Валерия Вербинина - Английский экспромт Амалии Страница 22

За столом грянул дружный смех.

– Не правда ли, странно: литераторы есть, а литературы нет! – смеясь, заметила Беатриса Эмбер.

– Именно поэтому ее и нет, – ответил мистер Уайльд серьезным тоном. – Беда в том, что литераторы слишком серьезно относятся к своему делу.

– Ну, на мой взгляд, вы чересчур к ним суровы, мистер Уайльд!

– Я однажды читал Диккенса, – вставил полковник, до того молчавший. – Недурно, но очень уж затянуто. И совсем нет военных.

– О! Диккенс! Как жаль, что он уже умер!

– Конечно, – согласился мистер Уайльд, – и особенно неприлично, что он умер в Лондоне. Умирать следует либо в Париже, либо в Риме, либо не умирать вообще.

– Хорошо бы! – вздохнула некая леди из числа гостей, годы которой давно перевалили за семьдесят.

– А это возможно? – скептически осведомился Стивен Эмбер.

– Разумеется, но для этого надо быть произведением искусства.

Говорливый ирландец совершенно подчинил себе общую беседу. Его забрасывали вопросами со всех сторон, и он отвечал на них так непринужденно и изящно, что Амалия поневоле стала приглядываться к нему внимательнее. На ее взгляд, многие его фразы отдавали дешевой словесной эквилибристикой, но он явно был умен, и суждения его зачастую поражали своей проницательностью.

– Вы знаете Эрни?

– Да, но я подумываю о том, чтобы прекратить это знакомство. Он сделался совершенно невыносим. Вообразите себе, с месяц тому назад он начал мыслить, и это ему так понравилось, что он уже не может остановиться. Я думаю, ему прямой путь в парламент.

– Вы говорите как по писаному, мистер Уайльд!

– Даже отдельная фраза может быть романом.

– Как вы думаете, Элизабет выйдет замуж за того художника?

– А мне кажется, дорогая, она отдает явное предпочтение фабриканту N, тому, что изготавливает вставные челюсти.

– И немудрено: женщина всегда предпочитает искусству искусственное.

– Ах, мистер Уайльд, до чего же вы забавны!

– Вы верите в бессмертие, мистер Уайльд?

– Хотелось бы.

– А все-таки?

– А все-таки… Душа без тела – меньше, чем ничто.

– А тело без души? Может ли такое быть?

– Разумеется. Это образцовый англичанин.

– О!

– А!

– Нет, каков шутник, право!

– Вы слышали? Лаймхауз будто бы соблазнил жену Ундервуда. Смех, да и только!

– Почему же? Каждая женщина мечтает быть непостоянной, но не каждой это удается.

– Мистер Уайльд, да вы циник!

– Цинизм – это плата за то, что знаешь цену вещам.

– Интересно, постоянство когда-нибудь было в моде?

– Разумеется. При Адаме и Еве, но с тех пор многое изменилось.

– О! Дорогая, у него совершенно нет совести.

– Что такое совесть? Здравый смысл подсказывает нам, что это самолюбие, вывернутое наизнанку, и только.

– Арчи, – в изнеможении сказала Амалия, когда они возвращались с вечера, – когда вы будете выбирать приглашения на вечера, позаботьтесь о том, чтобы там не было мистера Уайльда. Он положительно невыносим.

– Можете не беспокоиться, – отозвался Арчи, – в конце недели мы возвращаемся в Олдкасл.

Амалия вздохнула с облегчением.

Если бы она знала, что ее ждет в Олдкасле, она, скорее всего, предпочла бы остаться в Лондоне и каждый вечер ужинать с мистером Уайльдом. Но так как она ни о чем подобном не догадывалась, мы просто последуем за ней и посмотрим, что же, собственно, произойдет.

Глава 13,

соответствующая своему названию

Лорду Сеймуру

Секретно

От кого: Обри Джонса, Роберта О’Брайена, Руперта Мэллигана и Сэмюэла Рейли.

Объект ведет себя спокойно. Четыре раза его навещала мадам Шаплен, французская модистка. Слежка за поваром не дала ничего нового: он практически не покидает кухню. Трижды объект и герцог выезжали с визитами. Из беседы с младшим лакеем Бэрмели стало известно, что вскоре они возвращаются в Олдкасл.

Прочитав донесение, лорд Сеймур в задумчивости сделал несколько шагов по своему кабинету. Наполовину благородный лорд состоял из лохматых, кустистых бровей, а на вторую половину – из всего остального, поэтому всякий, кто хоть раз видел его, уже не мог забыть этого человека.

Лорд Сеймур был недоволен. В спокойствии объекта ему чудился подвох, и он уже отдал приказание двум своим людям, пользующимся признанием у прекрасного пола, выйти на портних мадам Шаплен и разузнать, что за дела у последней с герцогиней. За самой мадам тоже была установлена слежка, но она ничего не дала, кроме того факта, что симпатичный молодой человек, живший с модисткой и числившийся ее племянником, на поверку оказался кое-чем совсем иным. Но ведь это, в конце концов, не преступление.

Если лорда Сеймура и тревожили чьи-то любовные связи, то, во всяком случае, не какой-то там модистки. Например, когда он услышал, что Лаймхауз затеял интрижку с женой Ундервуда (что уже было чревато серьезными неприятностями), лорд Сеймур попробовал осторожно потолковать с Лаймхаузом на эту тему. Но баронет был не из тех, кому достаточно легкого намека, чтобы сообразить, о чем идет речь. Сначала он притворился, что не понимает, на что ему намекают – а может, и в самом деле не понимал, – потом впал в ярость и заявил, что его личные дела никого не касаются. Словом, только что не послал собеседника ко всем чертям.

Никогда еще лорд Сеймур не оказывался в столь щекотливом положении. Он не понимал, что такой искушенный человек, как Лаймхауз, мог найти в леди Ундервуд, хотя до его ушей долетали слухи, что будто бы баронет завязал отношения с леди Джейн на пари с кем-то. С Лаймхауза такое могло статься – в свое время он покорил столько красавиц, что мог для разнообразия переключиться и на менее изысканные экземпляры. С кем именно было заключено пари, лорд Сеймур не знал, а его собственная жена, леди Сеймур, сделала большие глаза, когда он напрямик спросил ее об этом.

– Но, дорогой, – прощебетала она, – я думала, что с твоей-то должностью ты должен обо всем знать!

Увы, знать все решительно невозможно. К примеру, ни Сеймур, ни его люди не догадывались, что до отъезда из Лондона повар Франсуа несколько раз выходил из дома по поручениям своей хозяйки. Сначала он принес кольцо с рубином от ювелира Лоусона, а потом забрался в особняк Ундервудов, после чего Амалия дала ему понять, что он может отдохнуть.

– Бомба заложена, Франсуа, но когда она взорвется – неизвестно. Надо ждать.

В дверь постучали.

– Прошу прощения, ваша светлость, – проговорил лакей Уилер, – но вы случайно не видели булавку герцога? Такую большую, с изумрудом… Его светлость никак не может ее найти.

– Нет, не видела.

– Я могу идти? – осведомился Франсуа, когда за Уилером закрылась дверь.

Амалия молча смотрела на своего сообщника, постукивая туфелькой по полу. Франсуа заерзал на месте, показывая признаки нетерпения, но Амалия по-прежнему не говорила ни слова.

– Вы правы, – вздохнул мошенник, – она у меня. Принести?

– Да, Франсуа, – сказала Амалия, – и чтобы этого больше не повторялось!

– Я просто хотел проверить, не теряю ли я сноровку, – оправдывался Франсуа.

– Ну, нет, Франсуа, это тебе точно не грозит!

Днем искомую булавку нашли под ковром в большой гостиной, а на следующее утро герцогская чета отбыла в замок Олдкасл.

– Я устраиваю охоту, – сказал Арчи. – Будет много народу – Джимми, Эмберы, кузен Брюс и другие.

– А кузен Берти? – осведомилась Амалия.

– Не выводите меня из себя! – раздраженно буркнул Арчи. – Он шесть раз слал вам письма, которые я уже устал рвать в клочья. Если он появится в Олдкасле, я спущу на него собак.

Замок Синей Бороды был такой же, каким его запомнила Амалия, – пугающий и восхитительный. Она переоделась к обеду, после которого попросила дворецкого показать ей дерево, в которое попала молния.

– Его пришлось срубить, миледи, – отозвался Роджерс. – Остался только пень.

Амалия сказала, что пень ее вполне устраивает. Дерево стояло в сотне метров от замка, на открытом пространстве. Роджерс сообщил, что дерево было высокое, футов шестьдесят, не меньше.

– Ничего удивительного, что в него ударила молния, – пробормотала Амалия и отправилась взглянуть на флигель, который сгорел в этом году.

Это была обыкновенная сторожка, где хранили садовый инвентарь. Она стояла на отшибе, у самого пруда, где упражняли голосовые связки полчища лягушек. Крыша сгорела и провалилась, стены были покрыты черной копотью.

– Кто сюда обычно ходит? Садовник?

– Да, миледи.

– Он курит?

– Трубку, миледи.

Амалия поморщилась.

– И, конечно же, когда случился пожар, он утверждал, что у него нет привычки бросать спички где попало. Благодарю вас, Роджерс.

Охота была назначена на четверг, а накануне съехались гости. Прибыл Брюс Невилл с сестрой Мэри, светловолосой молодой леди, которая изо всех сил пыталась выглядеть привлекательной, хотя это не слишком ей удавалось. Она явилась в сопровождении Этель Стерлинг, худенькой бледной девушки с широкими раздувающимися ноздрями, и своего жениха, мистера Генри Брайса, обращавшего на себя внимание уверенными манерами и безупречной выправкой. Амалия выяснила, что он был военным и даже служил в Индии, но вышел в отставку по состоянию здоровья. Что же до Этель, которую Мэри называла «моя дорогая сестрица», то она действительно приходилась Невиллам родственницей – увы, совершенно небогатой и без связей, которые могли бы заменить богатство. В большом обществе эта тихая и скромная девушка явно чувствовала себя не в своей тарелке, но она любила охоту и заметно оживлялась, говоря о ней. Несколько позже приехали полковник Хоторн, трое приятелей Арчи с незапоминающимися именами и физиономиями, а кроме них – его троюродный дядюшка мистер Хардли с супругой, столь же добродушный, сколь его жена была сварлива. Она невзлюбила Амалию с первого взгляда и, на людях демонстрируя ей горячую привязанность, за глаза говорила о ней ужасные гадости.