась. Туркачев был на добрых полголовы выше Григорьева. Стройный, кривоватые ноги затянуты в узкие зеленые брюки, модная куртка на молнии. Не красила его лишь лохматая, давно не стриженная голова. До этого дня они никогда не имели стычек между собой, и правы были выступающие на собрании, что комитет комсомола обошел вниманием этого молодого рабочего...

Туркачев, без сомнения, считал себя более сильным.

Он и не подозревал, что Григорьев имеет разряд по боксу и может легко справиться с двумя такими, как он.

- Сморчок, чего ты петушишься? - начал Олег. - Я тебе могу сосчитать ребра, зубы, если желаешь. Но дальше этого у нас с тобой дружба не пойдет. Разного поля ягода. Тебе сначала следует научиться сопли вытирать.

- Про ягоду ты верно говоришь. А насчет ребер в зубов можешь помолчать... Это ты с девчонками герой.

- Что?! Что ты сказал, мусор вонючий?

- То, что слышал. Тюрьма и завод - не одно и то же. Пора понять, если ты умный человек, - спокойно продолжал Григорьев.

Остывший на какое-то мгновение Туркачев засиял от удовольствия. Его оскорбили. Он сжал зубы и коротко стукнул снизу в подбородок Григорьева. На траву упал берет. Миша проворно отскочил на шаг назад, стал вполоборота к противнику, тряхнул коротким чубом, чтобы волосы не лезли в глаза, и подтянул к груди увесистые кулаки.

Распаленный хорошим началом, Олег невозмутимо двинулся на сближение. Он хотел схватить Мишку за шиворот и бросить вперед через ногу. Пусть уткнется в грязь лицом и попробует ее на вкус. Но плану этому на суждено было сбыться. Как только он приблизился на доступное - для удара расстояние, Григорьев нанес сильный удар с левой руки в грудь. Олег раскрыл рот, беспомощно хватая воздух, и почувствовал, как земля начала уходить из-под ног. На короткое мгновение глаза запечатлели росшие, как ему показалось, горизонтально стволы молодых тополей, а между ними, так же горизонтально, подобно закрытому шлагбауму, тянулся фонарный столб... Дыхание захватило, и он мешком рухнул на землю в липкую холодную грязь.

Очнулся он скоро. Григорьев стоял над ним и хладнокровно отсчитывал секунды:

- ..пять, шесть, семь...

Зверея от ярости, Олег не поднялся, а вскочил на ноги. Вскочить-то вскочил, а драться не мог. Правая сторона груди была как парализованная. А Григорьев молча принимал боевую стойку. Было бы безрассудством вновь бросаться в атаку. Еще подобный удар, и ему вообще будет не встать. Но признать поражение тоже не хотелось.

Сделав два коротких прыжка, Олег оказался у молодого клена и с силой потянул на себя забитый в землю для опоры дерева кол. Привязанный веревкой клен погнулся и затрещал, роняя остроконечные лапчатые листья.

- Не смей ломать деревья, подонок! - закричал Миша, подбегая.

Теперь злость охватила и его. Здоровенный кулак уже готов был опуститься на раскрасневшееся лицо Туркачева.

Он струсил окончательно. В последний момент он отпустил дерево и бросился наутек. Григорьев все-таки успел стукнуть его кулаком сзади, но удар был несильным...

Олег быстро бежал вперед. Вскоре он начал задыхаться. Прислушался. Нет, погони за ним не было. Да и к чему гнаться? Разве мало сраму после такого избиения?

Пошатываясь, он шел вперед по скверу. Увидел впереди два невысоких деревца, привязанных к кольям. С ожесточением вырвал их и отбросил в сторону.