Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ Страница 21

Госпожа мэр отправилась в путешествие по особняку, и едва она входила в темную комнату, как тотчас вспыхивал яркий свет. Свет, который разгонял страхи и позволял логически мыслить.

В конце концов женщина оказалась в своем огромном кабинете. На стене, за гигантским столом, висела выполненная в импрессионистском стиле, писанная маслом картина – шедевр самого известного заволжского художника. Полотно изображало мать и сына – саму Екатерину Станиславовну в белом брючном костюме, с раритетными жемчугами вокруг шеи, необыкновенно моложавую и привлекательную, и Никиту, тогда еще четырнадцатилетнего подростка, только-только начинавшего превращаться в мужчину.

Госпожа мэр выдвинула нижний ящик стола и нажала потайную кнопку. Семейный портрет медленно отъехал в сторону, обнажилась ниша, в которой находился большой сейф.

Екатерина Станиславовна набрала семизначную комбинацию, и дверца сейфа, тихонько щелкнув, открылась. В сейфе лежали важные документы, а также наличность – в рублях, евро, долларах и английских фунтах. На средней полке покоились замшевые футляры и мешочки с драгоценностями. Но все это не занимало сейчас мадам Стекольщикову.

Она запустила руку на нижнюю полку, достала картонную коробку из-под обуви и, водрузив на письменный стол, с бьющимся сердцем уставилась на нее. Время от времени, не чаще одного, максимум двух раз в год, госпожа мэр вынимала эту коробку и рассматривала ее содержимое, одновременно вспоминая то, что произошло двадцать пять лет назад.

А Заволжск накрыла ночная буря. В черном небе сверкали молнии, слышалось завывание ветра, плети ливня хлестали по окнам. Екатерина Станиславовна осторожно сняла крышку с коробки и заглянула внутрь. Там, на ватной подложке, тускло поблескивая, покоился самый важный трофей их кружка – стальной крюк, некогда принадлежавший маньяку Онойко. Крюк, который убийца использовал для расправы над своими жертвами.

Женщина осторожно вынула его – тот не был особенно тяжелым. Она провела подушечками пальцев по его поверхности и заметила в ней свое отражение. Но вдруг ей показалось, что рядом отразилась фигура в черном, возвышающаяся за ней. Госпожа мэр быстро обернулась и, конечно же, убедилась, что в кабинете никого, кроме нее, нет.

Она взмахнула несколько раз крюком, рассекая им воздух. Воспоминания о прошлом вновь нахлынули на нее. Да, тогда произошло многое. Очень многое, навсегда изменившее ее жизнь. А ведь могло повернуться иначе – Катя Стекольщикова могла стать очередной жертвой дяди Крюка. И не быть бы ей сейчас мэром Заволжска и владельцем сети прибыльных салонов бытовой техники… И не было бы у нее сына Никиты… и шикарного особняка…

Женщина осторожно положила крюк обратно в коробку. В этот момент за окнами вспыхнула молния, и ей показалось, что за окном, во тьме, видна фигура – в черном капюшоне, с крюком в руке. Екатерина Станиславовна вздрогнула, накрыла коробку крышкой и, поставив ее обратно в сейф, быстро захлопнула дверцу. Значит, Леня и Ольга на днях приедут в Заволжск… Кто знает, может быть, их кружок возобновит свою деятельность? Хотя нет, этого не будет. Прошло много лет, теперь они взрослые люди, а не подростки.

Одно только не изменилось – сейчас, как и тогда, в городе бесчинствует дядя Крюк. И его требуется остановить любым способом. Даже самым жестоким! Даже тем, который трое друзей задействовали двадцать пять лет назад!

Да, если бы дядя Крюк остался в живых, он бы ни за что не простил того, что они сделали. Потому что Екатерина Станиславовна не сомневалась – разоблачить и вывести на чистую воду серийного убийцу удалось только благодаря помощи их троицы. Если об этом кто-то и знал, то лишь тогдашний участковый, а ныне глава следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Заволжска Михаил Федорович Пономарев. Однако он предпочитал помалкивать на сей счет.

И, естественно, знал сам дядя Крюк. Но он давно мертв. Или все же… Нет, исключено полностью! Если от него что и осталось, так всего лишь кучка полусгнивших костей, не более.

Непогода продолжала неистовствовать. На мгновение в кабинете погасли лампы, которые, впрочем, сразу же снова вспыхнули. Но пары секунд хватило, чтобы Стекольщикова испугалась. На ум ей пришли слова старой страшилки, которую во времена бесчинств дяди Крюка распевала вся заволжская детвора. Эта страшилка стала гимном кружка «Победи дядю Крюка!». Да, они ужасно боялись его, но в то же время вели с ним борьбу. Три подростка – две девчонки и один мальчишка. Шансов изобличить страшного и изворотливого убийцу у них не было, однако в итоге они одержали победу. Они, а не дядя Крюк!

Екатерина Станиславовна поймала себя на том, что вполголоса напевает страшилку, и, одернув себя, задумалась над тем, как предотвратить новые убийства. Ведь она не сомневалась, что за нынешней трагедией должны последовать и другие. Так уже когда-то было: на первое убийство не обратили особого внимания, сочтя деянием садиста-гастролера. А затем начался кромешный ужас, который длился почти три года и которому, как часто казалось, не будет конца.

Госпожа мэр взглянула на полотно, где была запечатлена с Никитой. Тогда она была в таком же возрасте, как и ее сын на картине. Даже чуть моложе. С чего же всего началось?..

За окнами завывала буря, однако страх, сковавший сердце Екатерины Станиславовны, отступил. Ну, да, именно так и началось: они – Катя, Леня и Оля, – трое подростков, – дали зарок не бояться дядю Крюка. Что и помогло им в итоге одержать над ним верх. Но победа пришла позже, намного позже.

Небо снова рассекла зарница, и мадам Стекольщикова вдруг вспомнила – точно, в тот день тоже лил дождь. Как будто сама природа плакала в день похорон Антошки, младшего брата Ольги. Антошки, ставшего очередной жертвой дяди Крюка!

Да, тогда лил дождь и сверкали молнии. И они, две девчонки, Катя и Оля, вдруг подумали, что совершенно одни на белом свете…

Кружок «Победи дядю Крюка!». Весна 1985 года

Мартовский день, когда хоронили Антошку, выдался дождливым. Сначала все надеялись, что зарядившая мелкая морось быстро пройдет, однако, наоборот, вдруг начался настоящий ливень, который потом превратился в подлинную бурю. Но не отменять же похороны…

Катя уже несколько раз бывала на похоронах. Бабушка все равно не особенно интересовалась, чем занимается в свободное время внучка. Старушка в последнее время серьезно сдала, часто просто замирала с раскрытым ртом, забыв, о чем только что вела речь, и потеряв нить повествования. Она любила свою единственную внучку, в этом Катя не сомневалась. Но годы и странная болезнь, про которую бабушка никогда не говорила, а если все же говорила, то шепотом и с великим почтением, брали свое.

В последние месяцы бабушка сожгла уже три сковородки и два чайника – ставила их на плиту, а потом усаживалась в кресло и крепко засыпала. Больше всего Катя боялась, что, вернувшись однажды из школы домой, увидит занавески на кухне, объятые пламенем. Поэтому она постепенно взяла на себя функции хозяйки. Бабушка сначала упорно возражала, а потом вдруг необычайно легко согласилась.

Однако убираться в доме, драить полы, чистить картошку, стирать вручную белье и развешивать его во дворе Кате не нравилось. Но что делать, никого, кроме бабушки, у девочки не было. Имелась, конечно, еще мать, и жила она вовсе не в другом городе, а все в том же Заволжске, но с ней Катя знаться не хотела. Да и не считала она эту сутулую женщину с испитым лицом и грубым голосом своей матерью. Даже, видя на улице, частенько около пивного ларька или водочного магазина, отворачивалась, больше всего боясь, что та ее узнает и, разыгрывая для собутыльников заботливую мамашу, начнет тискать, прижимать к себе, целовать, обдавая перегаром, называя «рыбонькой» и «родненькой кровиночкой».

Отец Кати умер много лет назад, когда она была еще крошкой, – погиб на заводе. Произошел несчастный случай: на него наехал товарный вагон. Позднее мать утверждала, что именно тогда и начала пить, желая заглушить боль от внезапной кончины ее любимого Стаськи. Но все было не так, потому что, сколько Катя себя помнила, родительница частенько приходила домой пьяной. Домой – это когда у них еще был дом, где жила их дружная семья: мама, папа и она, дочка Катя.

Отца Катя помнила смутно. Скорее, не человека, а образ – его задорный смех, мускулистые руки, подбрасывающие ее, визжащую от ужаса и радости, к самому потолку, его пшеничные усы. А затем, в один день, все изменилось. На похоронах отца разыгралась ужасная сцена – мать набралась под завязку, причем еще до того, как гроб опустили в могилу и состоялись поминки в кафе «Мишка на Севере», и изображала из себя убитую горем вдову. Впрочем, кто знает, наверное, таковой и являлась, но уж слишком она упирала на свое горе, слишком театральным и фальшивым было его проявление. Балансируя на коленях на краю могилы, женщина подвывала, рыдая и причитая, а потом попросту свалилась туда – прямо на крышку гроба! И долго не могла выбраться из могилы, вопя, чтобы ее закопали вместе с мужем. И только когда один из гостей предложил ей выпить, помянуть покойника и помахал бутылкой беленькой, мать быстро выкарабкалась из могилы и стала жадно, прямо из горлышка, хлестать водку.