Семен Данилюк - Законник Страница 20

Чем более вникал Стремянный в детали дела, тем более очевидным ему казалось предположение, что отравительница – каким бы несуразным и даже случайным ни выглядело преступление, – действовала не в одиночку, а была частью организованной группы. С недопонятыми пока целями, но – группы. Во всяком случае, наводчик существовал точно: кто-то же указал ей на жертвы, прежде, чем вошла в ресторан.

За дни и недели, истекшие с того дня, когда Стремянный взвалил на себя раскрытие убийства, он незаметно сблизился с молодым напарником.

Серафим Матусёнок при общении оказался не пустым трепачом, каким увидел его Гулевский, а смышленым, с острым глазом оперком. Убедившись, что со Стремянным можно быть откровенным, Симка рассказывал ему о том, о чем предпочитали молчать другие, – о закулисной стороне нынешней сыщицкой работы. В силу ли молодости, а скорее, бесшабашности, делал он это, лукаво посмеиваясь. И то, что для Стремянного было должностным преступлением, в устах Матусёнка выглядело легкой, простительной шалостью.

Именно общение с Матусёнком утвердило Стремянного в мысли, что разница между прежними сыщиками и нынешними не в том, что эти разучились раскрывать преступления. Хотя в целом уровень, как любил повторять сам, – ниже плинтуса. Но прежде опера, изобличив преступника, с гордостью волокли его в кутузку.

Нынешние же, со слов Симки, перво-наперво прикидывают, стоит ли объявлять о раскрытии преступления или выгодней укрыть от учёта – с пользой для собственного кошелька? Профессия перестала восприниматься как социальная миссия по очищению общества, а стала рассматриваться как возможность обогащения.

Впрочем, странно было бы иное. Если для всего чиновничества страны должность превратилась в доходное место, каким образом милиция могла остаться оазисом честности и законопослушания?

Сам же Матусёнок вызывал в Стремянном всё большую симпатию. Поступив на работу в милицию, он принял правила, установившиеся среди новых товарищей. И научился, подобно другим, использовать должностные преимущества к собственной выгоде. Но при этом, по наблюдениям Стремянного, сохранял внутреннюю чистоту. «Конечно, нельзя совсем не подпортиться, если справа-слева гнильё. А ты в общей куче», – подправлял себя Стремянный. Но здоровое начало в нём сохранялось, и Стремянному, чем дальше, тем больше, хотелось не просто использовать Матусёнка для раскрытия преступления, но, наперекор всему, взрастить из него истинного оперативника.

Да и самому Матусёнку общение с матёрым сыщиком было бесконечно интересно. Среди равных товарищей он казался себе крепким спецом. Но, оказавшись в одной упряжке с бывшим начальником «убойного» отдела, сразу разглядел в нём профессионала куда более высокой выучки, чем те, кто окружал его до сих пор.

Преимуществом Стремянного было и то, что в характере его не было морализаторства. Он обучал по принципу «делай как я», замечания и указания разбавлял бесчисленными шуточками и подколками. Меж ними установилось общение на равных, что особо оценил независимый Матусёнок Нередко «разбор полетов» продолжался за бутылкой, под хорошую закуску. И неизбежно перетекал к разговору о том, что волновало обоих, – о женщинах. Оба оказались бабниками, к тому же, любителями прихвастнуть. На свежие откровения молодого Стремянный отвечал ностальгическими воспоминаниями. Из любимых были, само собой, байки о молодеческих забавах под носом у бдительной супруги – Ольги Тимофеевны.

Матусёнок фыркал.

– А как нынче у вас с этим? – любопытствовал он.

– Ну, так не без барышень, – уходил от ответа Стремянный. – Хотя, если напрямоту, перевелись девушки с тонким художественным вкусом. В восьмидесятые мы с Гулевским, бывало, утомившись от оперативно-следственных мероприятий, выходили расслабиться на пляж и – обращали на себя внимание. А прошлым летом съездил в Серебряный бор. И что? – ходишь, ходишь по мясным рядам, из последних сил живот втягиваешь, – и хоть бы одна глазом повела. Совсем у людей вкус испортился.

Он подмигивал. Матусёнок хохотал. И всё более влюблялся в нового товарища.

Собственно, откровения Стремянного и навели Матусёнка на мысль доставить ему истинную благость.

В один из вечеров после бутылки «Парламента» он предложил продолжить отдых в гостях у двух подружек-студенток. «Тончайшие, изысканные существа», – убеждал Симка. Возбужденный «Парламентом» Стремянный, поколебавшись, изобразил разудалый жест, – согласился.

Подружки снимали двухкомнатную квартирку в панельной девятиэтажке на Профсоюзной. Дверь открыла плотная рослая шатенка в сильно декольтированном платье.

– Марианна, – представил ее Матусёнок. Прижав к себе, с чувством поцеловал в накрашенные губы. Предвкушающе облизнулся.

– А я Валерия! – вышедшая следом худощавая жгучая брюнетка с любопытством оглядела Стремянного. Карие глазки ее поблёскивали.

Блеск в глазах и оживление обеих девушек разъяснились, едва гостей ввели в проходную комнату. На колченогом журнальном столике, освещенном тусклым торшером, меж нехитрой закуской стояли две рюмки и опорожненная на три четверти бутылка армянского коньяка.

– Вижу, к встрече дорогих гостей подготовились добросовестно, – съехидничал Матусёнок, выгружая прихваченное спиртное.

– Мы-то готовы. Поглядим, на что готовы вы, – Марианна толкнула его в кресло и со смехом уселась на колени. Валерия подсела к Стремянному.

– Никак нервничаешь? – подметила она. Ободряюще улыбнулась.

– Расслабься.

Она пригнулась ниже, втянула ноздрями воздух.

– У, какой завораживающий одеколон! Ангелы, и те не устоят.

Одеколон на самом деле был «Шипр». Ревнивая Ольга Тимофеевна не баловала мужа поиском тонких ароматов. Но много ли надо мужчине, чтоб обрести утерянную самоуверенность? Всего лишь понравиться смазливой девчонке. Стремянный расцвёл. Подхватил со стола бутылку водки, ловко разлил.

– А не испить ли нам, девчатам и молодым парубкам, круговую за ради знакомства? – предложил он под общий одобрительный гул. Под благосклонными женскими взглядами по-гусарски приподнял локоток.

– За пьентных пань порасперши! – выкрикнул он и лихо опрокинул рюмку.

Ответом ему были аплодисменты, от которых литые плечи его сами собой браво развернулись. Всё выглядело как прежде. Он царил за столом, им любовались девушки.

Девчонки оказались лёгкими в общении, смешливыми и абсолютно раскованными. Друг друга, во всяком случае, они не стеснялись.

Не прошло и пятнадцати минут, как разохотившийся Матусёнок на глазах остальных принялся раздевать разомлевшую Марианну. Стремянный отвел смущенный взгляд.

– Неужто не нравится? – удивилась Валерия.

– Так отвык несколько. Старый уж бобёр, – не зная, куда деть руки, Стремянный огладил серебристый ёршик.

– Глупыш! Бобёр тем и хорош, что бобёр, – ласково шепнула девушка, шаловливо лизнула в шею. Проворными пальчиками принялась расстёгивать рубаху.

– Красиво излагаешь, – пробормотал Стремянный, пытающийся за шутливостью скрыть охватившее его смятение.

– Еще б ей этого не уметь. Всё-таки филфак педуниверситета – не последняя лингвистическая школа, – хихикнула Марианна, трудившаяся над змейкой на брюках Серафима.

– А вы, должно быть, кандидат наук, – неловко отшутился Стремянный.

– Ашпирантка, – нечленораздельно ответила Марианна. Говорить членораздельно она уже не могла.

– Хватит смущать человека, бесстыдница! – Валерия одним змеиным движением освободилась от платья, оставшись в стрингах.

– Пошли из этого вертепа! – ухватив пунцового Стремянного за руку, она увлекла его в соседнюю комнату.

Через сорок минут все четверо полураздетые вновь собрались вокруг журнального столика. Обласканный, Стремянный совершенно освоился. Упрятав под простынкой наметившийся животик, поглаживал прильнувшую Валерию.

– Ну, как? – вопросительно кивнул Симка.

– Оказывается, вполне молодца! – Стремянный требовательно скосился на Валерию.

– Супер! – подтвердила утомленная девушка.

– Сейчас ещё лучше станет. Передохнём и махнемся, – благодушно предложил Матусёнок, откровенно выцеливая грудки Валерии.

Перепившая Марианна внезапно обиделась.

– Махаться – это ты мастёр, – она со злостью сбросила руку Матусёнка со своего бедра. Поднялась, качнувшись. – Какой день махаемся. Дружков как на экскурсию водишь. А ныне и вовсе начал под старпёров подкладывать, – она обозначила движение головой в сторону посеревшего Стремянного.

От пренебрежительного этого кивка из Стремянного будто разом выпустили воздух.

– Только на экскурсиях экспонаты не лапают, – подхихикнула Валерия.

– Именно. Ты б так же преступления раскрывал, как на халяву трахаешь! – Марианна вошла в раж. – Сколько можно обещаниями кормить? У меня всё-таки золото, сколько ни есть, а считанное. А у Валерки и вовсе материнскую цепку с шеи сорвали. Обещал же, что недели не пройдет…